Декоратор. Книга вещности

Но вот и сиятельная королева джунглей, на ней тонкая блуза без рукавов леопардовой расцветки, шкура убитого ею зверя, нет, скорее, убитого ей в подарок. Это не домашний наряд. На ней прежняя короткая чёрная шерстяная юбка, болезненно и безнадёжно облипающая живот; пока Сильвия усаживается, я отчётливо вижу, как огузок жира с внутренней стороны бедра, выдавленный ниже подола, распирает в поисках жизненного пространства тонкие колготы, поехавшие на щиколотке. Она подправила макияж, сняла серьги и заменила их ниткой фальшивого жемчуга на шее.

— Представляешь, это первый раз, что у меня в гостях кто-то из соседей, — говорит она. — Твоё здоровье! Скол!

— Скол! — подхватываю я.

— Как тебе кажется, хорошо у меня? — спрашивает она с легчайшей издёвкой, широко распахнув серо-зелёные бублики.

— Да.... Не совсем, правда, в моём стиле, — произношу я. Мы не настолько знакомы, решаю я, чтобы обсуждать джунгли Гоббса.

— Фи, какой вежливый джентльмен. Ты, конечно, считаешь всё это кошмаром, так? Не сказать, чтобы здесь гужевались сотни дизайнеров.

— Вот один пришёл покормиться, — отвечаю я, борясь со смехом.

— Экспонаты не трогать, только смотреть, — распоряжается она. — Да, но ты не видел сокровища моей коллекции. Пойдём покажу.

Мы заходим в мастерскую-кабинет, здесь получше, не такой хаос, хотя на стене висит огроменная картина в золочёной барочной раме. Естественно, слоны на фоне снега, льда и гор. Драматичные свинцовые облака. Люди. Слоны в боевой амуниции. Они штурмуют неприступный перевал. Насколько я в состоянии судить, эта беспомощная мазня может быть подлинником девятнадцатого века.

— Догадываешься, что это?

Я ненадолго задумываюсь.

— Ганнибал, да? Карфагенский полководец. Он провёл слонов через Альпы, чтобы напасть на римлян с тыла.

— Браво, — говорит Сильвия. — Я ценю хорошо образованных мужчин. Но мне так жалко слонов!

— А почему именно слоны? — недоумеваю я.

— Не знаю. Я наткнулась на слоника, он мне понравился, потом мне показалось, что ему одиноко, я купила второго, и не успела я охнуть, как оказалась слономанкой. Знакомые стали тащить их мне из каждой поездки. Но правда, в этом что-то есть? Разве слон не символ силы, мудрости, долголетия и незлопамятства? Или дело в том, что я девчонкой мечтала о лошади, но никогда не имела её. И это сверхкомпенсация, а?

Мы снова усаживаемся. Но она немедленно всплёскивает руками и вскакивает, будто забыла что-то важное. Точно. Забыты стеариновые свечи. Она притаскивает два тяжёлых латунных пятисвечника, позеленевших от старости за те годы, что белый и бледно-зелёный стеарин оплывал на них, никем ни разу не потревоженный, как я вижу. Когда разгораются свечи и тухнет электричество, исчезают последние намёки на европейскую цивильность.

— Правда, так поуютнее?

— Чертовски уютно, — откликаюсь я. Впервые раззудясь до подобного определения, я артикулирую его со смаком — вкус как у всякого запретного плода: горчащая сладость ухарства.

— Сигбьёрн, так откуда ты всё-таки родом? Ты классно маскируешься, но что-то северное мне слышится, иногда.

— Мелёй в Нурдланде, — отвечаю я.

— Крохотное местечко?

— Умирающее.

— Гордиться нечем?

— Во всяком случае, обратно я не собираюсь. Там мне нечего делать, так что дорога назад заказана.

— И родной говор тебе ни к чему. Он кажется тебе грубым?

— Не то что грубым, но он мне не имманентен. Да и непрактичен. Дизайнеру нелегко заработать на хлеб, даже когда он не распугивает клиентов местечковым диалектом.

— И ты никогда на него не сбиваешься? Не позволяешь себе расслабиться?

— Расслабиться? Я не чувствую, чтоб моя речь меня напрягала.

— Но я-то вижу. Ладно, в гостях у Сильвии можно расслабиться, ей-ей. Не бойся, я не стану заставлять тебя говорить как в Мелёе, но ты можешь... ты можешь ослабить галстук для начала. Ещё вина?

Она гогочет. Я киваю и автоматически берусь за узел галстука, я и забыл про него. Что-то здесь слишком жарко. В Норвегии в домах принято топить сверх меры, особенно в провинции, это гротескное осложнение роста благосостояния. Человек мёрз десять тысяч лет, но теперь — баста. Теперь в наших домах такая парилка, особенно зимой, что котелок перегревается и мозги выкипают, ставя крест и на мыслительной деятельности, и на духовной жизни. Максимальная высота полёта мысли вечерком — уследить за номерами в лото. Для себя я давно выбрал европейскую прохладу в квартире и чувствую себя отлично. А здесь душно и влажно, как в джунглях. Я ослабляю узел, расстёгиваю верхнюю пуговку, потом распускаю весь галстук и оставляю его болтаться так.

— Отлично, — говорит она. Ей нравится мной помыкать.

Я думаю: чего ей от меня надо? Игра уже началась, а в правилах-то я не разобрался. Мой психиатр говорит, что я страдаю «социальной дислексией». Может, и так. Правил я не понимаю, в чём цель игры — боюсь догадаться, а тут ещё совсем тревожная мысль: мне-то что от неё надо?

Ну, секс. С этой точки зрения проект неактуален. Я же не стану водить шашни с соседкой сверху. Это было бы форменным безумием. Она увлекает меня, это достаточно очевидно, но я стыжусь своего желания. Стыжусь, поскольку меня притягивает в ней нечто, в глубине души мне отвратительное. Не наружность — я бросаю взгляд на Сильвию, в мерцании свечи она настоящая красавица. Разжиревшая, разбитная, вульгарная — но красивая. Нет, манит и отпугивает меня другое: хаос.

Мне удаётся вызвать её на рассказ о себе, она откровенничает о работе, называет её интересной, но нудной. Признаётся, что ведёт бурную светскую жизнь — богемничает пару раз в неделю, выкладывает всё о своих пристрастиях в чтении, музыке, хобби. Её занимает история религии и мифологии, она ходит в школу танцев.

Я слушаю вполуха. Теперь я вижу, чего мне от неё нужно и как это банально, тоже вижу. Признания. Пусть эта женщина даст мне понять, что хочет меня, а тогда уж я отвечу, что и рад бы, да вряд ли такое кстати при столь близком соседстве, к тому же мы ведь видимся у почтовых ящиков, правда? Именно настолько я примитивен и прост.

Она снова говорит, что ходит на танцы.

— Что танцуешь? — спрашиваю я.

— Показать? — загорается она.

Нет, нет, отнекиваюсь я, мне медведь на ногу наступил. Причём это правда, Катрине всегда говорит, что я безнадёжен.

— Это совсем другие танцы. Хочешь посмотреть?

Я соглашаюсь в основном из учтивости. Две минуты, говорит она, скрываясь в спальне, расположенной прямо над нашей. Если бы мы с Сильвией... закрутили роман, Катрине слышала бы нас. Тьфу, что за гадкая мысль.

Я пользуюсь паузой, чтобы прогуляться в туалет. Здесь позолоты не пожалели даже на трубы. Стены пронзительно-красные (бордельно-красный, думаю я), сплошь завешанные маленькими зеркалами, круглыми, овальными, квадратными, каждое в своей золочёной рамке. Пуская струю, я вижу себя в десятке отражений. Симпатичный, но взопревший. Слегка перебравший. После танцев откланяюсь, всенепременно.

В гостиной её всё нет, поэтому я доливаю себе вина и делаю два больших глотка. Ещё раз озираюсь в комнате. Глаз уже замылился.