Дела житейские

— Дорогая, мне нечем дышать, — еле выговорил он.

— Вот и хорошо. — Я потянула его на себя.

— Дай мне перевернуться! — Тут он скатился с меня и залез под одеяло, не раздеваясь. — Теперь иди сюда.

Я приникла к нему так, словно приросла: он иногда принимал такую позу, что, казалось, даже воздух не проникал между нами. Он крепко обнял меня и держал до тех пор, пока тело мое совсем не расслабилось. Я чувствовала себя настоящей женщиной, лежа в его объятиях. Удары его сердца отзывались во мне. В его объятиях было так тепло! Он не пытался раздеть меня, но ласкал меня, пока мне не стало казаться, что на мне ничего нет. Я не могла ни открыть глаза, ни пошевелить пальцем, охваченная всепоглощающей любовью.

Когда я проснулась, Фрэнклина уже не было. Я решила распустить свои косички. Несколько часов я распускала их своими забинтованными пальцами, но наконец испытала облегчение. Вид у меня был ужасный. Волосы выросли на несколько сантиметров, стали еще курчавее и торчали во все стороны.

— Привет, бэби, — сказал Фрэнклин, войдя в комнату. Увидев меня, он только тряхнул головой. — Не могла больше терпеть, да?

— Уж больно туго мне их заплели. У меня в глазах стало двоиться.

— Вот то-то, дорогая, в следующий раз никуда не ходи, а попроси меня, и я тебе их заплету бесплатно.

— Потри мне голову, просто потри.

— Ну, как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно. — Он, конечно, не знал, что после приступа чувствуешь себя очень хорошо. — Фрэнклин?

— Да, милая?

— Будь добр, сделай мне одолжение.

— Какое, бэби?

— Пожалуйста, не спрашивай все время, как я себя чувствую, ладно?

— Я просто хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

— Понимаю. Но я не больна. А от постоянных вопросов никакого толку нет, понимаешь?

— Конечно.

— Я иду в прачечную.

— Ты думаешь, можно?

— Фрэнклин?

— Я просто не уверен, что уже все в порядке, дорогая. Белье может подождать.

— Давай покончим с этим раз и навсегда. Ты видел, сколько длится припадок?

— Да.

— Ну а после… терпеть не могу это слово, но я снова нормальная. Все проходит без следа. Твое белье в мешке?

— А ты смотрела под кроватью, в пианино и в шкафах?

— Ну, Фрэнклин!

Он все еще смеялся, когда я выходила. Мой оранжевый пуховый свитер казался ярким пятном в груде вещей. Засохшее пюре превратилось в грязные комки. Если бы я могла кого-то ненавидеть, первой в списке была бы его мать. Убеждена, те, кто причиняют боль другим, ущемлены сами, потому-то и хотят причинять неприятности ближним. Думаю, что ей очень плохо. Но мне не хотелось больше возвращаться к случившемуся. Что было, то было, как говорит Фрэнклин.

Выпал первый снег. Кругом, куда ни глянь, белым бело. Воздух был свежий и чистый, и по всему городу уже развешивали рождественские украшения. Фрэнклин перетащил все свои пожитки ко мне. Их оказалось немного, но все это было непривычно мужское и такое объемистое, что мне стоило огромного труда распихать эти вещи. Сложнее всего было с верстаком. Фрэнклин поставил его в гостиной, напротив обеденного стола у стены.

— Не здесь, — заявила я, — Бога ради, не здесь, Фрэнклин.

— А где?

Я оглядела комнату. Если входишь в нее, то за углом, там, где встроенный в стену шкаф, часть стены не видна. Я отодвинула несколько горшков с цветами и сказала:

— Вот здесь.

— Ну а что делать с моими инструментами и деревом? Ты и для них нашла укромные уголки?

— Подожди, Фрэнклин!

Мы вытащили всю мою летнюю одежду из стенного шкафа и рассовали ее по коробкам, а коробки поставили у стен в моей музыкальной комнате. Конечно, мое святилище — увы! — потеряло свой былой вид. Все остальное Фрэнклин умудрился впихнуть в стенной шкаф в коридоре. Было еще его стерео — не только старое, но и неработающее. Пришлось и его воткнуть в мою музыкальную комнату: Фрэнклин наотрез отказался выбросить его, а в шкафах места уже не было. Аквариум был очень симпатичный и не доставлял хлопот.

Так что теперь все стало как у людей. Мы жили вместе.

Что говорить, я устала. Устала расспрашивать Фрэнклина о работе, которая должна подвернуться, но срывается. Отныне я зареклась задавать вопросы и просто жду, когда он придет домой и сам расскажет мне, работает или нет. Перестала я и узнавать, сколько работа продлится. Все это слишком неопределенно. Последние две недели он уходил раньше половины шестого. „Сбывшаяся мечта" открывается только в семь, а от нас до нее десять минут на автобусе или минут двадцать пешком. Фрэнклин ходит пешком. Когда он встает, в окно еще светит луна.

Я слышала, как он роется в мешке с носками: ищет подходящие. Видела, как выбирает подтяжки. Потом примеряет две-три пары рабочих брюк. Выбирая рубашки, он колеблется: одна с продранным локтем, другая без одной пуговицы. Он размышляет. Видно, выбрать очень сложно.

Чтобы ему не было тоскливо, я частенько стою в дверях ванной и молча наблюдаю, как он, не торопясь, бреется. Бритва едва касается кожи, и он так тщательно подстригает усы, что, пока я стою и гляжу на него совсем голого, мне удается о многом подумать. Иногда он кажется мне совершенством. Он такой красивый, сильный и черный, что мне частенько хочется потрогать его: неужели такие бывают?

Я приготовляю ему пшеничные хлопья, он очень их любит и перед уходом обычно съедает целые две чашки. Я наливаю в термос горячий черный кофе, а в коробку для завтрака кладу три толстенных сандвича с мясом. Сладкое он никогда не берет с собой.

Когда я возвращаюсь из школы, он уже сидит на диване, в своей шерстяной шапочке, в ботинках, очищенных от грязи, пьет невесть которую чашку кофе и читает спортивную газету. Я почти точно могу сказать, давно ли он пришел, потому что Фрэнклин прочитывает газету от корки до корки. Он всегда говорит, что сначала ищет добрые вести.

Сегодня, когда я вошла, казалось, все было, как обычно. Но в ответ на мое приветствие он буркнул что-то невразумительное. Я присела рядом с ним на диван и обняла его.

— Только не жалей меня, бэби. Никакого сочувствия, ладно?

Я отняла от него руки. Последнее время даже не знаю, когда можно к нему прикасаться, когда нет. Я привыкла обнимать его, когда мне хочется, а сейчас приходится угадывать, какое у него настроение, думать, можно ли поцеловать его. На все теперь один ответ: