Дефектная игрушка

***

Это Тим.

Это он ебал её в мёртвом углу не подсвеченного коридора.

Когда темнота отклеивается от их кожи, ложится под ноги обрывком обойного листа, она распознает лицо хорошего приятеля Эрика. Не шокирует. И ладно. Страшно должно быть от своей пустоты и потерянной воли. Но как-то похер.

Она идёт за ним. Проваливается в его следы. Как псина, которая хочет, чтобы её приручили; она — не псина — уйдёт тогда, когда захочет. Хоть сейчас. Пока без надобности, поэтому заботливо притаптывает своими ботинками его следы.

В его комнате солнце отшелушивается от стен, повисает в центре под шарообразной люстрой.

Лиза осваивается моментально. Она отныне не привязана к локациям, вещам, людям. И к себе тоже.

Такую пустоту ненавидят и желают. Её путают со свободой. Лиза не свободна, та ночь не освободит её никогда; никогда горло той шлюхи (а шлюхи ли?) не зарастёт под ровным швом медицинской иглы.

Всё рухнуло. Электростанции замкнуло. Она обесточена.

— Ложись спать, моя Лиза, — его руки ложатся ей на плечи, подталкивают к кровати. «Моя» не кажется чем-то непозволительным, странным, извращённым в его устах, ведь она была его в коридоре. Переходящий трофей. Завтра она может стать чужой, она разрешит попользоваться собой.

***

Эрик говорит мало, нерасторопно, но по существу.

Это существо лежит на полу со вскрытым горлом. Запёкшаяся кровь чёрной гуашью твердеет корочкой под трупом — девочка из технического цеха.

Тим смотрит в перевязанную руку Эрика. Отмечает всё, что не вписывается в привычный образ Лидера. Распечатанная ножом, валяющимся у ножки кровати, ладонь — самая малость того, что могло разломать его изнутри, вернуть к точке, где он потерял сестру.

— Бабы убивают тебя, друг, — «друг» выходит неуверенно, будто сомневается в их многолетней, фракционной… И правда. Он полон первозданного лицемерия — трахать его бабу в переулке коридора и позже называть его другом нужно уметь. Виртуоз.

— Сначала тебя убивают, а потом сами умирают. Непруха.

— Она не уйдёт далеко, — он старается взрастить в себе прежнего, дикого, необузданного, получается жалкое, тихое восклицание. Этого не видят другие. Те, что оквадратили лофт Лидера. А Тим видит, потому что Эрик обдуманно подпускает его к этой тайне.

— Конечно.

***

— Эрик тем и хорош, что умеет превращать людей в безжалостных убийц, — Макс потирает руки в предвкушении чего-то грандиозного, запланированного. — Сначала сам стал неадекватным, затем потянул Мур.

— Она скорее пустая, чем неадекватная, — Тим проходится по кабинету, разминаясь. — Полагаю, что она больше не притронется к холодному оружию. Солдат из неё, я Вам скажу…

— Она – нет, а вот он… Будет искать её до тех пор, пока не ляжет в гроб от усталости. На пути в гроб перебьёт всех, кто перейдёт ему дорогу.

Пересечение взглядов приходится на центр кабинета.

— Идеальный солдат.

— Держи Мур ближе к телу, Тим.

— Ближе уже некуда.

***

Боль в животе заставляет подорвать с кровати расхераченное тело; боль живая, подвижная, отдаляющая от пустоты, проходящая под веками мигающим потоком опадающих вспышек. Простынь заполняется мерзкой жидкостью, леденящей ноги. Встать нет сил, скатиться валиком тоже.

Тим рядом.

Тёплый. До омерзения. Боль заставляет чувствовать, сдвигает могильную плиту с груди чуть правее её смерти; когда боль обмелеет, всё уляжется, всё встанет на свои места. Она опустеет, Тим станется пятном из похороненного тьмой коридора.

Но сейчас он нужный. Глобально. Он поможет.

Она скалится ему в скулу, подползая вплотную; пальцами нащупывает запястье. Тянет жалобно, та псина всё же в ней. Боль множится, иссушивает, пружинит в придатках.

Тим реагирует не сразу, но, очухавшись, вскакивает, откидывает одеяло в сторону. В ногах сосредоточенно столько влаги, что трудно не заметить эту подставу. Вся постель перемазана свежей кровью. И он в её крови.

Держи Мур ближе к телу, Тим.

Ага, сделано.

Не забудь напомнить, чтобы я предъявил доказательства.

— Я, кажется, потеряла ребёнка, — без сожаления; и прочей громоздкой ерунды в словах. Пустые не должны быть заполнены. — Зато он не будет конченным, — короткий импульс воспоминания, как гвоздём по выдернутым венам.

В воспоминании неоновый «Вертеп», Себастьян, скошенные к паху косые мышцы живота Тима. Эрика там нет. Он — провал во времени, в памяти, в жизни. Она ввела себя в искусственную амнезию.

Тим укладывает её в прохладную воду, сам залезает следом. Металл и соль встревает в ноздрях. Они дышат им вместе, давясь. Боль остывает вместе с водой, пружина сжимается обратно, становится в нишу, больше не растягиваясь. Тим проходится по её телу мягкой мочалкой, пересекает линию клитора, вжимается губкой в половые губы.

Лизу приручают другие (ой), она им (ему) должна.

Лиза, возможно, ответит, когда боль совсем исчезнет.

========== Часть XVII. Пора домой. ==========

Перед ним бракованная фабричная кукла с лицом сестры и Лизы; разные черты разделяет долгий шрам, проходящий ровно посередине лица. Кукла механическая, в её беспозвоночную спину воткнут ключ, и она идёт к нему через длинный коридор на негнущихся пластмассовых ногах и с вытянутыми вперёд руками, говоря смешанным голосом его «любимых» девиц — «помоги мне, мне холодно здесь». Дурацкий авангардизм в действии. Это просто сны, которые раньше ему не снились; раньше был чёрный холст без входа в пористую материю, а сейчас — женщины убившие его.

Эрик не верит в знаки, что дают подсказки во снах на уровне подсознания; Эрик верит в реальность, и реальность подсказывает ему, что-либо Лиза уже сдохла, либо ушла на такое дно, что сам чёрт не может её найти.

Прошло две с половиной недели, на протяжение которых он убирал людей, как ему казалось, причастных к укрыванию бесстрашной — её вещи находили у них. Лиза оставила след почти в каждой фракции; в тех же фракциях они оставили когда-то часть себя. В его игре на выживание — он проиграл. Но так же упорно отказывал себе в мысли, что привязан любовью к Лизе.

Итого — три человека в его обновлённом киллерском списке. Эрик делал всё аккуратно, не оставляя следов, так его просила верхушка Бесстрашия. Ни к чему разжигать войну, пока ни к чему. Всему своё время. У Лидера не было ощущения того, что его используют, как чистильщика. Он был ослеплён желанием найти Лизу и дотронуться до неё словом, хотя бы словом. Потом бы он её трахнул так, чтобы она больше не смогла уйти от него. Больше никогда. Не замечал и отдаление Тима, сбрасывал их полное отстранение друг от друга на свои внутренние проблемы.