Дефектная игрушка

***

Одна комната на двоих — это не беда. Лучше помойных вонючих дыр для крыс-изгоев и общих спален бесстрашных. Где там и там втихомолку дрочат на тебя под картонками и пододеяльниками. В совместной «разногендерной» комнате можно стать друзьями по работе, братом и сестрой по духу, или любовниками.

Последнее на руку Эрику. Однозначно.

Он же не хотел, чтобы о них ходили, ползали, летали не те мысли.

Ай да, твою мать, похер.

Лиза запирает комнату на ключ и возвращается в бар. На ней тесные лосины и спортивная майка с поддерживающим грудь лифом. «Вертеп» пуст и молчалив. Ожидаемой картины толпы «буйволов на водопое» нет. За барной стойкой её ждет Себастьян, сложив руки лодочкой; костяшки пальцев сбиты в кровь. Этим здесь никого не удивишь; скорее вопросы могут возникнуть к тому, у кого ни одного фингала, ссадины и перелома.

— Готова?

— Да.

«Почаще себе напоминай, Лиза, что эта фракция лучше колонии изгоев».

С осознанием этого легче.

Тёмные коридоры с мигающими лампочками сжимаются, становится невыносимо делать шаги по направлению к неизвестности, которая начинает запугивать какими-то нелепыми сюжетами будущего. Лизе не по себе. Но она не поддаётся на уловки своего воображения, и не спрашивает ни о чём Себастьяна. Он сам на взводе; он почти касается её судьбоносных линий на ладони.

Дверь с проржавелыми прутьями отворяется барменом. Они погружаются в жуткий склизкий мрак полуподвального помещения. Ещё одна дверь, за которой шума столько, что хватит докричаться до Бога, и попросить его о помиловании. Свет пропарывает тело канатной нитью.

— Прости меня, Лиза, за то, что будет, — бармен подталкивает девушку к круглой «цирковой» арене и ступает на неё сам.

Полукруг бесстрашных, разомкнувшийся с их приходом, замыкает в кольцо ринг.

Всё до простоты, до пальцев об асфальт, банально. Она — девочка для битья, девочка для ставок, девочка для садистских забав. И скулы неожиданно немеют в широкой улыбке — защитная реакция организма.

— Давай, Себ, ударь меня, сбей с ног, — её задыхающегося голоса совсем не слышно в гаркающей толпе обозлённых зрителей. — Они же не отпустят нас, если ты не убьёшь меня…

«Побыстрее бы сойти на конечной».

Первый удар приходится под рёбра, кулак Себастьяна врезается в костяные жерди тупой рукояткой топора. Лиза сгибается пополам бумажным листом под присвисты зверей с горящими огнём выемками вместо глаз. Во рту скапливается уксусный раствор. Последующие удары яростнее и приходятся на лобные доли. Лиза даже не чувствует, как раскалывается череп от боли.

Просто он среди этой беснующийся толпы. Сам Люцифер из преисподней.

И его взгляд никакой. Не весёлый, не сочувствующий. Отсутствующий, скучный.

Этот самый неудобный человек сидит на самом удобном стуле. Дай ему Бог.

========== Часть XI. Ошибки прошлого. ==========

Его татуировки на её шее проносятся не сменяющимся кадром киноплёнки в глазах бесстрашного.

Развлечение для зажравшихся ублюдков. Ему вполне подходит.

Какая бы игла совести не колола внутренности, он ломает иглу напополам и продолжает наблюдать с бесстрастным лицом за происходящим на арене.

Справедливости ради, стоит заметить, что она добровольно пустила свою жизнь по разведённым на перепутье рельсам ржавого поезда. По какому праву её стоит жалеть?

Вот и он не жалеет нисколечко.

***

Цельность комнаты исчезает, она дробится квадратами. Полусантиметровые квадраты рассредоточиваются по потолку, соскабливают высыревшую побелку углами. Всё кажется уменьшенным в десятки раз — глаза заплывают под вздутыми синяками, ненатуральным — дотронуться пальцами и провалиться в пустоту. Настоящее кажется засвеченным снимком из-за плавающей полупрозрачной белёсой пелены в глазах.

Лиза пытается приподняться, но чьи-то руки заботливо возвращают в положение загрубевшего покойника, умершего раз и навсегда, без попыток подняться и продолжить существовать. Чьи-то руки отправляются обратно в карманы, лишь вскрытые «петушиными боями» костяшки пальцев нерешительно торчат из брючного материала.

Горло превращается в высушенную подкожную трубу. Нащупывает во рту немного стухнувшей влаги, проталкивает её внутрь языком. Попросить воды не хватает сил, но кто-то садится рядом и поит её из бутылки. Свежая вода бежит по суженной проталине пищевода, оживляя нутро.

Первая ощутимая судорога сводит ноги. Должно ломать мышцы, скручивать живот, но атака приходится под сгиб разбитых коленей. Она ничего не помнит о раскроенных коленях. Наверное, её выкинуло на бетонный пол; где-то там он точно был. Свора «бесстрашных» шакалов не дала бы ей прохлаждаться на матах. Память услужливо затёрта ударами. Лиза упирается пятками в матрац, чтобы боль ослабла. Получается.

— Простишь меня, Лиз? — голос Себы вкатывается в уши дробью.

— Ни-ко-г-да, — она тянет губы, как гармошку, улыбаясь бармену; у него виноватое, но гладкое, без изъянов, лицо.

— У меня для тебя хорошие новости. Нас больше не будут трогать в этом месяце. По правилам, — мнётся с полминуты, рассматривая масштаб повреждений на партнёре, — они дают своим бойцам восстановиться, а потом опять бросают на ринг.

— И сколько по времени мы прослужим им?

— Всё зависит от нас самих.

— Долго живёшь в этом аду?

— Если учесть, что я бесстрашный по рождению… прости, — отчего-то извиняется, Лиза и сама не понимает отчего; её не коробит наличие у него гена бесстрашия. — Около трёх лет назад я попал в «Вертеп» за несанкционированный митинг против вот таких спаррингов. Макс сказал, что я ещё легко отделался.

— Бойцов набирают только из «Вертепа»?

— Нет, ими являются все из обслуживающего персонала. От работников столовой до мастеров тату. Иногда меня ставили против шестёрок Макса. А тебя вполне могут поставить против Тори.

Пробный разговор оказывается утомительным, и Лиза проваливается в сон где-то на последней букве «и».

***

Лиза восстанавливается за неделю. Весь телесный ущерб, нанесённый Себастьяном, стирается ластиком надлежащего медицинского ухода и тепла. Впервые за всё время, проведённое во фракции, она чувствует себя геранью, до которой кому-то есть дело. И это не шкурный интерес Эрика, это кропотливая забота соседа по комнате.

Ещё через неделю Лиза возвращается на своё рабочее место — изнанка барной стойки с комфортом вмещает двоих.

В перерывах на обед Себастьян обучает Мур изощрённым силовым приёмам, что когда-нибудь помогут ей вырвать хребет из соперника и бросить костью перед жадной до кровавых зрелищ публикой. Остальное время они посвящают подготовкам к вечеринкам и аккуратному флирту.

Всё идёт законным чередом.

***

Голые колени подпирают шрамированный край стола; миллиметровые сучья с угла впиваются в затянутые раны. Рука тянется за стаканом с остатками виски на дне; содержимое стакана взбалтывается и оседает «поджаренной» водой в желудке.