Дельфийский оракул

И даже два.

Но – руки не распускать!

– Мне надо подумать. – Она отступала, едва удерживаясь от того, чтобы не кинуться прочь. Или не влепить ему пощечину. – Слишком много всего произошло. И сегодня ведь похороны…

– Не буду лицемерить, что сильно опечален. Из того, что я слышал…

Интересно, от кого?

– …этот человек был опасен. И судьба убрала его с нашего пути.

Уже появились «мы»? Аполлон слишком торопится. А вот зачем он наврал – так и не объяснил. Почему Саломея раньше не замечала, какой он скользкий и неприятный тип? Красавец потому что?

О да, он и сейчас еще хорош.

Яблочко наливное, от которого откуси – и упадешь замертво, в вечный сон провалишься.

– Уйди, – попросила его Саломея.

– И оставить тебя здесь?

Нет, с собой забрать!

– Мне нужно побыть одной. – Саломея очень надеялась, что улыбка ее окажется достаточно многообещающей, чтобы он наконец убрался.

– Но мы еще увидимся?

– Конечно! Завтра… приходи завтра.

Глядишь, к этому времени Саломея уже немного успокоится и найдет в себе силы пережить еще один его визит. Одно она знала точно: свадьбы не будет!

Глава 2 Мрачные тени

Далматову не нравилось быть мертвым.

Или не так: скорее уж, его так и подмывало воскреснуть чудесным образом и вмешаться в этот «недороман».

День второй. Свидание и двусмысленный разговор.

День третий.

Четвертый…

Признание. На коленях и с цветами в руках, которые Саломея после ухода гостя отправила в мусорное ведро.

Пятый визит, и вновь цветы. Слова. Слишком много слов. Аполлон спешит и поэтому действует грубо, уверенный в собственной неотразимости. Тяга к воскрешению у Ильи усиливается, а параллельно – тяга к нанесению Аполлону тяжких телесных повреждений.

Шестой. И нервы натянуты до предела. Муромцев тоже мрачен. Чем дальше, тем меньше он верит в успех их затеи. Но отступать он не привык. И Алиска все еще балансирует на тонкой нити. Кровь ее чиста, и совесть, если разобраться, тоже.

Семь. Заветное число. И – предложение, сделанное в парке. Аполлон уже видит этот дом своим. Он, не стесняясь и не спрашивая разрешения, ходит по этажам, заглядывает в комнаты, и лишь иногда, словно вспомнив, что следует быть вежливым, вдруг вздыхает:

– Этим местом совершенно не занимались. Потребуется серьезный ремонт, и я не уверен, что его вообще стоит затевать…

Саломея уклоняется от его поцелуев, хорошо, что Аполлон не претендует на большее.

Почему не претендует?

И Далматов возвращается к своему пасьянсу. Еще одна деталь?

Аполлон имеет два лица. Возможно, вопрос не в том, что он – двуличная скотина. Дальше смотреть надо. Чаша… Греция. Чаша пришла из Греции? Или чаша пришла в Грецию. Встреча с незнакомцем. Пещеры. Ограбление было именно ограблением? Или еще одной мистификацией – для впечатлительной особы?

– Ты можешь узнать, выезжал ли человек из страны и куда? – спрашивает Далматов, не сомневаясь, что Добрыня из шкуры выскочит, но узнает. Слишком многое поставлено на карту. И карта эта – отнюдь не козырная.

Женщины… цель его – всегда женщина. Два лица. Две ипостаси.

– Надо еще кое-что проверить… – мелочи, из тех, которые не являются преступлениями, но, скорее, ориентирами. Рассыпанные хлебные крошки по дороге, которая куда-то да выведет.

– Он меня достал! – Саломея вновь выпроваживает «жениха», который не желает уходить, но все тянет и тянет липкие нити воспоминаний, как паук – паутину. Ей они неприятны. Она хотела бы наконец забыть и тот давний роман, и все свои обиды. – Он меня так достал, что… ты чего смеешься?

– Так просто.

Илье весело. Это же игра, и надо вести свою партию так, чтобы противная сторона не просто сделала ход, но шагнула именно туда, куда и должна.

– Скажи, а как у него с постельным темпераментом? – Далматов уворачивается от брошенной в него подушки. – Это для дела!

– Да пошел ты…

Она злится и не верит. Зря. Ему действительно для дела это надо знать.

И Муромцев находит нужную информацию. Еще одна точка отсчета.

– Не сердись, – в знак примирения Далматов печет блины.

На кухне хватает места для троих, или даже для большего количества человек. И Муромцев опять ест. Он почти всегда голоден, и это понятно – при его-то габаритах. От блинов он тоже не откажется. Саломея молчит, хмурая, не знающая, хватит ли ей злиться или можно еще посердиться на них, для профилактики?

– Хочешь, расскажу тебе сказку? О том, как жили-были две подруги… дружили они крепко и в принципе подлостей не делали. – Плита старая, греет неровно, но сковородка накаляется. Тесто, соприкоснувшись с ней, сворачивается.

Блин потемнел по краям, и Далматов подсовывает под него лопатку. Переворачивать его следовало одним движением, и он, оказывается, еще не забыл, как это делается.

– Напротив, девушки помогали друг другу. Редкое явление… и дружба эта не то чтобы крепла, но и не рвалась, даже когда одна подруга вышла замуж и уехала из страны.

– Рената уезжала из страны?

Первый блин ложится на тарелку, к счастью, не комом.

– Уезжала, – подтверждает Муромцев. – Она вышла замуж за иностранца…

– Американца, – для Далматова почему-то важно именно это уточнение, – хотя, не совсем с американскими корнями. У ее мужа был обширный бизнес. И местами – незаконный, но там, где ведется бизнес, законность мало кого волнует. Полтора десятка лет Рената живет на Гаити. А потом супруг ее вдруг умирает, и бедной… ну, не такой уж бедной женщине не остается ничего другого, кроме как вернуться на родину.

Блин – на блин. Стопка их растет. И Муромцев тянет к ней руки.

– Все равно, не верю в колдунов, – ворчит он.

– Ты ведь не заглядывала туда, где работают фармацевты?

– Нет. – Саломее не нравится сознаваться в подобном проколе. Но ее ошибка – не только ее личный промах. Далматов тоже упустил это из виду, а ведь он знает, на что способны «исключительно натуральные компоненты, соединенные по старинным рецептам».

– Там много интересного.

Теста почти не осталось. А блинов вышло немного, для Муромцева одного – лишь перекусить. И эта мысль, похоже, волнует Муромцева куда сильнее, нежели какая-то непонятная косметика.