Дед умер молодым

— Куда вы нас ведете, Савва Тимофеевич,— озабоченно спросил Станиславский, — не ужинать ли собираетесь в сем капище разврата?

— Что вы, Константин Сергеич,— успокоил Морозов,— нам, семейным людям, ужинать надлежит дома. А капище разврата советую снаружи пока осмотреть. Здание само по себе неплохое, может пригодиться нашему театру.

— Погодите, погодите,— сказал Немирович,— да ведь этот особняк Лианозову принадлежит.

— Знаю,— кивнул Савва Тимофеевич.— Однако известно мне от людей осведомленных, что мосье Омон собирается прикрывать свое злачное заведение. Вот и думаю: почему бы купцу Морозову не арендовать особняк у купца Лианозова?

— Да бог с вами, Савва Тимофеевич,— возразил Станиславский,— тут аренды будет мало, одно дело — кабаре и совсем другое — драматический театр.

— Да, перестройка понадобится солидная,— поддержал Немирович.

— Разумеется,— согласился Морозов,— однако, думаю, поможет нам в этом деле Франц Осипович Шехтель.

— Тот, что ваш спиридоньевский особняк сооружал? — поинтересовался Немирович.— Представляю, в какую копеечку обошлось вам палаццо.

— И я представляю по купеческому своему разумению,— кивнул Станиславский.

— Насчет копеечки, господа, это уж моя забота. Франц Осипович не только один из первых в Москве зодчих, но и личный мой друг, и театрал завзятый, и большой души человек...

Морозов замолчал, с наигранным почтением разглядывая швейцара, снявшего перед ним свой золоченый кивер. Ответил ему как давнему знакомому:

— Здорово, Пафнутьич, успехов тебе по службе...

— Спасибо на добром слове, Савва Тимофеевич,— швейцар поклонился, принимая чаевые.

— Однако к делу, господа, — продолжал Морозов, скользя рассеянным взглядом по новым и новым гостям ночного кабаре,— вернемся к нашим баранам. В наших силах, господа, превратить сей полупочтенный вертеп в храм искусства. Постараемся. По диплому я, как вы знаете, химик. Однако и в строительстве понаторел там, у себя, в Орехове. Вот и думаю: не откажет Шехтель взять меня себе в помощники, ежели решим мы с вами перестраивать этот особняк...— И вдруг, озабоченно глянув на карманные свои часы, произнес решительно: — Время позднее, пора и на боковую,— И, пожав руки обоим спутникам, остановил проезжавшего извозчика, легко вскочил в пролетку: — На Спиридоньевку, борода, за полтинник свезешь?

Извозчик натянул вожжи, обернулся к седоку, хитро прищурился:

— Маловато даете, Савва Тимофеевич, овес нынче, сами знаете...

— Насчет овса потолкуем по дороге. Поехали...

Не первый раз Константин Сергеевич и Владимир Иванович были гостями Морозова, но каждое новое посещение этого дома дополняло их восхищение творчеством Шехтеля. Гостей поражало и новое возрождение готики во внешних формах современного строения, и смелое использование чисто театральных световых эффектов во внутренней планировке. Переход из мрачноватого вестибюля в аванзал, пространство которого как бы расширялось громадным, во всю стену, стрельчатым окном, волновало как выход из кулис на сцену.

— Мне вспоминается Алупка, Воронцовский дворец,— заметил Немирович.

Зинаида Григорьевна улыбнулась Францу Осиповичу. Нетрудно было понять, что зодчий выполнял пожелания хозяйки.

Через гостиную в стиле «рококо» прошли в курительную. Темное дерево панелей и над ними панно работы Врубеля подсказали начало общей беседы.

— Врубель поразил меня как декоратор своими росписями еще в Киеве, и я рад, что удалось привлечь его к сотрудничеству,— сказал Шехтель.

— Композиция этой капеллы близка мне вашим с Врубелем деумвиратом.— И Немирович широким жестом пригласил всех подойти к живому панно — окну, выходящему в сад.

Оглядев собеседников, Савва Тимофеевич в раздумье произнес:

— Да, принцип «изнутри наружу», осуществленный Федором Осиповичем в нашем доме, думается мне, годится и для общественных зданий.

— Насколько я понял вас, милостивые государи,— начал Шехтель с немецкой чопорностью, — новый театр, как учреждение общественное, должен и внешним видом своим, и внутренним благоустройством удовлетворять чаяниям интеллигенции, соответствовать духу репертуара и творческому кредо труппы.

— Именно так, Франц Осипович,— кивнул Станиславский.— Нам нужны отнюдь не зрелищная парадность, не угодливость перед зрителем, — этого предостаточно в облике казенных императорских театров. Перво-наперво удобства для тех, кто служит зрителю своим искусством,— вот что требуется нам. Мы стремимся не ошеломлять зрителя, а воспитывать, не ублажать его, а будить в нем мысли. И потому в зрительном зале не должно быть ничего отвлекающего зрительское внимание от сцены.

— Разделяю ваши вкусы, господа. Никакой лепнины на потолке, никакой позолоты мебели, упаси бог от бархатной обивки лож. Кресла под мореный дуб, простые, строгие...

— И в фойе никаких роскошеств. Комфорт самый минимальный,— подсказал Немирович. — Зато на сценической площадке, в уборных артистов — максимум удобств, деловых удобств. Еще крайне важно инженерное оборудование. Да, да, не побоюсь этого слова применительно к театру.

— Понимаю, понимаю, — соглашался Шехтель,— вращающаяся сцена, световые эффекты... Боюсь, впрочем, что при нашей российской скудости в машинном хозяйстве тут не обойтись без заграничных заказов. А это немалые деньги. Как, Савва Тимофеевич, осилим?

— Сдюжим с божьей помощью,— Морозов пыхнул папиросой,— Машины купим за границей, а машинистов найдем у себя. Могу порекомендовать кое-кого из ореховских фабричных мастеров. Есть у нас такие — Левше не уступят. А по части электрической сам готов помогать. У меня, между прочим, еще с ребяческих лет страсть ко всяким иллюминациям, фейерверкам... Да, знаете ли, влеченье, род недуга...

И он смущенно улыбнулся.

Станиславский и Немирович озабоченно переглянулись. Какую цену заломит знаменитый зодчий? Но спросить напрямую как-то не решались. Не касался этого вопроса и Морозов. После томительной паузы он наконец вымолвил:

— Что же касается финансовой стороны дела, то...

Тут, Шехтель предупредительно поднял руку:

— Об этом, милостивые государи, говорить не будем. Заказ театра, украшающего ‘Москву, я почитаю за честь выполнить безвозмездно.

Станиславский и Немирович оцепенели. Морозов рассмеялся:

— Знай наших! Фамилия Шехтель иностранная, а размах у Франца Осиповича истинно русский, — И добавил, не скрывая торжества: — Насколько я знаю театр, господа режиссеры, неожиданная развязка — самое драгоценное в спектакле...

Права народная мудрость: скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Немало ушло времени на то, чтобы Шехтель разработал детальный проект нового театрального здания, а Морозов, арендовав дом Лианозова, дождался, пока кабаре Омона освободит помещение.

Но вот потянулись к парадному центру Москвы обозы с кирпичом, цементом, стальными балками. Вокруг здания бывшего кабаре поднялся забор. За ним начали расти строительные леса. Резким контрастом со сверкающими рядом витринами магазинов выглядело все это в глазах пестрой толпы прохожих, рекой лившейся между многолюдной Тверской и не менее оживленной Большой Дмитровкой. Праздные гуляки морщили носы от пыли, облаком поднимавшейся над забором, затыкали уши от непривычного шума. Мерно ухали паровые копры. Лязгал и скрежетал металл. Слышались хрипловатые озабоченные голоса, обрывки грубой мужицкой речи, оскорбительной для слуха франтоватых господ, шагавших с покупками от «Мюра и Мерилиза», от «Шанкса», фланирующих по переулку. Недовольно кривились на козлах надменные лихачи и кучера барских экипажей, когда случалось им в Камергерском придерживать рысаков, чтобы пропустить ломовых возчиков. Они подъезжали к стройке со всех концов огромного города, запружая и без того тесный переулок. И, конечно, недовольны всем этим беспорядком оставались городовые — блюстители уличного благолепия.

Доволен был, пожалуй, только один человек, ранним утром появлявшийся на стройке, уходивший отсюда поздним вечером, а иногда и вовсе остававшийся ночевать в тесной каморке рядом с наспех сколоченной конторой. Любил Савва Тимофеевич щегольнуть демократизмом, была у него такая слабость. Но не таким обладал характером, чтобы подчиняться кому-либо. Привык командовать с той самой, теперь уже давней поры, когда по праву наследования почти юношей принял от отца огромную Никольскую мануфактуру.

Разумеется, и на стройке в Камергерском чувствовал он себя хозяином, держась при этом правила: плох тот хозяин, который не умеет личным примером научить работника, вовремя похвалить, а то и приструнить.