Дело Аляски Сандерс

– Если мать Уолтера Кэрри публично распространялась о связи Эрика с Аляской, – сказала Патрисия Уайдсмит, – значит, она наверняка поделилась своими подозрениями с сыном до того, как Аляска его бросила.

– Можно позаимствовать у вас на время это досье, проглядеть? – спросил Гэхаловуд.

– Сейчас попрошу, чтобы вам сделали копию, – ответила Патрисия Уайдсмит. – Можете все проверить, это совсем нетрудно.

– Если у вас в свое время возникли сомнения относительно работы полиции, почему вы нам не сообщили об этих новых показаниях?

– Подозрения насчет связи Эрика с Аляской на самом деле работали не в пользу моего подзащитного, – поколебавшись, ответила Патрисия Уайдсмит.

– Значит, согласно вашей теории, Уолтер Кэрри действовал из ревности: убил Аляску и подстроил так, чтобы свалить все на Эрика?

– Совершенно верно.

– Было бы любопытно выслушать ваши доводы.

Адвокат разложила перед нами листы своего досье. В основном здесь были факты из полицейского расследования.

– Уолтер думает, что у Аляски с Эриком роман. Он намерен отомстить обоим: ее убить, а его помучить. На рыбалке ему представляется случай завладеть пуловером Эрика. Первое вещественное доказательство у него в руках. Потом он отправляет Эрику и Аляске анонимные письма: “Я все про тебя знаю” – видимо, хочет их напугать. Мысль, что они стремаются, приводит его в восторг. В своей испорченности он доходит до того, что распечатывает эти тексты у Эрика: это легко, ведь он вечно торчит у него дома. Он знает, что тем самым после смерти Аляски полиция выйдет на Эрика. Поражаюсь, почему полиция не учла эту зацепку. Здесь мы имеем и мотив, и возможность – два ключевых момента, которые следователи выясняют в деле об убийстве.

Гэхаловуд никак не отреагировал, но я знал, что означает его взгляд: он был сбит с толку. Один – ноль в пользу Патрисии Уайдсмит.

– К сожалению, мою теорию невозможно проверить, поскольку Уолтер Кэрри мертв, – продолжала та. – Однако он признал вину, а значит, мы вправе считать, что он хотел утопить вместе с собой и Эрика. Не только из-за Аляски: Уолтер всю жизнь завидовал Эрику.

– Но ведь Эрик с Уолтером были друзьями?

– А вы никогда не завидовали друзьям, сержант? Эрик и Уолтер дружили с детства, вместе выросли в Маунт-Плезант. Какое-то время были неразлучны. Потом повзрослели, возникли первые горькие обиды. Эрик едет в хороший университет, а Уолтер влачит жалкое существование. Эрик живет в Салеме, у него хорошая работа, а Уолтер ютится над магазином родителей и работает у них. Мать его целыми днями донимает. Поспрашивайте в Маунт-Плезант, каким он был в то время, сами увидите. Я знаю, о чем говорю, я видела их вместе.

– Эрика и Уолтера?

– Да, однажды в Салеме, в баре. Уолтер приехал повидаться с Эриком. Уже тогда их дружба стала ослабевать. Но Эрик в память о детских годах всегда давал Уолтеру возможность провести уик-энд у него на диване. Не хочу сказать ничего дурного, но Уолтер был вахлак. Безуспешно искал себе подружку, вот так и познакомился с Аляской.

– А вы сами, когда жили в Салеме, не были с ней знакомы?

– Нет, она была сильно младше. В таком возрасте разница очень большая. Вы говорили с Эриком Донованом?

– Еще нет, – ответил Гэхаловуд.

– Можем вместе к нему съездить, если хотите, – предложила Патрисия.

– С удовольствием.

– Давайте завтра с утра, если вам удобно: я все равно еду в тюрьму на демонстрацию.

– На демонстрацию? – переспросил Гэхаловуд. – Какую демонстрацию?

– Каждый второй вторник месяца наша ассоциация “Свободу Эрику Доновану” собирается у ворот тюрьмы штата, где сидит Эрик. Два года назад я предложила Лорен попробовать сделать это – и оно более или менее работает. Нам нужно привлечь на свою сторону общественное мнение, добиться внимания к делу, чтобы его пересмотрели. К сожалению, это классика судебных ошибок: без давления власти не делают ничего. Тот, вокруг кого будет больше шума, получит шанс выйти на свободу, остальные так и будут подыхать в тишине. Приезжайте, будет повод примкнуть к нашему делу.

– Мы действуем в рамках официального полицейского расследования, – напомнил Гэхаловуд, – мы ни на чьей стороне.

– Сержант, хотите, скажу, сколько невинных людей гниют за решеткой в Соединенных Штатах?

– Вы не можете дискредитировать всю судебную систему, прикрываясь отдельными трагическими ошибками.

– Отдельными трагическими ошибками? – возмутилась Патрисия. – Как бы вы заговорили, окажись ваш ребенок в тюрьме за преступление, которого не совершал? Интересно, на чьей вы стороне, сержант?

– На стороне правосудия.

– Как знаете. Завтра в десять утра я буду в тюрьме. Если хотите, чтобы я вам устроила встречу с Эриком, приезжайте.

Когда мы ушли из кабинета Патрисии Уайдсмит, я попытался уговорить Гэхаловуда сходить с ней завтра утром в тюрьму. В ответ он саркастически усмехнулся:

– Потому что там будет ваша подружка Лорен?

– Потому что надо поговорить с Эриком Донованом, сержант!

– Я полицейский, – заметил он, – мы его можем навестить когда угодно, нам провожатые не нужны.

– Да, но если нас приведут его адвокат с сестрой, он нам будет доверять. Наша цель – не повидать его, а разговорить.

– Вы недалеки от истины, писатель.

– Скажите, сержант, почему вы не сказали Патрисии Уайдсмит, что признание Уолтера Кэрри получено под давлением?

– Потому что мне сперва надо понять, готова ли она к тому, что следствие в итоге может признать ее подзащитного виновным. Можно ли ей верить? Или она уцепится за мои откровения, заявит о нарушении процедуры, и мы предстанем перед судом в качестве свидетелей?

Мы подошли к моему “рейндж роверу”.

– Сержант, – попросил я, – если вам не трудно, берите мою машину и возвращайтесь в Конкорд без меня. Я подъеду попозже.

Он поглядел на меня недоверчиво:

– Что это с вами, писатель?

– Ничего, сержант. Просто в магазин надо забежать.

– Можем вместе забежать, если хотите. Или я вас подожду. Как вы потом в Конкорд вернетесь?

– Разберусь. Не волнуйтесь. До скорого.

Он не стал спорить. Я оставил ему ключи и пошел в прокат автомобилей, вывеску которого приметил раньше. На стойке ресепшена я спросил:

– Мне нужен “форд”, у вас есть? Самая старая модель, какая найдется.

В прокате нашлась одна-единственная модель “форда”, из самых дешевых, – как раз то, что мне было нужно. Сев за руль, я достал из кармана листок, на котором Эмма Мэттьюз две недели назад, когда я заезжал в Бостон, записала мне свой адрес.

GPS привел меня в Кембридж. По обе стороны улицы, где жила Эмма, ровной линией выстроились симпатичные домики с садиками, без заборов и живых изгородей. Я незаметно припарковался возле дома номер 24 – так, чтобы меня не было видно, но сам я видел все. Через пару минут появилась Эмма с маленькой девочкой, та резвилась на газоне. Они немножко поиграли, потом на аллее остановилась машина, из нее вышел мужчина в костюме и при галстуке, и девочка побежала к нему с криком “Папа!”. Мужчина поцеловал девочку, потом Эмму. Я наблюдал за их маленьким сообществом, впитывал в себя эту картину счастья и задавался вопросом, смогу ли когда-нибудь и сам стать полноценным отцом семейства.

Внезапно дверца машины со стороны пассажирского сиденья распахнулась. Я подпрыгнул. Это был Гэхаловуд.

– Что вы тут делаете, сержант? Меня чуть кондрашка не хватил…

– Нет уж, это вас позвольте спросить, писатель, – заявил он, усаживаясь рядом со мной. – Подозреваю, вы не просто так сидите тут в арендованной тачке и шпионите за этим семейством.

Я грустно улыбнулся:

– Пытаюсь вспомнить Маркуса на “форде”. Молодого, никому не известного писателя, полного надежд и мечтаний.