Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)

– Дай-ка мне твою руку, детка, – произнес он.

Я подняла руку и он закрепил их на моем запястье. Это оказались какие-то милые цветочки, белые, с золотистым отливом. Я посмотрела на Элис и Розали и увидела, что на их запястьях было что-то похожее. Наверное, это какая-то традиция или нечто подобное, подумала я.

– Спасибо, – тихо сказала я. Эдвард кивнул.

– Не стоит благодарности, – пробормотал он.

Доктор Каллен попросил нас встать в линию, чтобы он смог нас сфотографировать. Эдвард обвил меня руками, прижимая к себе. От него восхитительно пахло, и я глубоко вдохнула этот потрясающий запах. Он наклонился и нежно поцеловал меня в плечо.

– Ты же знаешь, что твой отец все видит, – тихо сказала я, слегка покраснев.

Он больше не скрывал наши отношения от отца, но мне, как и прежде, было от этого неуютно, и я старалась ему об этом напомнить. Хотя Эдвард, по обыкновению, лишь пожал на это плечами.

«Tanto gentile e tanto onesta pare la donna mia,” – прошептал он, цитируя строчку из сонета Данте, того самого, который он читал мне, когда мы впервые занимались любовью.

У меня на коже сразу же выступили мурашки, и я улыбнулась. Несмотря на свое поведение, он мог быть бесконечно очаровательным, когда хотел этого, и именно поэтому я так сильно его любила.

Доктор Каллен сделал кучу фотографий несколькими разными камерами, он фотографировал нас так долго, что к концу все, кроме меня и Элис, начали ворчать.

В конце концов, он объявил, что закончил, на что Эдвард пробубнил: – Возблагодарим гребаного Господа, – и мы все разошлись по своим машинам.

Эдвард достал ключи из кармана и открыл дверь своей блестящей спортивной машины.

– Тебе нравится машина? – спросил он меня.

Я улыбнулась и кивнула. – Да,… она … милая, – сказала я.

– Ну да. Это же Астон Мартин Ванквиш, самая крутая тачка. Я всегда хотел такую, и ради тебя решил взять ее. За рулем этого ублюдка я чувствую себя как сраный Джеймс Бонд, – не без гордости произнес он.

– Джеймс Бонд? – переспросила я, но зная, кто это такой.

Он удивленно на меня посмотрел.

– Ну да, ты знаешь, 007? Секретный агент – чертов сукин шпион?

Я отрицательно покачала головой и он вздохнул. – Да плевать, это всего лишь кино. Он ездил на такой машине.

Я кивнула. – Прости, – тихо пробормотала я, чувствуя себя идиоткой из-за того, что не знаю таких вещей. Он лишь отмахнулся.

– Я же сказал: плевать, – повторил он, шагая к отрытой дверце машины.

Я улыбнулась ему, залезла внутрь и застегнула ремень безопасности, когда он закрыл дверь. Он обошел машину с другой стороны и сел в нее, заводя мотор.

Во время поездки в Порт Анжелес, мы оба молчали, и я начала нервничать. Спустя полчаса я уже не могла выносить тишину и попыталась завязать разговор, надеясь оторвать его от его мыслей.

– Машина и вправду хорошая, – начала я, решив, что это неплохая тема для разговора, раз уж машина ему так нравится. – А ты мог бы оставить ее себе?

Он рассмеялся, но его смех нельзя было назвать ни счастливым, ни беззаботным. В нем явно слышалось насмешка, которая слегка ранила.

– Нет, Изабелла, не мог бы. Эта машина стоит в шесть раз больше, чем Вольво. Мой отец никогда не выложит за машину четверть миллиона долларов. Единственное, на что он мог бы потратить такую сумму – это дом, – сказал он. А чуть позже добавил: – Или на тебя, полагаю. За тебя он заплатил даже больше.

Его слова оглушили меня, и хоть я и понимала, что он не хотел меня обидеть, мне все же было больно.

– И да, думаю, машина действительно хорошая, раз уж даже ты назвала ее хорошей, – шутливо сказал он, посмеиваясь.

– По крайней мере, ты хотя бы не сказала, что она серебристая.

Я отвела от него взгляд и уставилась в окно, нервно кусая нижнюю губу.

Оставшуюся часть поездки я молчала, боясь, что не сдержусь и скажу что-нибудь не то. Происходящее казалось почти смешным, ведь я не должна была сдерживать себя, когда я с Эдвардом. Он был добрым, терпеливым, понимающим и любящим, он никогда не осуждал и не насмехался надо мной. И, несмотря на все, я по-прежнему верила в его любовь ко мне, поэтому все остальное в тот момент казалось не важным.

Мы подъехали к ресторану и Эдвард припарковался в самом конце, подальше от остальных. Он поставил машину поперек, занимая сразу несколько парковочных мест так, что рядом с ним уже никто не смог бы примоститься, и вышел из машины. Он подошел к моей двери, открыл ее и протянул мне руку. Я взялась за нее, и он сплел наши пальцы. Мы вошли в ресторан, где нас уже ждали его братья со своими девушками и прошли к нашему столу в глубине зала.

Эдвард отодвинул стул и кивнул головой, приглашая меня сесть. После того, как я села, он придвинул мой стул к столу и сел на соседний стул.

Мы заказали еду и напитки, которые нам тут же принесли. Эдвард вытащил из кармана маленькую металлическую фляжку, и, открыв, что-то налил из нее в свой стакан с колой. За едой мы беззаботно болтали; счастье и возбуждение окружающих большую часть времени помогали мне не думать о плохом настроении Эдварда. Иногда он вставлял в разговор пару слов, которые сбивали меня с толку, но кто-нибудь тут же менял тему. Мне не очень нравилась эта черта в Эдварде, тем более, она была мне не слишком знакома. Я подумала, что, если люди рассказывали мне именно об этом: что до того, как появилась я, Эдвард был таким и всегда вел себя так.

В какой-то момент к нам подошла официантка, чтобы узнать, не нужно ли нам что-то еще и она совершенно очевидно флиртовала с Эдвардом. Он не обратил на нее внимания, как никогда не обращал внимания на заигрывающих с ним девушек; когда она ушла, Розали громко застонала.

– Ненавижу шлюшек, – сказала она, качая головой. – Ведь видела же, что рядом с тобой сидит твоя девушка. Она хоть немного себя уважает?

Я слегка улыбнулась, а Эдвард захихикал. – У шлюх это в крови, Роуз. В чем ее винить? Посмотри на меня, – сказал он, пожимая плечами.

Элис выразительно вздохнула, и Розали опять застонала.

– Что с тобой, черт тебя побери? – огрызнулась Розали, разозлившись.

Эдвард нахмурился. – О чем ты? – раздраженно спросил он.

– О твоем настроении. Стыдно признаться, ты ведь чуть не начал мне нравится, – сказала она.

Эдвард прищурился.

– Ну а ты мне никогда не нравилась, – процедил Эдвард, разозлившись еще больше. Меня встревожила его злость, и я посмотрела на остальных, которым также стало явно неприятно и они чувствовали себя не в своей тарелке.