Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки)

– Можно сказать и так. Твоя мать не была рождена рабыней, как Изабелла, но Элизабет знала, что ожидает Изабеллу. Когда мы встретились с ней, Изабелла еще совсем ничего не понимала, и не знала о мире, ее окружающем. Она была так невинной и наивной, и твоя мать хотела спасти ее до того, как ее сломают, – сказал я, качая головой. – Она не хотела, чтобы эта милая девочка пережила то же, что и она сама. Твоя мать знала, что не может стереть свое прошлое, но чувствовала, что, подарив этой маленькой девочке реальное будущее, вдали от всего этого, она могла бы как-то наверстать упущенное.

– По той же причине она спасла Эмметта… что-то хорошее компенсирует что-то плохое. Она хотела спасти Эмметта, потому что он был плодом изнасилования, и она тоже была изнасилована и… – он запнулся и выражение ужаса мелькнуло на его лице. – Черт, нет. Боже, не смей говорить мне, что она была именно такой рабыней!

Мои глаза расширились от удивления, и я быстро мотнул головой.

– О, нет, совсем нет. Ее использовали для работы, – сказал я, не желая, чтобы он начал думать в этом направлении.

Мои слова успокоили его и, казалось, заставили немного расслабиться.

– В то время она подверглась нападению, но это сразу обнаружили и позаботились об этом.

– Позаботились? Так ты убил того ублюдка? – с нажимом спросил он.

Поколебавшись, я кивнул. Мне не пришлось делать это самому, но мой отец в то время был боссом, и он все устроил.

– Так вот почему ты не позволял нам увидеться с бабушкой?

Я уставился на него, не ожидая подобного вопроса.

– Что? – переспросил я.

Он покачал головой.

– Ты оставил бабушку в том доме в Чикаго и запретил нам видеться с ней и даже разговаривать. Почему? Ты боялся, что она, черт возьми, расскажет нам? Ты говорил, что она плохо отзывалась о маме, из-за того, что та была ирландкой, или все же из-за того, что она была рабыней?

Я пожал плечами.

– Бабушка была не в своем уме, Эдвард. Она так никогда не приняла вашу мать, и я не хотел, чтобы вы слушали ее бред. Быть рабыней – уже достаточно плохо, но быть ирландкой и рабыней – в ее глазах было недопустимо. Ваш дед, к счастью, имел больше сострадания.

– Итак, она на самом деле была ирландкой? Я к тому, что хоть это-то, по крайней мере, правда? – спросил он.

– Да, она, действительно, была ирландкой. И к тому же, чистокровной. Она родилась в Ирландии, у девочки-подростка, которая не могла воспитать ее, и поэтому бросила. Первые два года своей жизни Элизабет прожила в детском доме, после чего пара ирландцев из Америки усыновила ее. Она жила с семьей в округе Бриджпорт в Чикаго, пока ей не исполнилось шесть, и все это время она жила, как нормальные дети, и даже ходила в детский сад. Но ее приемный отец попал в неприятности, задолжав много денег одной ирландской банде, и не смог заплатить, тогда, как-то ночью, они украли Элизабет в качестве возмещения долга,– сказал я.

Он смотрел на меня с любопытством.

– И вот так она стала рабыней? Она была нормальной девочкой, которую, на хрен, похитили? И ее даже не искали? – спросил он, нахмурившись.

Я кивнул.

– Конечно, искали, но ты знаешь, сколько детей в этой стране пропадают без вести, Эдвард? Более двух тысяч детей, каждый день. Твоя мама исчезла в 1971 году, за десять лет до учреждения Национального центра по делам пропавших и эксплуатируемых детей. Ее искали, но ее и след простыл, поэтому они занялись следующей пропавшей девочкой. У них не было ни Интернета, ни других вспомогательных инструментов для поиска, которых полным-полно сейчас. Все, что тогда было – сплетни, доносы, а когда разговоры о ее пропаже прекратились, то все стихло, будто она никогда и не существовала, – сказал я.

– А ее родители? – спросил он.

Я отрицательно покачал головой.

– Они так и не заплатили, даже после того, как забрали их дочь, так что их просто убили, – сказал я. – Некоторое время Элизабет провела в подвале одного дома, принадлежащего шайке ирландцев, но вскоре после того, как люди, у которых она жила, были убиты, ее доставили в Borgata, и передавали из дома в дом, как прислугу, и, в конечном итоге, она оказалась у Эвансонов в Финиксе.

– И ты должен был ее освободить, – сказал он. – Как? Я имею в виду, кто поручился за нее?

– Я, – спокойно ответил.

Он посмотрел на меня с недоумением, явно, не ожидая такого ответа.

– Непросто было их убедить, и никто не вступился бы за меня, так что это был единственный путь. Я пытался уговорить Алека сделать это, но он отказался, сказав, что это не его дело, и он не желает вмешиваться. Я вступил в мафию в день, когда мне исполнилось восемнадцать лет, и поручился за нее той же ночью. В то время она уже была относительно свободна, жила с Алеком и Эсме какое-то время, но после того, как я поручился за нее, она была вольна уйти со мной.

– Так просто? – спросил он.

Я горько усмехнулся.

– В это нет ни хрена простого, Эдвард. Я испробовал все, что мог. После того, как на нее напали, я был просто в отчаянии, я даже хотел забрать ее и убежать, но это было бы полной катастрофой. Единственный способ, при котором твой дедушка позволил бы этому случиться – это если бы я присоединился к Borgata, и он проделал чертовски хорошую работу, чтобы убедить меня, что так будет лучше. Он убеждал, что это – единственный способ обеспечить безопасность Элизабет, единственный, позволяющий нам на самом деле быть вместе. Он так гордился мной, когда я согласился вступить в ряды организации, а это, поверь мне, происходило крайне редко. Наконец, я сделал хоть что-то, что порадовало его. Наконец-то, я оправдал имя Каллен, – горько сказал я, качая головой.

– Я, э-э… не знаю, – сказал Эдвард.

Я пожал плечами.

– Неважно. Все это уже кончено. Это все, что ты хотел узнать? Потому что я устал и, откровенно говоря, у меня нет сил продолжать, – бросил я с раздражением.

– Думаю, да. Б…ь, я не знаю. Я до сих пор в шоке от этого дерьма, – сказал он. – А как насчет Эмметта и Джаспера?

Я вздохнул.

– Я скажу им, при первом же удобном случае. Они должны услышать это от меня, – добавил я. – Сказать или нет Изабелле, решать тебе.

– О да, и не думаю, что хорошая идея сделать это прямо сейчас. Я скажу ей… когда-нибудь… но только не сегодня, – пробормотал он. – У нее и так достаточно всякой херни на уме, а еще это.

– Да уж, представляю, – сказал я, бросая взгляд на все еще работающий ноутбук.

Оказалось, что она не переместилась ни на дюйм с тех пор, как я видел ее, что меня ничуть не удивило.

– Она старается приспособиться к информации о смерти матери, случившейся в то же самое время, как сама она обрела свободу. Жизнь ее матери закончилась именно тогда, когда ее – только начинается. Кстати, об этом…