Дайте мне меч, и я переверну мир! Том 3

На нас троих надели кандалы и погрузили в закрытый черный экипаж, похожий на гроб, чтобы доставить обратно в тюрьму.

После нас распихали по разным камерам. Меня засунули обратно к Филу, а брата Лесли с Диксеном увели в другое крыло.

— Судя по твоему виду, операция провалена, — мрачно заметил Фил, глядя на меня исподлобья.

Я выхлебал кувшин воды и повалился на лавку. С трудом ворочая языком, вкратце рассказал Филу, что да как. По ходу рассказа всё же провалился в забытьё, так и не отследив, как отреагировал на новость о возвращении Седрика Тёмного Фил.

Мне приснилась прекрасная златовласка. Её мягкие волосы разметались по обнаженным плечам, пухлый рот был приоткрыт, глаза прикрыты. Большая грудь качалась вверх-вниз, вверх-вниз. Я чувствовал, как её стройные ноги сжимают мои бедра, и качался в такт её груди.

Из темноты меня настойчиво звал какой-то голос. Но я не хотел возвращаться, я поднимался на самое небо… Выше-выше, к самым звездам…

Пока меня не окатили ледяной водой, и я со всего маха не ударился мордой о грешную землю. Я вскочил, как пёс, разбрызгивая брызги во все стороны. В руках сам собой материализовался меч. Фил, мою готовность к бою проигнорировал, с равнодушной миной, ставя пустой ковш на лавку.

— Какого хрена, Фил?! — прорычал я.

— Вставай! — прорычал в ответ Фил. — Или ты не собираешься обедать перед собственной казнью? Завтрак ты уже пропустил!

Я, спрятал меч, отметил, что от былой робости Фила не осталось и следа. Раньше он бы принялся долго извиняться и оправдываться, принес бы мне полотенце, а сейчас на него, где сядешь, там вокзал. Да, больше его с Сивкой-Буркой не сравнишь.

— Раньше ты мне нравился больше, — проворчал я и пошел к бочке с водой умываться.

На столе меня ждал и завтрак, и обед причем в двойном объеме, так как Фил свои порции явно проигнорировал. Я же жадно набросился на еду. Проглотив завтрак, принялся за обед.

— Тебе, кажется, вообще ничего не может испортить аппетит, — проворчал Фил.

— Нам нужно восстанавливать силы. Сегодняшний день обещает быть хлопотным.

— Никаких хлопот, нам просто отрубят головы, — равнодушно ответил Фил.

Он все же сел за стол и стал размазывать свою кашу по тарелке.

— Да ты оптимист, — иронично заметил я, отобрав у него кашу и набивая ею рот.

— Скорее реалист, — не согласился Фил.

Спорить я с ним не стал. Шансов в этот раз у нас действительно было не так много, но даже если вдруг и придется мне умереть, делать это на голодный желудок я все равно не стал бы.

Вдруг тишину тюрьмы разорвала сирена. Точно такая же, как та, что ревела, когда мы попытались бежать. Вскоре решетка нашей темницы открылась и хмурый стражник попросил нас на выход. У входа стояли три брата ордена Триликого. Вскоре их хмурые физиономии погрузились во тьму, так как на головы нам напялили плотные мешки. Затем нас вывели наружу и, погрузив в экипаж, повезли на центральную площадь.

Я уже лишался зрения, и прошлый опыт помог мне справиться с ощущением полной беспомощности. Я даже мог немного ориентироваться в пространстве. Филу же, очевидно приходилось тяжелее, я чувствовал, как он дергается, не в силах справится с психозом.

Наконец-то нас завели на постамент и сняли мешки. Солнце ударило по глазам, заставив зажмуриться.

Постепенно глаза привыкли к свету и начали проявилась люди, столпившиеся на площади. Я повернул голову и увидел отца с Харви, затем повернулся в другую сторону — там стоял брата Леон со своим перепуганным вусмерть сыном.

Толпа гудела, как растревоженный улей. Братья ордена Триликого, пользуясь магией, толпу утихомиривали. И хоть медленно, но всё же добились гробовой тишины на площади. Стало даже слышно, как жужжат мухи и где-то вдалеке ржут лошади.

Начали зачитывать приговор. Я внимательно вглядывался в толпу, надеясь увидеть Крайкосов, но видел лишь зомбированные лица уставших людей. С каждым пунктом обвинения в приговоре, мои надежда на спасения таяли.

— Если есть среди присутствующих людей, рангом не ниже герцога, тот, кто хочет выразить несогласие с приговором, он может сказать своё слово или молчать вовеки веков!

Толпа оставалась безмолвной.

— Что ж… — попытался продолжить брат Итан.

— Пусть я не херцогиня, — раздался слабый женский голос. — Но дочка моя жива, а значит, Эрик Герберт воистину избранник богине жизни Аве! Свободу, соколу!

Толпа расступилась перед смелой женщиной. Она приподняла над головой румяную девочку, демонстрируя её здоровье и живость. Люди вновь одобрительно зашумели.

— Молчать! — прогремел брат Морган.

Женщина прижала ребёнка к груди и разрыдалась, больше не в силах вымолвить ни слово, но, все же, оставшись при своём мнении вопреки всему грузу магии, что был на неё обрушен.

Я искренне зауважал женщину. Сокол внутри меня жаждал вырваться и настучать этим братьям за их снобизм, за их жестокость и пренебрежение к простым людям. Однако, как он не бился, кандалы держали крепко. Я закусил губу, чтобы не разразиться бранью.

— Если возражений нет…

Однако договорить бородатому брату не дали. РРядом с женщиной встал во весь рост никто иной как Томаш. Не мог он, конечно, не вытрепнуться, припёрся при полном параде, как есть рыцарь без страха и упрека — иллюстрация к книжкам Вальтера Скота.

— Я герцог Томаш Крайкос так же как и эта достопочтенная женщина, — пафосно изрек он, — отказываюсь принять этот приговор! И требую освободить, сокола, его семью и друзей!

Но на этом представление не закончилось из толпы к Томашу и женщине с ребенком выплыли две прекрасные дамы и одномоментное скинули капюшоны своих серебристых плащей.

Золотые волосы, убранные в две толстые косы, блеснули на солнце. Взгляды наши встретились, во рту у меня стало сухо и дыхание перехватило. Я прочистил горло, смущенно покосился на Фила и отца, пытаясб понять не заметил ли кто-нибудь из них моего волнения. Вроде бы всем было пофиг.

— Я герцогиня Стелла Крайкос, — твердо зазвенел её голосок над площадью, — присоединяюсь к требованиям моего брата. И прошу свободы для сокола!

— Я леди Лейла Ганс, присоединяюсь к требованиям герцогов Крайкосов и требую отпустить мою семью и Гербертов! — объявила моя невеста.

Рядом со мной раздался громкий всхлип. Я повернул голову и увидел разрыдавшуюся Аделаиду. Крупные слезы текли по её щекам и она безуспешно старалась закованными руками смахнуть их.

— Прости меня, доченька! — бормотала она. — Прости, что считала тебя предательницей…