Дефектная игрушка

— Пусть спят, — даёт разрешение Бриана.

— Нечестно будет, ежели она пройдёт отбор с минимальным количеством баллов, — продолжает нагнетать обстановку эрудит, —, а другие, более способные, останутся с носом.

— Жалеешь, что у тебя нет пизды? — подаёт шутку кто-то слева.

— Зачем жалеть, если в штанах прячется семнадцатисантиметровый агрегат? — отбивается всё тот же паренёк.

— Не преувеличивай.

Лиза молится, чтобы разговоры о членах прекратились немедленно, иначе она блеванёт им под ноги золой своего выгоревшего «я»; её больше нет, она закончилась там, в спортивном зале. От неё осталась, разве что только телесная упаковка, у которой скоро должен кончиться срок годности, но это не ей решать, когда подвергнуть её утилизации.

Времени на обсуждение конфуза Элизы катастрофически не хватает, и неофитам приходится выбрать душ вместо дебатов о сексуальной жизни доброжелательной; рядом с ней задерживается только парень с противно ломающимся голосом.

— С тобой можно делать всё, что душе угодно, пташка, — эрудит склоняется в три погибели над телом Лизы и думает совсем не об утренней тренировке, скорее о повседневно-привычной эрекции, рвущей спортивные брюки.

— Давай, сделай это, — науськивает его Эрик, материализовавшийся, словно из уплотнённого воздуха за спиной озабоченного паренька, — ты же хотел…

— Вовсе нет, — оттенки на лице новобранца меняются с такой же скоростью, как в штанах падает утренний стояк; сердце беспокойно простукивает траурный марш, его слышно даже за пределами Ямы.

— Моё дело предложить, — спокойно отвечает Лидер и добавляет: — Напомни мне, что наручники сегодня ночью будут красоваться на твоих руках.

Лиза не знает, радоваться ей такому защитнику или плакать, потому что у такого защитничка плата слишком высока. А когда это бесы довольствовались малым? Её вообще удивляет, почему земля под его ногами до сих пор ещё не разверзлась, но Гёте уже когда-то дал на это объяснение — «Я рад бы к чёрту провалиться, когда бы сам я не был чёрт».

— После обеда мы с тобой поедем во фракцию Доброжелательности, — Эрик освобождает руку дивергента от наручников и скользит взглядом по её соскам, что затвердевают от режущего по груди холода, гуляющего по комнате, — хочется понять, какого хрена ты оттуда ушла.

========== Часть IV. Фракция Доброжелательности. ==========

Первую половину дня Лиза ходит по Яме, словно приговорённая к смерти через отсечение головы начищенным лезвием топора; Эрик ходит за Лизой, словно палач, готовый с минуты на минуту привести приговор в исполнение. Так они и ходят друг за другом, каждый раз замыкая узкий круг, состоящий из двух человек, пока не наступает время обеда.

В столовой Лиза слушает, как за спиной Эрик стучит тарелкой и переговаривается с другими Лидерами; она пытается уловить спасительное — «я после обеда поведу неофитов в кабинет симуляции, завтра финальный тест», но слышит лишь — «мне нужно отлучиться во фракцию Доброжелательности, подмени меня, Том».

— Чего дрожишь над говяжьей котлетой?

Пик её нервозного, эпилептического состояния замечает урождённая бесстрашная, сидящая с ней за одним столом. По Лизе скатывается лава горячего пота под мешковатой ветровкой без вентиляционной системы охлаждения. Ей нечего ответить внимательной девушке с серо-зелёными глазами; ей просто не хочется лицезреть ещё одну смерть невинного новобранца.

Элиза встаёт со всего места, что не успело достаточно сильно прогреться под ней, прощается с ребятами и идёт по направлению к выходу. За ней следует Эрик, она понимает это по присвистам, доносящимся со стороны стола Брианы и парня с дебильным голосом. Лиза вздрагивает, когда пальцы «палача» ложатся не соскабливающимися наклейками на локоть левой руки; сегодня её тело вновь будет гореть под мочалкой, напоминающую пемзу для сухих, растрескавшихся пяток.

— Тебе стоит найти парня, — вполголоса произносит Лидер, буквально выпихивая дивергента из столовой. Их бёдра периодически соприкасаются при тесной ходьбе, и Лизе мерещится, что она уже прижата телом Эрика к земле.

— Мне осталось всего ничего, зачем мне он? — за странным советом, наверняка, скрывается ключ к продлению её никудышной жизни.

— Вокруг нас витают неправильные слухи.

— Нас нет, и витать там нечему.

«Нас» никогда не должно было быть в их судьбах: она, не будь дурой, осталась бы в отчем доме, а он — насиловал, например, Бриану. Но карма, как и божий перст, отвратительная штука.

— Надеюсь, ты урегулируешь к вечеру этот вопрос.

— Предлагаешь мне клеиться к парням, как дешёвка?

— Ты и так дешёвка, если ещё чуть-чуть упадёшь в цене, то ничего с тобой не случится.

Их разговор набирает градус, а они ещё даже не дошли до железной дороги.

— Тогда, зачем тебе трахать меня, если моя цена не доходит и до бакса?

— Стоп, — Эрик резко притормаживает на повороте. — Разве я разрешал пререкаться со мной? Разве ты встала со мной на одну ступень?

Лиза покорно затыкается.

К поезду, безостановочно скрипящему по рельсам массивными колёсами, они подходят в полной тишине. В Чикаго солнце, и сцепленные вагоны блестят от налипших рафинированным подсолнечным маслом лучей без запаха и цвета.

Эрик сходу запрыгивает в поезд и ждёт Элизу, которая пытается ухватиться за раскалённые солнцем поручни; пальцы обжигаются о поручни и соскальзывают, будто железяки и вправду натёрты растительным маслом. Ко всему прочему, в ногах Лизы кончается дрянное топливо, она устаёт за считанные минуты, и Лидеру приходится втащить доброжелательную, приложив собственные силы.

— Какая же ты… — не договаривает, уверен, что она помнит красочное прилагательное, говорящее всё за него.

Нагретая плёнка воздуха подрагивает, и город за ней совсем не кажется неподвижным, он ходит ходуном. Глаза Лизы привыкают к черни Ямы и отвыкают от серо-золотого города с налётом копоти, поэтому дивергент пытается запомнить незначительные детали, что в последнее время усеяли Чикаго информационным мусором.

У зелёных плантаций и огородов фракции Доброжелательности этот мусор совсем исчезает из поля зрения, и город едва ли не сравнивается с пламенеющим горизонтом цвета извести. Что-то внутри Лизы колет иголкой, когда глаза вырезают по пунтирчатым контурам до боли знакомые поля, виноградники и грузовики, до отказа набитые холщовыми мешками с фруктами, овощами и зерном.

Эрик никогда не жаловал эту фракцию, несмотря на то, что люди здесь были сильными и поджарыми от работы, кипевшей и в град, и в метель, и в ураган; Лиза не в счёт. Ему претит фальшивая доброжелательность и ограниченность в выражении эмоций; они всегда всем довольны, и это слишком противоестественно для природы человека. Другое дело Бесстрашие — свобода действий, кожа из гибкой резины и внутренний стержень совсем не из графита.

По дороге к подсолнуховому полю доброжелательные провожают светлыми, беззаботными взглядами потерявшихся в их огородах бесстрашных. Эрику и Лизе никто не задаёт вопросов, никого не волнует, куда они идут и зачем. Об этом «обществе» давно складывают легенды о том, что они выращивают не только овощи, но и коноплю, из которой получают психоактивные вещества по типу каннабиса; в сказке ложь, да в ней намёк…

— Что плохого в свежем воздухе? — неожиданно спрашивает Эрик и подбирает к своим губам одну из неприятных ухмылок.