Дефектная игрушка
Шрифт:
— Его слишком много, — ответ отдаёт индифферентностью и апатичностью.
— И нет карьерного роста, да?
— Да.
— Повернись ко мне спиной, — приказывает Лидер, останавливаясь между жёлтыми головами подсолнухов в самом центре поля.
На этом жидкое собеседование заканчивается, и «работодатель» переходит к практическим заданиям.
Тревога и внутренние рыдания размазываются в Лизе испорченным пластилином, но она медленно поворачивается. Где-то вдалеке ревут двигатели грузовиков, и люди кричат, что нужны ещё корзины для зелени, а Элиза хрипит повреждённым дыханием в поле родной фракции и вовсе не от выматывающей работы, от страха повторного неминуемого изнасилования.
Эрик рассматривает её вьющиеся каштановые волосы и плохопростроченные
Бесстрашный добивает Лизу, надавливая сапогом на позвоночник; проводит тестирование на ней, как на каком-то пластмассовом товаре, и терпеливо ждёт того момента, когда она прогнётся под ним и попросит остановить насилие. Дивергент просит незамедлительно.
— Быстро сдаёшься, бесполезная, — говорит предельно тихо, чтобы до Элизы донёсся звук расстёгивающейся молнии на ширинке.
Лиза желает слиться с землёй, принять её форму, разделить с ней составляющую её материи; Лиза не желает принимать моральное и физическое участие в безжалостных зверствах над своим телом. Она отключается от прямого эфира на пять секунд после того, как ледяные руки Эрика стягивают её брюки к щиколоткам; она запрещает себе концентрироваться на болезненных ощущениях и на бесправных действиях Эрика. Бесстрашный притягивает её за бёдра к напряжённому члену, на головке которого загустевает капля смазки, и входит одним толчком до матки; бесстрашный проходит сквозь неё, сшибая перегородки-соединительные ткани и пересчитывая кости. Элиза не контролирует молебный вскрик, давящий на горло шершавой удавкой, и Лидеру приходится заткнуть её рот земляной пробкой, не вынимая пениса из иссушенного влагалища. Эрик двигается в одном выдержанном темпе и сдирает членом с внутренних стенок травмированного лона ни один слой кровавой «штукатурки».
— Я хочу больше, — в спине Лизы чернеют ножи его блядского «хочу».
Эрику не совсем понятна и по нраву её безучастность и отрешённость; он поворачивает игру на сто восемьдесят градусов западнее к минету. Лидер переворачивает Элизу на лопатки, надавливает на её челюсть пальцами, разжимая рот, из которого сыпется червивая земля, и совсем не тонко намекает на оральные ласки. Лиза мотает головой, и мужчине приходится применить силу — снова насильно раскрыть её рот и впихнуть член в глотку; воздух выкипает от трения фаллоса о горло. Доброжелательная оставляет не одну бороздку зубами на коже члена бесстрашного под его взыскательное и наистрожайшее — «я выбью тебе все тридцать два, если не прекратишь капризничать»; мужчине приходится самому доделывать за Лизой всю основную работу, её потуги никуда не годятся. Когда где-то за полем с подсолнухами кто-то справляется о погоде на ближайшие часы, по Лизиному пищеводу уже ползёт ленивая струя спермы Эрика, а по небу грозовая туча — будет дождь, нужно уходить.
— Ты никакая, — подводит безрадостный итог Лидер, пока девушка отхаркивается спермой. — Подумай об этом по дороге к Яме. Пойдёшь пешком.
— Но ты зачем-то трахаешь никакую, — Лиза готова расписаться в графе — «пулю получил» и пройти в комнату, где на белоснежной стене нарисует импрессионистическую картину своей кровью. Лиза не держит язык за зубами уже давно.
— Пойдешь без обуви, — он расшнуровывает ботинки дивергента и выталкивает её из них. — Завтра финальный тест, надеюсь, ты успеешь дойти. Если придёшь вовремя, я накину тебе бонусные очки, — проведя инструктаж, Эрик уходит прочь.
Скоро дождь…
========== Часть V. Кайф. ==========
Лиза какое-то время лежит между подсолнухами и ведёт обратный отсчёт времени; начинает с шестидесяти секунд, через минуту в ней должна сдетонировать взрывчатка и вонзится гвоздями
со скошенными остриями. Если одеревенелое, не сгибающееся тело не разворотит до психоделического месива, значит, можно официально назначать похороны; на завтра.— Ищете разнообразия? — над Лизой тучной тенью нависает парень в жёлтой свободной рубашке подпоясанной тонким ремешком и красных безразмерных шароварах. Лиза между делом замечает в руках «рабочего» и чёрный бинокль, болтающийся на синтетической верёвке.
— Ты о чём? — брови дивергента взмывают вверх, и, кажется, они готовы дойти до ободка волос; на лице с усердием лепится последняя стадия удивления.
— Не нервничай, разнообразие помогает сохранить огонь в отношениях, — доброжелательный делает вид, что не замечает её глупого вопроса, выдающего с потрохами, ровно, как и неравномерно лёгший на щёки пурпур. — Не старайся откреститься, бесстрашная, я наблюдал за вами из вон того строения, — он указывает взглядом на покосившийся деревянный сарай с соломенной крышей.
— Между нами отношениями и не пахнет, только животный секс, — буквы, расставленные не в алфавитном порядке, имеют акутовые края и тем самым режут полость рта. Элизе невероятно больно врать; враньё, горящее торфяниками на языке, отдаётся болью в растерзанных придатках.
— Очень изобретательный секс, прошу заметить, я такого никогда не наблюдал за годы своей службы в огородах. Вы ехали с другого конца города, чтобы поиграть в изнасилование, а потом добавить ещё перца и добровольно отдать ботинки. Небось, до города ещё пешком будешь добираться, — парень улыбается широко и светло, подтверждая заслуженный статус сеятеля добра; он не осуждает её, и ей вполне хватает этого, чтобы послать мимолётную улыбку в ответ.
— Буду.
— Тогда желаю удачи и попутного ветра, — он нацеливается вернуться к пункту обзора за подсолнуховыми и картофельными полями, но что-то его останавливает, и он снова обращается к Лизе: — Ты баловалась когда-нибудь травкой?
Если в каждой шутке, есть доля правды, то и в каждой неподтверждённой сплетне она тоже имеется.
— Если только петрушкой или укропом, — шутка выходит не совсем удачной, парень с непониманием щурит глаза; он не разделяет с ней остроту, да и Лизе всё равно как-то, они не друзья по юмору. – Нет, не баловалась, — когда молчание между ними переваливает за трёхминутный рубеж, дивергент спешит сказать понятное и простое «нет». Физическая работа отупляет, а на палящем солнце и вовсе затормаживает работу мозга — она знает это не понаслышке.
— Я дам тебе пару косячков в дорогу, идти будет веселее, — он вкладывает ей в руку несколько самокруток, набитых засушенной травой, и коробок спичек. — Всего тебе доброго.
Лиза смотрит на удаляющийся к сараю силуэт доброжелательного и допускает к рассмотрению мысль, что сарай стоит там с определённой целью, но это, в общем-то, не её дело. Она давно не часть этой фракции, она просто прячет наркотическое подаяние в карман ветровки до подходящего случая.
Бесстрашная начинает пешую, босоногую прогулку до Ямы вместе с дождём, дырявящем её водными дротиками. Она рада, что ливень избивает тело, а ноги вязнут в болоте земляной жижи; она может скончаться от переохлаждения или пневмонии ещё до того как придётся ехать на «экскурсию» в следующую фракцию.
К подножию города, минуя поля бывшего родимого «общества», дивергент подходит к закату, который пахнет костром из железных мусорных баков. Город в затухающем дневном свете не вызывает страха и ужаса, он вызывает чёткое желание покурить.
Она поджигает «веселящую» папироску и запускает дымных ужей в конические колбы лёгких; дело остаётся за малым — дождаться химических реакций. Они накрывают её тяжёлым покрывалом к седоватой полной луне, выкатившейся из погреба горизонта. Серые коробки зданий молниеносно раскрашиваются в причудливые радужные цвета, будто откуда-то из тёмных подворотен понабежали граффитчики и опробовали новенькие баллончики с краской. Запах краски Элиза тоже чувствует, он сладко щекочет ноздри и пробирается к желудку, чтобы осесть в нём разноцветным, канцерогенным порошком.