Дайте шанс! Трилогия

Двухэтажное заведение вполне большое. Учитывая количество машин, расчетливые Скориковы вряд ли сняли его весь. Вероятнее всего, даже не балкон, один из банкетных залов.

Прежде чем отправляться внутрь, стоит прощупать почву. Посему достаю из кармана смартфон и набираю Ивана Карлицкого.

После гудков раздается сначала музыка, а после голос:

— Только не говори, что не приедешь.

— Приеду, как не приеду. Я сестре обещал быть обязательно. Как там у вас? Веселье в разгаре?

— Да что-то тухляк. Все обсуждают Омск или так, ни о чем разговаривают. Сидим вот, с Сергеем Митричем понемногу выпиваем.

Мне невольно представляется тухлое лицо Илонки, так сильно переживавшей о празднике своего суженого.

— Еще и Скориков сидит с кислой миной целый вечер, — будто услышав мои мысли, уточняет Карлицкий, — он-то думал, скверна даст ему какую-нибудь стихию, а дала типа твоей иллюзий. Что-то наподобие живописца.

— Чего?! — вмиг оживляюсь, переходя на крик.

— Ну живописца. Теперь он картины рисовать может. Художник, блин. Говорят, такая способность большая редкость.

— Да я не про это! Откуда ты знаешь о моей способности создавать иллюзии? Я же тебе не говорил!

— Ты не говорил. У тебя вечные секреты. Илона сказала. Пыталась успокоить Скорикова и при всех сказала.

Бля*дь, ну что за дура!

— Кстати, за Тарасова не переживай, — продолжает Карлицкий, — он сегодня адекватный. У него и настроение хорошее. Почти не пьет, со всеми разговаривает нормально. Ты вообще скоро? А то сидеть одна скукота.

— Уже на подъезде. Скоро буду, — напоследок говорю, сбрасываю номер и от злости на сестру едва не бью смартфон о подлокотник.

Тарасов, значит, с хорошим настроением… Ну-ну… Сейчас я ему настроение подпорчу. Заодно развею тухляк. Илонка зря переживет. Вечер удастся на все сто. Как по мне, и ей врезать не мешает. Чтобы меньше болтала. Благодаря этой дуре на иллюзию уже не стоит рассчитывать. Остается полагаться только на кулаки. Впрочем, я и до этого лишь на них и рассчитывал.

В преддверии драки меня охватывает уже ставшее за годы жизни в интернате привычное нервное возбуждение. Это нечто необычное. Появляется неописуемое желание разбить в кровь морду очередного гондона. И в то же время появляется страх быть побитым самому. Сидишь в инвалидном кресле, ждешь, понемногу посыкиваешь и гадаешь: я его или он меня.

Но вот начинается драка и страх теряется. О нем уже не вспоминаешь. Пытаешься ухватить гондона и долбишь его, долбишь, долбишь. А он долбит меня. И вот он сваливается первым. Победа. Если сильно довел, падаешь с инвалидного кресла на него сверху и снова долбишь, пока окончательно не вырубится. И тогда наступает истинная радость. Я смог. Я показал гондону, кто он есть и где его место.

Когда проигрывал, меня скидывали с инвалидного кресла и начинали забивать ногами, да так, что я не мог ничего сделать, кроме как съежиться в позе эмбриона и прикрыться руками. В этот момент страх возвращался. Он животный, до дрожи, до панического ужаса.

Это страх перед будущим.

Я боялся превратиться после побоев в овощ, не способный больше не то что постоять за себя, донести до рта ложки. Боялся умереть, хоть и не ценил свою жизнь ни на грамм.

Все еще продолжая оставаться в сознании на волоске от того, как провалиться в беспамятство, я делал выбор. Выбор на предмет предпочтительности исхода поражения. Между остаться в живых или сдохнуть.

Каждый раз я останавливался на одном — хотел, чтобы очередной гондон-победитель забил меня до смерти. Чтобы не зализывать потом раны. Чтобы не искать в себе силы подняться и снова осознать себя человеком, а не сломленным лохом, который не может ответить более сильному.

Смотрю на время в смартфоне. 19:27 — как раз достаточно, чтобы успеть подраться и вернуться в гостиницу. Нажимаю ручку на двери. Раздается приглушенный металлический щелчок, и я открываю дверь.

Одновременно с моей дверью открывается дверь входа в «Парадайз». Появляются одноклассницы: Никитина, Вяземская, близняшки Таракановы. Последней выходит Екатерина Волгина.

Приходится снова захлопнуть дверь машины. Когда буду бить Тарасова, Волгина должны быть в зале обязательно. Она и Илона мои основные зрители. Мне нужно, чтобы они видели драку. Это придаст мне отчаяния, считай — сил. На остальных по большому счету плевать. Они мне нужны только в своей массе.

Девушки идут вправо от входа, о чем-то разговаривают, смеются. Лишь дойдя до дерева, они останавливаются и становятся в кружок.

Что они там делают?

Присматриваюсь.

Тьфу ты… вот же сучки, они покурить вышли.

И это называется Пермская элита. Со стороны ведут себя не лучше тех же шалав из «Черной Вороны».

Впрочем, если верить Амалии, Волгина та еще прости господи. И меня хотят на ней женить.

Пи*дец!

Надо было тогда деду сказать, кто она есть. Пожалел на свою голову. Состроил из себя джентльмена, не желающего опозорить честь бледи. Только хуже себе сделал.

Хотя…

Деду, по-моему, плевать. Он уже увидел перспективы от моего брака. Скажи — не скажи, все равно без толку. Так понял, у деда прежде всего интересы клана, а потом все остальное. А после отец еще прицепился. Пытался убедить меня в том, что Волгина станет для меня хорошей женой. Начни говорить о ней плохое, меня бы никто не слушал. Ну блин и семейка. Куда проще было попасть к обычным людям. У них все куда понятнее, яснее, честнее. С ними проще.

Хотя… Все-таки есть один момент. Кое-что мама скрыла.

Мне кажется, к лучшему, что она скрыла. Даже не знаю, как бы у нас все сложилось, узнай я при ее жизни, что именно из-за нее я стал калекой. Но во всем остальном она была за меня горой. Случись мои нынешние проблемы, она сама рвалась бы ехать со мной в червоточину. И уж тем более не стала бы настаивать на браке, пусть он и принесет большую выгоду.

Приходится потратить семь минут, пока девушки накурятся и вернутся в клуб. Выжидаю еще минуту и снова тяну ручку. Вместе с открытием двери покидаю машину.

Нервная дрожь только прошла и снова появилась. По-моему, из-за нее немного изменилась походка. Иду как на шарнирах. Получаются неестественные рубленые движения.

Шел бы не со стоянки, швейцар наверняка поинтересовался именем, а так безмолвно открывает дверь.

Внутри клуба царская роскошь. Все в позолоте, кружевах, яркой росписи. Сидящий внутри Андрей зачем-то подсказывает — это стиль рококо. Только сдалось мне этот рококо. Мне не до красот. Лишь бы поскорей набить морду Тарасова, да свалить обратно в гостиницу, а там уже на станцию.