Дефектная игрушка

Уже в душевой, Элиза безвольной, усталой марионеткой с гнущимися в разные стороны конечностями оседает на холодный кафельный пол и жёсткой мочалкой с силой соскабливает с себя верхний слой кожи, до которой дотрагивались руки и член Лидера фракции. Мочалка справляется со своей ролью на все оправданные девяносто девять процентов, она удаляет стыд и позор с тела, как наждачная бумага старую краску; жаль только, что ей не удастся отмыть влагалище от спермы Эрика.

Доведя своё тело до бывалой свежести и почти девственного состояния, какое у неё было за два часа до изнасилования, она кутается в банное полотенце и выходит из душевой комнаты. Вода практически залечивает, сшивает её поверхностные раны, как бы лукаво это не звучало; вода притупляет боль, согнувшуюся пополам внизу живота и души.

Лиза на мгновение останавливается в полутёмном коридоре и улыбается себе улыбкой психически нездорового человека; она улыбается картинкам в голове, что неспеша прокручиваются на старенькой кинокамере сознания, она отчётливо видит себя со сломанным позвоночником и пугающим взглядом омертвевших глаз на дне пропасти. Лиза полна решимости.

У разинувшей смердящую безысходностью пасть пропасти дивергент сталкивается с девушкой по комнате, кажется, она перебежчик из Искренности; она сидит на неровном, сколотом краю и смотрит в бездну. Кто действительно хочет покончить жизнь самоубийством, тот прыгает сразу же, без всяких посторонних, отвлекающих от главной цели прихода к обрыву разговоров. Решимость в Лизе испускает дух.

— Я трусиха, — неофит подаёт голос, чувствуя присутствие Лизы спинным мозгом. — Я даже распрощаться с жизнью толком не могу.

— Тебя подтолкнуть? — в дивергенте говорит совсем не доброжелательность, взращенная в ней с малолетства, а один из подвидов сарказма;, но сейчас это не важно, ей остаётся жить от силы не больше десяти минут. Она осознанно передаст себя в руки, стоящей особняком, фракции Смерти.

— Я смотрю, ты при параде, — искренняя поворачивает голову к Элизе и окидывает её пустым взглядом с ног до головы. — Может тебя стоит подтолкнуть первой? — это предложение совсем не звучит грубо, скорее заманчиво. — Думаю, тебе нужнее.

— Что тебя привело сюда?

— А тебя?

Они, как два долбанных психолога без образования, да ещё и лишённые лицензии на приём пациентов, поэтому лечат друг друга наводящими вопросами сами.

— Я всё равно не доживу до официального вступления в ряды Бесстрашия.

— Есть такое дело. Не хочу быть изгоем.

— А я бы перешла к бесфракционникам.

— Тогда смысл прыгать?

— Если не прыгну — сойду с ума.

— Тогда последний вопрос — ты спишь с Эриком?

Лизу передёргивает от этого имени, и она встряхивает плечами, словно пытается скинуть с себя груз букв, которыми напичкано его имя. Живот скручивает спазм; с такой же лёгкостью спазм может скрутить железный штык арматуры с железнодорожного моста. И Лизу вместе с болью накрывает гигантская одиночная волна воспоминаний, которые невозможно стереть с жёсткого диска памяти.

— Просто, если спишь, то тебе и место не нужно выцарапывать. Автоматически попадаешь в топовые строчки. Он, вроде, ничего — трахаться можно.

Вызывать желание Эрик может только у таких же морально падших, как и он, но только не у чистых душой и мыслями. Элиза сглатывает тошноту, подступающую к горлу из недр желудка, ещё не переварившего плотный ужин, только от мысли, что — «он, вроде, ничего». Наверное, стоит сию же минуту сигануть вниз, чтобы больше не касаться темы, что выделяет вязкую горечь на языке.

— Не подумай ничего такого, я не лезу, просто все в спальне говорят об этом последние пару часов.

Лиза не удивлена, всё же в общей комнате собраны люди с разным воспитанием и психологическим фенотипом; сучьих выблядков там намного больше божьих одуванчиков, последние, впрочем, знали, куда и на что идут, предавая идеалы своих фракций.

— Хочешь покурить напоследок?

— Хочу.

— Так посвятишь в истинные мотивы? Почему решилась на высший грех?

Они выпускают сизый дым одновременно, ровно, как и затягиваются; секунда в секунду.

— Эрик изнасиловал меня. А ты говоришь о «месте под солнцем».

— Вот это информа…

Она не успевает описать в красках своё удивление и осмыслить услышанное; для неё признание-откровение доброжелательной оказывается последним, что впитывают в себя её уши — чья-то нога одним мощным толчком сталкивает искреннюю в пропасть. Эхо от упавшего тела застревает занозой-страхом в Лизе; она не хочет быть следующей, хотя уже пора бы определиться.

— Пизди больше и полетишь следом, — нордически-спокойный голос Эрика пробуривает в её затылке ни одну лунку, в которые клубочками укладываются его тихие угрозы.

— Я и так следующая, — Лиза пододвигается ближе к пропасти; одно неверное движение и эхо двух разбившихся тел будет гулять по Яме, сплетаясь в неполную косу.

Ещё чуть-чуть и она скатится в пропасть, как с ледяной горки. Осталось набраться смелости.

Раз. Два. Три. Дивергент отталкивается руками от зазубренного края, но сильная рука Лидера не даёт ей совершить задуманное — хватает её в последний момент за запястье и резко, до гипертонического головокружения, подтягивает к себе. В бездну летит только полотенце; оно, наверняка, накроет искреннюю похоронным венком из целлюлозного волокна.

— Ещё раз увижу у пропасти, раздроблю тебе коленные чашечки, — все его предостережения звучат убедительно и не требуют перемотки, до умных должно доходить с первого раза; Эрик не нанимался в ораторы и дикторы, только в диктаторы и тираны.

Лиза отходит от пропасти, в которой стонет душа разбившейся девушки, и идёт по направлению к спальной комнате. Эрик крадётся сзади бесшумным зверем, провожает, чтобы она не натворила дел с необратимыми последствиями. А ей и не хочется уже. Она будет жить ради той, что боялась прощаться со своим каким-никаким существованием; она нашла тот якорь, что будет держать её утлый кораблик в бухте жизни.

— Руку, — говорит Эрик, когда Лиза устраивается на своей кровати.

Лиза с опаской протягивает правую руку, и Лидер заковывает её в металлический наручник и крепит за железные прутья кровати ровно над головой. Ей вряд ли удастся нормально выспаться в таком положении, да и, ко всему прочему, нужно придумать, как оправдаться утром перед «односельчанами» за весь этот двусмысленный спектакль.

— Так будет каждую ночь, бесполезная. Я стараюсь никому не доверять.

Эрик покидает спальню неофитов, совсем не думая о том, что слишком заигрался в Бога.

***

— Вот это новости, друзья, — сквозь неясную дымку сновидений Лиза улавливает ломающийся подростковый голос парня; она узнаёт его – шут, балагур и бывший эрудит. — Всё же ты была права, Бри, она спит с Лидером. И их сексуальные игры перекинулись в общую спальню, нет, чтобы у него в комнате за закрытыми дверьми.

Элиза подскакивает с кровати, выворачивая себе руку, она забывает о том, что прикована к кровати; об этом ей спешит напомнить кольцо, сомкнутое на запястье. Фортуна давно отвернулась от неё, если вечером она стояла к ней почти вполоборота, то сейчас Лиза отчётливо может рассмотреть её костлявую спину. Вокруг дивергента начинает образовываться круг из неофитов, а она остаётся в центре; она, как хреново солнце, вокруг которого вращаются планеты.