Деление клетки
Шрифт:
— Яиц в холодильнике нет.
— А у хозяйки?
Она шлёпает хозяйку по щеке.
— Эй, хозяйка! Что ж ты за хозяйка без яиц?
— Она в какой-то секте, там не едят мясо. Она мне однажды сказала, что яйца — это куриная течка, потому что человек развратил курицу.
— Какие глупости.
Мы спускаемся вниз. Она идёт со свечёй. Скрипят половицы. Кажется, на улице пошёл снег. Или это ветер поднял белую блестящую крошку с крыш и деревьев. «Наконец, у меня появилась хоть какая-то девушка, — думаю. — Тяжело быть одному». Все сейчас хотят многого. У всех странности.
Я спускаюсь
Она садится возле мойки и начинает его чистить.
— Как думаешь, у нас с тобой что-нибудь выйдет? — спрашивает.
— Думаю, да… вот только…
— Я тебе не нравлюсь?
Она выпрямляется в полный рост и задирает свитер. Расстёгивает лифчик. Полная грудь размера третьего. Острые тёмные соски. Такие желанные и родные.
— Что только?
— Ладно, проехали…
— Нет, скажи… я и сама уже долго никого не могу найти. Все какие-то дебильные. Машины, гоночки, мобилы, пиво, минеты, футбол, жратва, сауна, уги, боулинг, концерты, опера, дети…
— Ты не могла бы выковыривать чёрные глазки из картошки?
Голоса человечков
Ночь. Я печатаю халтуру для передачи про полтергейст. Утром нужно сдавать. В одиннадцать. Пришла Маша и села на кровать. За окном — ливень. Уже два дня льёт. В некоторых городах объявили чрезвычайное положение. Благо наша коммуналка находится на горе.
— Почему ты не спишь? — спрашиваю Машу и печатаю не отрываясь. История про то, как у одной домохозяйки из Чернигова в доме жили вонючие призраки кошек, и весь дом жаловался на бедную женщину. А бедная женщина пожимала плечами и говорила: «Я же не виновата, что вонючие кошки-призраки поселились именно у меня».
Маша сидит, глаза закрытые. Не отвечает.
— Почему спать не идёшь? — спрашиваю.
Она:
— Мне страшно.
Я:
— Мне тоже.
— Тебе не может быть страшно. Ты же большой.
Закрываю ноутбук. Передохнуть надо, минут десять. Чайник поставить.
— Большим тоже страшно… — говорю. — А где родители?
— Папа в ночную вышел, а мама к бабушке уехала, — сидит на краю моей кровати. Такая маленькая: ножки и ручки тоненькие, словно ивовые ветви. Это могла быть и моя дочь. Сидеть на моей кровати…
Соседи сверху часто оставляли дочь на меня, потому что я выглядел безобидно — кучерявый толстячок в очках с толстыми линзами.
— Тогда давай попьём чаю, и я уложу тебя спать.
— Нет. Туда нельзя. Там трещина…
— Какая трещина? — спрашиваю.
Дождь за окном: шшшшшшшшшшшшшш, один сплошной монотонный звук, когда он перестанет я, наверное, буду скучать по нему.
— Трещина в стене, из неё слышны голоса человечков, — говорит Маша. Берёт меня за руку и настырно ведет наверх.
— Нет там никаких человечков, — говорю. Мы поднимаемся по лестнице. Скрипит дерево. Слышно, как кто-то храпит за стенкой. — Нет там никаких человечков и быть не может.
Мы поднялись в комнату к Маше. Она не зашла в комнату, а тихонько приоткрыла дверь и показала мне на стенку. И действительно над телевизором с двумя антеннами-рожками была трещина, из которой исходил едкий зеленый свет.
Я зашёл в комнату
и нажал выключатель. Свет не загорелся.— Человечки не любят свет, — говорит Маша.
В коридоре тоже не было света. Вероятно, ветер где-то оборвал линию.
— Скоро приедут электрики и починят свет.
— Они не приедут… дождь и ураган… они не скоро приедут.
— Ничего, — говорю, — у меня в комнате есть большой фонарь, его хватит, чтоб весь дом осветить. — Стой здесь, я сбегаю. Маша испуганно хватает меня за руку. Крепко хватает и почти повисает на ней.
— Не кидай меня как родители, не кидай…
Я снова захожу в комнату. Темно. Наталкиваюсь на журнальный столик, с него падает на пол ваза с цветами. Маша вскрикивает. Вот еще приключение мне на ночь, завтра халтуру сдавать, а я тут в игры играю.
В стене трещина размером с ладонь. Из неё тусклый зеленый свет идёт и шум какой-то. Я постоял немного, прислушиваясь к шуму. Ничего не могу разобрать… как будто тысяча лилипутов шепчутся одновременно.
Стучу в соседнюю комнату. Старческий голос:
— Мы уже спим, уходите…
Стучу еще раз и кричу:
— Тёть Валя откройте, это Витя!
Тётя Валя открывает дверь. На столе у неё стоят две свечи. Её муж — высокий и худой еврей, молча сидит за столом, положив руки на стол запястьями вверх. Смотрит на меня. Огонь от свечи танцует на его лице. На его впалых щеках, на длинном остром носу.
— Когда же закончится этот дождь? — спрашивает тётя Валя. На полу у них — тазик, с потолка в тазик капает вода.
Подхожу к стене в их комнате. Никаких трещин. Никакого зелёного света. И шума нет. Глажу шершавые обои, прислоняю к ним ухо. Ничего.
— Вы не могли бы присмотреть за Машей, а то мне до завтра нужно много работы сделать…
— Конечно-конечно! — оживляется старик. — Она хорошая девочка, пускай остаётся у нас…
Маша дергает меня за руку и показывает указательным пальцем, чтоб я нагнулся.
— Не оставляй меня с ними… Пожалуйста, не оставляй…
Я улыбаюсь тёте Вале и говорю:
— Тётя Валя тебе пряники даст и железную дорогу покажет, а утром папа тебя заберёт…
— У меня есть игрушки Вовчика, — говорит тётя Валя. Вовчик их внук. Год назад он пошёл в книжный и попал под машину. БМВ, новенькая чёрная БМВ гнала на «красный» и размазала Вовчика по асфальту. В руках у Вовчика были карандаши и тетради.
— Ох… — вздыхает тётя Валя. Её руки — сухие и скрюченные, на плечах — шерстяной шарф, длинная чёрная юбка. — Мне иногда кажется, что Вовчика опять привезут в пятницу, и он останется у нас на выходные, будет играться в кубики и читать сказки…
— Сколько еще будет этот дождь? Ты не слышал прогноз? — спрашивает меня старик.
— Говорят, еще неделю будет такая погода…
— А я думаю, что завтра всё уже высохнет.
— Но Вовчика больше нет… — говорит старуха. — Даже не верится…
— Ладно, — говорю, — пойду, до завтра тогда.
И сейчас, спустя много лет, я точно помню, как начал закрывать за собой дверь, а Маша пыталась протиснуться за мной следом, но я легонько оттолкнул её, силой заставил её остаться.
Старуха схватила Машу за руку и помогла мне. В коридоре я услышал голос старухи.