Даже если ты уйдешь

Только Эсми было уже тяжело молчать. Нет-нет да проскальзывали замечания свекрови, что дети слишком шумные, везде бегают, почему-то часто болеют - может, это мать за ними плохо смотрит. А как им не болеть, если они ходят в детский сад и приносят оттуда вирусы? А то, что бегают и шумят - так они просто дети. Здоровые, нормальные дети. Ко всему, Юлтуз стала попрекать Эсми тем, что она сидит дома, пока Имран работает, чтобы содержать всю семью.

“Вот я в твои годы на барахолку пошла, чтобы всех прокормить. В 90-х только благодаря ей выжили и поднялись. А ты без дела сидишь. Зачем тогда училась?”, - твердила свекровь.

Эсми бы с радостью убежала на работу, да только без опыта ее не брали, а после декрета она чувствовала себя глупой и отставшей. Но у Эсмигюль был другой дар: она прекрасно готовила и все в ее руках спорилось, всё получалось вкусным. А те, кто пробовал ее самсу, манты, лагман, всегда говорили по-уйгурски, что у нее “сладкие руки”. Эсмигюль начала делать выпечку для многочисленных уйгурских мероприятий: свадеб, поминок, “праздников колыбели”. После два магазина стали заказывать у нее самсу и каждое утро она вставала в половине пятого, чтобы успеть все приготовить и не мозолить глаза свекрови на кухне. Благо, ее выручала большая круглая чудо-печка - подарок мамы на восьмое марта.

И все равно в глазах Юлтуз Эсмигюль была не достойна ее сына. А теперь еще и опозорила.

– Откуда вы знаете? Имран сказал?

Она удивилась, что голос звучал ровно, без надрыва. Однако все просто: после эмоционального всплеска она была опустошена, разбита и сил уже не осталось.

– Нет Имрана. Мне прислали видео, как ты кричишь на глазах у толпы! Ты с ума сошла? Все, кто меня там знает, теперь смеются. Ты знаешь, что его сейчас начнут показывать друг другу. Ты опозорила себя, своего мужа, меня!

Эсми прикрыла веки и вцепилась в перила. Голова кружилась, резко затошнило. Она вспомнила, как муж крикнул кому-то убирать камеру. Это было уже после того, как она ударила его любовницу или после?

– Если вы все видели, то поняли, наверное, что Имран изменил мне. Он делал это в вашем бутике. В примерочной. С вашей продавщицей, которую вы так хвалили.

Губы свекрови задрожали и презрительно искривились. Она побледнела, но отнюдь не из-за правды (и так уже увидела вертихвостку в одном бюстгальтере), а от того, что у невестки прорезался голос, но при этом она была совершенно спокойна.

– Даже если так, - неожиданно заявила она, - кто дал тебе право так себя вести? Ругаться с мужем на глазах толпы? Где твое воспитание? Нет его, нет!
– сокрушалась Юлтуз, размахивая руками.

– Вы себя сейчас слышите?
– покачала головой Эсми и коснулась рукой лба.
– Вы считаете, я должна была молчать после того, что увидела? А я видела их своими глазами. Слышала, как он её…

– Хватит!
– заткнула свою келин Юлтуз и в это время дверь в дом открылась, а на пороге стоял злой Имран.

– Приехала все-таки, - усмехнулся и бросил ключи от машины на высокую тумбу в холле.

– Я за вещами.

– Уходишь?
– спросил он, спрятав руки в карманы брюк. Он смотрел на жену снизу вверх, так как она стояла на лестнице. Они буравили друг друга взглядами, пока Эсми не подтвердила:

– Ухожу. Устала. Дети будут жить со мной, - предупредила она, понимая, что они-то ему не интересны. Он редко проводил с ними время и они уже привыкли к тому, что папа есть, но он всегда на работе.

– И куда ты с ними пойдешь?

– Куда угодно, только бы подальше от тебя. Ты пахнешь дешевыми духами своей шлюхи. Меня от тебя тошнит.

– А меня тошнит от твоего вечно недовольного лица. Поэтому - иди. Только даже если ты уйдешь, кому ты нужна с двумя детьми?

– Ну тебе, как я вижу, ни я ни родные дети больше не нужны, раз ты уже в открытую трахаешь шлюху.

– Эсмигюль!
– громко ахнула свекровь.
– Что за язык у тебя дурной! Не мудрая ты, не мудрая!

– Мудрость - по-вашему терпеть измены мужа?
– повернув голову, она с вызовом посмотрела на свекровь.
– Спасибо, но нет. И ваше отношение у меня уже вот где, - она поднесла ребро ладони к горлу.

– Ах ты…

– Апа, мы сами разберемся, - пресек мать Имран.

– Разобрались уже, - Юлтуз и не думала уходить, наоборот, ей хотелось высказаться, - Теперь весь “жут” (уйг.-община по национальному признаку)* будет говорить, какая у меня сноха невоспитанная, - притворно заплакав без слез, она схватилась за сердце.
– Какой позор! Имран, ну что ты стоишь? Не видишь, мне плохо? У меня давление!

Вздохнув и метнув на жену последний красноречивый взгляд, мужчина подошел к матери, взял ее под руку и отвел на диван. Эсми все еще стояла на лестнице и слышала причитания свекрови:

– Говорила тебе, рано ты женился, рано! Надо было еще походить, погулять, посмотреть. Нет, ты же не хотел слушать, купился на ее красоту! А теперь смотри - молодость прошла, красота увяла, гонор появился - слова не скажи! Я ей одно слово - она мне десять. Я ей одно - она мне десять.

– Я вас понял, апа, - мрачно выдавил Имран.

– И проблемы у тебя все пошли, когда она появилась. Потому что ей только одно надо было: деньги, деньги, деньги, квартира! Оооой, плохо мне, плохо! Вызывай скорую!
– женщина легла на диванную подушку, приложила ладонь ко лбу и закатила глаза.

Эсми лишь усмехнулась: ну вот с лица Юлтуз и слетела маска, вот она и выговорилась.

СПРАВКА: Где бы ни проживали уйгуры, они создают местную общину - жут. В каждой общине выбирают главу - старосту. Он является главным организатором всех мероприятий в общине, включая ритуальные: свадьбы, обрезание, поминки и так далее.

Глава 4. Кровь за кровь

Собрала все самое необходимое в один большой чемодан. Больше получилось детских вещей на конец лета и осень, а зимние решила забрать потом. В отдельный пакет сложила любимые игрушки детей. Весь свой скарб Эсми спустила со второго этажа сама. На кухне осталась ее чудо-печка и кое-что из утвари, которую она брала для работы. Мелькнула мысль, что надо позвонить в магазины и предупредить, что завтра-послезавтра самсы не будет. А дальше она что-нибудь придумает.