Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Дефолт, которого могло не быть
Шрифт:

Подъем в экономике

Еще один вопрос, по которому российские власти и МВФ разошлись во мнениях, – введение единой ставки налога на доходы физических лиц. Когда эту идею летом 2000 года заложили в проект бюджета на 2001 год, сотрудники МВФ отнеслись к ней откровенно скептически, ожидая резкого снижения доходов. Тем не менее, реформу провели, и в январе 2001 года Россия первой среди крупных экономик ввела у себя единую ставку подоходного налога на уровне 13%. В течение следующих двенадцати месяцев российская экономика в реальном выражении выросла немногим более чем на 5%, а вот сборы подоходного налога выросли более чем на 25%. Сторонники этой реформы утверждали, что помимо увеличения налоговых поступлений она позволила сократить теневой

сектор экономики. Эксперимент в России получился настолько успешным, что многие страны уже последовали ее примеру, и число тех, кто собирается поступить так же, продолжает расти [253] .

Но все-таки самым неожиданным результатом 2000 года стали поразительные экономические показатели. Реальный рост экономики составил 10%; Россия заняла по этому показателю второе место в мире. А МВФ изначально прогнозировал рост на уровне 3% ВВП и затем повысил свой прогноз всего до 4%.

Сработали все те же факторы. Не был полностью учтен положительный эффект того, что рубль оставался недооцененным. Кроме того, производительность могла быть еще повышена за счет лучшей организации труда и управления, а не только за счет крупных новых инвестиций. Это выводы подробно изложены в исследовании фирмы McKinsey, опубликовавшей в ноябре 2000 года интересный анализ 17 секторов российской экономики.

Несмотря на впечатляющие результаты 2000 года, прогноз на следующий год был менее радужный. Ожидалось замедление темпов роста, и МВФ в очередной раз прогнозировал показатель на уровне 3%. У Илларионова прогноз был куда более экстремальный. Когда поступили данные за первые два месяца, он заявил, что в экономике начался спад, и объяснил его завышенным реальным курсом рубля, который якобы мешал росту экономики и инвестиций. Со временем стало очевидно, что ничего подобного не было и в помине, а Илларионов просто совершил довольно распространенную ошибку, сделав из сугубо промежуточных данных слишком далеко идущие выводы. Я беседовал с ним в марте, пытался объяснить это, но особого успеха не добился.

Правда, рост реального курса рубля в целом беспокоил и МВФ, и потому фонд настойчиво предлагал применить существенную стерилизацию. Но, как известно, результаты вновь превзошли все ожидания, и даже при неблагоприятных международных условиях экономический рост составил за год 5,3% ВВП, в очередной раз позволив России занять одно из первых мест в мире по этому показателю.

Россия и МВФ – по-прежнему друзья

Парадигма менялась, а вместе с ней и представления мирового сообщества о происходящем. Началась переоценка взглядов в отношении путинской России и попытка разобраться в том, что она из себя представляет теперь, после девяти лет не вполне удачных постсоветских реформ. Стало ясно, что в стране происходят реальные позитивные сдвиги. В МВФ, возможно, предпочли бы несколько иную расстановку приоритетов, но в целом Россия все-таки двигалась в правильном направлении.

В конце ноября в Москве побывала очередная миссия фонда. Она столкнулась с тем, что российские власти посылали довольно противоречивые сигналы. Касьянов прямо сказал мне и косвенно дал понять миссии, что в новой договоренности с МВФ нет необходимости. Помощи от Парижского клуба уже не ожидалось, и потому пропадал этот прикладной смысл в заключении договоренности с фондом; в определенном смысле России даже было выгодно показать всему миру, что она отныне может обходиться и без помощи МВФ. Любая поддержанная МВФ программа, если необходимости в ее финансировании со стороны фонда не имелось, получала статус «кредита предосторожности». Для фонда это означает, что деньги не выделяются, кроме как в случае серьезного ухудшения обстоятельств, на которые правительство заведомо не может повлиять. Однако, поскольку руководил сотрудничеством с МВФ Кудрин, Касьянов не стал дезавуировать его действия открыто перед членами миссии, ограничившись намеками. Кудрину же он сказал, что заключать договоренность с МВФ стоит только в том случае, если она не будет увязана ни с какими реальными обязательствами. Иными словами, ничего

сверх того, что правительство и так уже наметило в рамках собственной программы, в договоренности с фондом не должно было быть.

Кудрин попытался согласовать с фондом именно такую программу, и МВФ пошел ему навстречу в ее разработке. Переговоры продолжались еще какое-то время, пока не было наконец решено, что никакой программы не будет. Все это получилось довольно путано, поскольку сам Кудрин по каким-то своим соображениям явно хотел принятия программы, и точно так же хотели этого и задействованные в работе с ним сотрудники фонда. Они даже представили Совету директоров доклад о результатах переговоров с Кудриным, сообщив, что работа над проектом программы близка к завершению и вскоре он будет представлен на рассмотрение Совета. И только когда Кудрин попытался утвердить в правительстве подготовленный проект, из негативной реакции Касьянова стало понятно, что идея новой договоренности с фондом была обречена на провал с самого начала [254] .

Касьянов был прав. В программах фонда Россия больше не нуждалась, отныне ей достаточно было отношений дружбы и сотрудничества с МВФ. Предстояло выстроить отношения по-новому, и никаких обязательных для исполнения согласованных рамок уже быть не могло. Фонд превращался в доверительного советника и помощника, а Россия теперь сама решала судьбу своей экономики. Впервые за всю постсоветскую историю страны появилось понимание, что Россия больше не нуждается в финансовой помощи со стороны, что она ни от кого не зависит. Поэтому советы иностранцев, да и быстро набиравших силу отечественных экспертов, власти могли отныне воспринимать разве что с доброжелательным интересом.

Эта перемена произошла настолько быстро и незаметно, что сотрудники МВФ еще довольно долго продолжали работать с прежним, «программным», отношением к делу. В январе 2001 года к команде МВФ, занимавшейся Россией, присоединился опытный сотрудник фонда Сиддхартх Тивари. В середине 1990-х гг. он представлял МВФ в России, и именно он начал работу по переориентации с обычных программ помощи на углубленные исследования и выработку рекомендаций. На этой основе в Москве продолжил работать пришедший мне на смену Пол Томсен.

В остальном в течение года сохранялись благоприятные условия, экономический рост продолжался, а отношения между правительством и частным сектором начали становиться более прозрачными. Несмотря на резонанс дел Гусинского и Березовского, экономическую ситуацию в России воспринимали уже как гораздо более нормальную. Внутренние финансовые рынки снова заработали, фондовый рынок резко пошел в гору, а золотовалютные резервы росли как на дрожжах.

Россия становится нормальной страной

В 2001 году появилось ощущение, что жизнь в России начинает становиться похожей на нормальную. Конечно, никуда не делись бедность, чиновничий произвол и некомпетентность бюрократов, и все еще слишком часто вспыхивали различные скандалы. Но при этом тогда не покидало чувство, что жизнь потихоньку становилась лучше. Даже в отношении злоупотреблений милиции, преступности и коррупции среди руководства страны, казалось, появилось больше прозрачности, а публичные дискуссии на эти темы уже мало чем отличались от тех, что шли в других странах. К сожалению, эта относительно оптимистическая перспектива исчезла еще во время первого путинского срока.

Стабильность администрации Путина и правительства Касьянова выгодно отличала их от предшественников. Возможность того, что государственные институты и их руководители могут в России быть и надолго, уже сама по себе вселяла надежду.

Камдессю, даже будучи пенсионером, продолжал вести активную жизнь – уже в качестве уважаемого ветерана – среди международных государственных деятелей. В апреле он посетил Москву по случаю организованной Ясиным конференции, посвященной модернизации российской экономики. Он поделился впечатлением, что его российские собеседники, включая Касьянова, сильно изменились, обрели уверенность в себе и мало чем отличаются от своих европейских коллег.

Поделиться с друзьями: