Дед, бабайка и чумовой парик

Он, вздохнув, выпустил. Кончики пальцев скользнули по мокрой от растаявшего льда щеке. Пробрала неприятная дрожь, и страшно захотелось что-то обидное сказать.

– А тебя вообще никто не любит, и не нужен ты никому. И ведешь себя, как марионетка.

Он слушал молча, не поднимая глаз, и выглядел притом, как сильно провинившийся ребенок, только я покупаться не очень спешила, хотя знала, что так говорить не очень-то тактично. Просто сердце требовало мести. Избалованное сердце.

Но осеклась я в свою очередь тоже довольно резко, потому что меня прервал странный шум. Из фильмов про гигантских пауков.

И, признаться честно, очень хотелось, чтобы в фильмах этих их озвучивали неправильно, и звук на самом деле знамением нечто безобидное. Зря, кстати.

Потому что Рей в следующее мгновение дернул меня на себя, зажав рот рукой, что очень правильно сделал, иначе бы я неминуемо завизжала и обрекла бы себя на черт еще знает, насколько плачевную участь.

Не то, что бы я боялась пауков, нет. Я целовала даже одного на спор как-то. Но то, что можно было увидеть из открытой балконной двери… это просто язык не поворачивался назвать никак иначе, как монстром. Насекомое было просто гигантское, на огромных волосатых ногах и с какими-то клещами около рта.

Я тут же вспомнила, как паук мастерски своих жертв обезвреживает. Чуть-чуть яда и паралич а так же съедение чуть ли не заживо – обеспечено. И вот тут-то меня начала бить самая настоящая крупная дрожь.

Гигантский паук остановился. И стало так тихо, что слышно было только тиканье несуразных часов где-то в глубине квартиры. И мое не в меру шумное сбитое дыхание. Нервы медленно сдавали.

– Щ-щ-щ… – прошептал на ухо Рей.

Не знаю, почему, но меня это немного успокоило. Паук неспешно двинулся дальше.

– Прости, – глухо и не совсем осознанно буркнула я, когда шипение и гулкие удары паучьих ног перестали слышаться совсем.

Во всей этой ситуации больше виновата, наверное, все-таки я, а Рей, хоть и понятия не имею, зачем, сделал для меня все, что мог, так ему еще за это и досталось. Что бы там я себе не думала про его душонку.

Призрак обреченно покачал головой, уткнувшись лбом мне в затылок.

– Ты смышленая, но такая импульсивная. Я вообще не уверен, что можно как-то меня задеть, но, пытаясь, не забывай, что мы все еще практически в логове Адриана. А мне на урок по повышению скоро.

Рей поднялся и вышел из комнаты.

– Очень хорошо, – насупилась я, сложив руки на груди.

Все равно я еще чертовски зла на него. Если его в следующий раз так заглючит, что мне делать? Бояться лишний раз слово сказать, а не то изобьет? Ну, раз я такая смышленая, то это решение и будет самым верным: поджать хвост и сидеть тихо, чтобы на крайний случай хоть внимание излишнее усыпить.

Так вот, решено, буду изображать из себя тихую и покорную судьбе пленницу, а также потихоньку пути отступления искать. Пока не убили.

– Ты раздражаешь, – бросила я угольку, выползшему на свет, едва только осталась позади опасность «паучьей тревоги».

Ненавижу трусов.

Хотя и сама трус изрядный.

Но прям таких отъявленных ненавижу.

В коридоре слышались какие-то звуки, шаги, вроде, что-то еще. Но все равно, в квартире оставалось как-то безжизненно тихо, и объяснить это своему бестолковому рассудку я никак не могла, поэтому решила покрутить колесико у доисторического радио на нижней полке крайнего шкафа.

Очень скоро Рей уйдет на свои уроки, а когда вернется – неизвестно. Звуки человеческих голосов будут мне лучшей поддержкой, наверное. Долго с Иеронимом не набеседуешься.

Но это оказалось делом в крайне степени гиблым, потому что из прибора доносилось только характерно-невнятное шипение.

Прямо как из «Сайлент Хилла».

Кстати, о «Сайлент Хилле»… По спине незамедлительно стаей прогулялись мурашки. Нет, о плохом не будем лучше.

– Оно не настроено, – высунулся из-за двери призрак и тихо добавил, – оставь его в покое…

– Ясно, – я быстро и на редкость послушно отключила старинный агрегат и тут же позвала, пока уйти далеко не успел, – Рей… Мне, кровь из носа, надо с мамой связаться как-нибудь. Устроишь, а?

– Нет, – холодом обжигая, отрезал тот. – И даже не проси. Просто не заикайся об этом больше, ясно?

Что-то слишком много вещей, о которых нельзя заикаться.

– Понимаешь, – я подскочила с пола и вновь вернула призрака в комнату, схватив за руки, – я у нее одна, понимаешь? Больше никого нет. Она же с ума сойдет. Мне <i>нужно</i>. Понимаешь?

Рей некоторое время мне в глаза не смотрел.

А куда-то в пустоту, будто вспоминая давно забывшееся и покрытое тиной времени.

Потом только хуже еще побледнел и губы поджал:

– Нет.

«На этом разговоре пора ставить жирную, иссиня-черную точку», – добавил призрак уже молча, одними глазами. И ушел.

А потом я вздрогнула от хлопка входной двери.

Даже представить себе не могла, что обернется главной проблемой здесь, в сером мирке. Скука, смертная и даже выводящая из себя.

Я сначала просто долго на полу валялась, уставившись в серое небо и игнорируя колкие выпады уголька, носившегося надо мной. Ему-то, кажется, везде будет хорошо. Кажется… Ну, выходить на улицу нет никакого желания. Не без сопровождения. А пока его нет, я в относительной безопасности.

Дополнительный осмотр квартиры ничего интересного не принес, кроме обнаруженного старинного телефона, у которого даже вроде «гудки шли».

– Ох, сейчас тебя током ударит, – сзади подлетел Роня, и я от неожиданности чуть было не размазала его по стенке, но он, на свое счастье, оказался проворнее. – Мы все умрем, – все же истерически предупредил уголек.

– Ты что, раньше никогда не бывал в таких местах? – поинтересовалась я, снимая трубку.

Оттуда послышались ровные гудки с хрипотцой. Отлично, кажется работает. Я еще дополнительно огляделась, как рыночный воришка, и с замиранием набрала свой домашний номер. Надеюсь, здесь телефонные разговоры не прослушиваются. Впрочем, я все равно собираюсь соврать…

Сперва аппарат гудел вполне нормально, как полагается, но потом шум начал как-то подозрительно нехорошо искажаться, так что трубку от уха, морщась, пришлось отстранить. Оттуда слышалось металлическое звяканье, какие-то непонятные хрипы и чуть ли не стоны – и вся эта восхитительная какофония сквозь премерзкие помехи.