Дедушка, Grand-pere, Grandfather… Воспоминания внуков и внучек о дедушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX – XX веков

Из Самарканда я ехал верхом с таджиком Хаджиматом Турсуновым, очень старым и опытным проводником. Я ехал ночью при полной луне с 8 часов до 2, с 2 до 6 спали в чайхане, с 6 до часу дня снова ехали, очень долго из-за вьючной лошади. При луне кишлаки, поля и рукава Зеравшана представляли совершенно фантастическую картину, а встречающиеся верблюды переносили нас в Cредние века. Пыль такая, что передняя лошадь идет, как в морскую волну во время прибоя, но я сделал наблюдение, что здешняя пыль удивительно легко отмывается. Утром ехали десять верст вдоль Зеравшана — очень большое впечатление — сила реки страшная, но в отдельных рукавах течение настолько тихое, что можно купаться, что я вчера и сделал. Мне очень понравилась вода: серо-синяя, почти не мутная, температура около 14 градусов.

7 сентября 1933 г. Стоянка на реке Мосриф

Из Пенджикента мы выступили очень поздно и при луне ехали до часу ночи. В Пенджикенте нас задержали местные работники, закормив нас на дорогу виноградом в невероятном количестве, прямо с куста, потом ели его под орехами в тени, с добавлением красного вина. Здесь сейчас преобладают сорта, идущие на изюм, то есть без косточек, мелкие и приторносладкие, больше двух-трех фунтов сразу я не могу съесть — не то что крымский. Есть еще сорт «верблюжий зуб», каждая ягода с мелкое куриное яйцо, очень сочный, но кожа грубая.

Вскоре стемнело, и мы поскакали по ровной дороге при луне и свернули в долину Магиана, очень большой реки, и долго ехали ее ущельем — мрачным и черным — под страшный рев реки. Потом свернули в ее приток реку Шинк и вскоре стали на ночлег на берегу. Утром я увидел, что Шинк совсем как Теберда, еще, пожалуй, более синий. влияние Шинка и Магиана производит сильное впечатление. До сих пор у меня стоит в глазах картина, как в одном русле мчатся со страшной скоростью, не смешиваясь, два потока: глинисто-красный Магиана и ярко-синий Шинка. — А. Х.> По нему мы поднялись не долго и перевалили в Мосриф, где нас ждал помощник Наследова <Наследов Борис Николаевич — геолог, профессор Самаркандского и Среднеазиатского (Ташкентского) университетов, основатель узбекской школы рудной геологии, арестован в 1930-х годах и провел ряд лет в заключении. — А. Х.>. Здесь мышьяковые руды, есть древние выработки — пещеры, в общем не очень интересные. Купались в голубых водопадах речки Мосриф и сегодня выступаем дальше на Агби-Вору. Высота все больше и больше, небо черно-синее, но снега здесь еще нет, на перевале Агби-Вору тоже еще не будет, а вот потом на перевале Дуодон — около 4000 м, будет его много. Ночи холодные, но у меня всего много — мешок, бурка, брезент, фуфайка и куртка. Скоро и здесь все будет доступно — проводится автомобильная дорога в горах.

Крым, 1932

8 сентября 1933 г.

Ночевали в горах — до перевала еще далеко. Место попалось плохое — вроде Муруджу, — с трудом нашли ровное место, зажгли огромный костер (сухой арчи здесь оказалось много — сожгли, верно, целую сажень, но все же было холодно). Встали еще при луне и отправились дальше. Перевал Агби-Вору оказался трудным (3200 м) по крутизне, но я взял его блестяще — взошел первым, причем почти весь подъем шел пешком, таща за собой лошадь. Нелегким был и спуск. Сейчас я пишу в кишлаке Вору. Кишлак настоящий горный, плоские крыши, двор дома является крышей нижележащего, я видел такие в Крыму (Туак, Ускут). Мы сидим в одном из дворов, идет продажа мануфактуры, так что оживление огромное, и нас едят глазами. За мануфактуру дают клевер, считая его по 5 рублей снопик — идет сейчас спор, почем метр и т. д. Мы теперь оставили караван ишаков сзади, и поедем впятером, так будет скорее. С перевала вид немного напоминает Домбай, но ведь нет леса, и это все портит.

9 сентября 1933 г.

Вчера спускались по долине Вору — огромные старые завалы и следы бывших озер. Свернули на юг в долину Арча-Майдана и скоро стали в долине древнего озера. Опять обычная программа: холод — костер и т. д. Ночь была не очень холодна. Утром и весь день был длинный путь по очень мрачным ущельям, а дальше — арчевый лес, и, наконец, взяли перевал Дуодон (4000 м), хотя это предполагалось назавтра. Перевал такой — ледники с обеих сторон, но подъем по боковой старой морене, очень пологий, я почти всю дорогу не слезал с лошади. Спуск по осыпи тоже не очень крутой. Мы видели снежную лавину, с грохотом сорвавшуюся, но далеко от нас. Теперь уже спустились и стали на ночлег. Ночь будет холодная — снег близко. С перевала вид не особенно интересный, Гиссарский хребет едва виден, с нашей стоянки сейчас он виден лучше — снегом завален, вершины в зубцах. Итак, завтра будем на Искандеркуле, там отдохнем на гидрометеостанции.

10 сентября 1933 г.

Против ожидания, ночь была не очень холодная, хотя снег и лед здесь рядом. Вода в ручье была настолько холодна, что я не решился обтираться. Вокруг нас хаос обвала, есть камни величиной с Алупкинский дворец. Между корнями арчевые лес, выше его — сразу близко снег. Вот солнце ударило в откос хребта, он стал красным, а снег розовым, и очень быстро стало светло, но холодно по-прежнему. Мне еще предстоит обратно такой перевал, но поменьше, либо обратный путь по реке Фан, где дорога плохая. Самые сильные впечатления вчерашнего дня — голубые реки и черные их коридоры, потом мостики и карнизы (совершенно безопасные).

Спуск с нашей стоянки оказался исключительным: через ряд обвалов в широкой пропасти — как по гигантской лестнице, сразу тысяча метров вниз, а рядом все время серия водопадов. Целый час мы вели вниз лошадей и попали в долину Сырытас, в березовую рощу. По этой долине мы полдня шли вниз, нередко по таким же спускам, как с Дуодона. Часам к трем мы увидели наконец озеро — бирюзовоголубое, длиной свыше трех верст, кругом горы и кое-где березовые и другие рощицы. Оно очень интересно, но я ждал большего, вероятно, в другие месяцы оно лучше, когда кругом снег. В одной из рощ — постройки гидрометеостанции. Здесь живут круглый год, и несколько месяцев сообщения нет никакого. Заведующий — бывший полковник — очень интересный человек. Они здесь, как робинзоны, все делают своими руками, живут в значительной степени охотой (козлы, кабаны, волки, медведи и снежные барсы — ирбисы). У них огород, свой кирпичный заводик и т. п. Пока еще я всего не видел, дальше занялись составлением задания для наших осмотров месторождений.

11 сентября 1933 г.

Сегодня мне удалось уделить полдня озеру и реке. Заведующий станцией повел нас на водопад Искандердарьи, который мало кто знает. Он совершенно поразительный, падает с сорока шести метров высоты в ущелье, страшно мрачное, снять невозможно, так как стоять у края нельзя, приходится ложиться, да и то весь водопад не виден, а другого подступа нет. Температура озера 14 градусов по Цельсию, значит, действительно я вчера не ошибся — по Реомюру 11 градусов.

13 сентября 1933 г. Талфон

На Искандеркуле мы остались с Чуплиным еще полдня и успели с заведующим съездить на лодке через озеро осмотреть некоторые места. Я греб туда и обратно версты четыре, несмотря на сильный ветер. Видели много интересного. С заведующим настолько познакомились, что уже мы с тобой приглашены сюда на отпуск. Сколько наврал Мстиславский, теперь только мне стало ясно, но в романе ведь без этого нельзя! Путь в Талфон мы с Чуплиным совершили вдвоем. Верхнее течение Искандердарьи верст шесть совершенно исключительное: река прорывает колоссальные старые морены мощностью до 300–400 метров, водопады идут несколько верст, но дорога очень трудная для лошадей, и все время надо спускаться пешком. Потом более скучное ущелье, и, наконец, Ягноб и Талфон — места после Искандердарьи кажутся скучными, конечно, только по контрасту. Несмотря на усталость, сейчас мы по приезде полезли осматривать новое месторождение мышьяка, и сегодня уже еду в обратный путь. Уже темнеет, и писать трудно, мы прибыли на стоянку в ущелье Фана.

Ущелье Фана наиболее грандиозное и мрачное из всех. Стены таковы, что небо едва видно, а я был только на первых шести километрах, дальше, говорят, еще более узко и глубоко. Но это последний год существования плохой тропы, там пройдет через год автомобильная дорога. Река мутная, как Кура, но, конечно, не так велика. К карнизам и оврингам и я и моя серая совершенно равнодушны. Теперь я вдвоем с Берниковым (рабочим Наследова). Мы уже сделали полпути до перевала и часа через два станем на ночлег, а перевал Лаудан возьмем при луне, чтобы часам к девяти спуститься к Куликалону. Я везу полпуда сушеного урюка, сейчас съел две чашки катыка, не брился две недели, вообще я — азиат-кочевник, и мне кажется, что я могу так ехать без конца. Вчера было много новых знакомств, на Фанском ущелье, точно на улице, разные экспедиции из Ленинграда (гидрологи и т. д.). Много народу ездит теперь в Туркестан, и попутно все занимаются еще и не своим делом — все ищут золото, и, конечно, никто не находит. Вчера одного пришлось сильно разочаровать — он думал, что нашел древнюю выработку золота, а я ему пояснил, что добывали здесь всего лишь серу и квасцы. Бедняга был очень огорчен, он все мечтал улучшить свою жизнь открытием. Теперь мы на стоянке, Лаудан перед нами. Еще сравнительно рано, и мы думаем взять его еще при утренней луне, ночь предстоит холодная и долго спать не стоит. Варится до ужаса надоевший рис с мясными консервами, потом будет чай. Завтра надеюсь поесть в отряде Соболевского, который стоит за Лауданом.

15 сентября 1933 г.

Ночь была «рекордная» по холоду. Пришлось одеться и сжечь огромное количество сухой арчи, и все-таки согреться было трудно. На перевал удалось двинуться лишь с восходом солнца, так как луна почти не светила. Взяли его мы легко, но спуск был тяжелым. К десяти часам были уже на Куликалонских озерах — их пять, одно выше другого, все изумрудно-зеленые, темнее Тургояка. Соболевского не застал, но его отряд показал мне замечательные кристаллы плавикового шпата, годного для оптики, огромной величины. Сегодня я в последний раз видел снег, сейчас уже кругом серые склоны. Завтра поеду к Зеравшану.