Дело Аляски Сандерс
Шрифт:
Нью-Йорк
Начало августа 2005 года
(за три недели до разрыва с Эммой)
Рой Барнаски принимал меня в своем кабинете на последнем этаже башни на Лексингтон-авеню, в которой размещалось издательство “Шмид и Хэнсон”. И принимал с размахом – шампанское, птифуры и море комплиментов. Мы с моим агентом Дугласом Клареном сидели напротив него за большим столом эбенового дерева. Передо мной лежали договор и ручка. Оставалось
– Знаете, что значит этот договор, Маркус? – отчеканил Барнаски. – Деньги, которых куры не клюют! Ибо вы исключительно талантливы. Книжка замечательная, а следующие, чувствую, будут еще лучше!
– Мне нравится ваш энтузиазм, – произнес я.
– Мой энтузиазм – дело десятое, важны труды вашего пера. Мы только в начале долгого пути, Маркус, придется работать как каторжному.
– Я только о том и мечтаю, – заверил я.
Барнаски, указывая на договор, перечислил его условия:
– Аванс в миллион долларов за первую книгу будет выплачен после сдачи рукописи, в сентябре. Вы берете на себя обязательство написать еще две книги. Следующая должна быть закончена и сдана в издательство не позже июня 2008 года.
– Я вас не подведу, – заявил я.
И с этими словами подмахнул договор. Барнаски торжествующе улыбнулся, схватил бутылку шампанского, откупорил, наполнил три бокала и провозгласил:
– За Маркуса Гольдмана, восходящую звезду американской литературы!
Спустя три недели, 29 августа 2005 года, я последний раз перечитал рукопись “Г как Гольдштейн”. Закончил глубокой ночью, поспал пару часов, потом прыгнул в “форд” и единым духом примчался в Аврору, показать текст Гарри.
– Сегодня великий день, – сказал тот, глядя на рукопись, лежащую на столе на террасе.
Мы сидели на улице, наслаждаясь летним утром. Гладь океана была безмятежно спокойна. Внизу, на пляже, взлетали и садились чайки.
– Все благодаря вам, Гарри.
Гарри сразу отмахнулся от моих благодарностей:
– Маркус, вы никому не обязаны тем, что стали писателем, только себе самому.
Он поднялся, взял свою жестяную коробку с надписью “На память о Рокленде, Мэн” и стал бросать чайкам кусочки хлеба.
В тот вечер мы должны были встретиться с Эммой в Бостоне, вместе отметить окончание моего труда. Гарри проводил меня до двери, и тут я увидел свой жалкий “форд”, стоявший рядом с его красным “корветом”.
– Гарри, – попросил я, – можно я на пару дней одолжу вашу машину?
– Конечно, – ни секунды не колеблясь, ответил он.
Я оставил ему свой “форд” и уселся за руль болида. На автостраде, ведущей в Массачусетс, я ощущал удивительную легкость. Как будто сбросил с себя прежнего Маркуса.
Зато Эмма, наоборот, отнюдь не пришла в восторг при виде «корвета».
– Это что за тачка? – с ужасом спросила она.
– Это чтобы ездить на ужин к твоим родителям.
Я почти не шутил.
– Прекрати, Маркус, не смешно, – рассердилась Эмма. – Что стряслось с твоей машиной?
– Мой “форд” – это прежний Маркус.
– Прежний Маркус? Это еще что за глупости? Ты написал книгу и теперь намерен измениться?
–
Я-то не изменюсь, а вот люди будут глядеть на меня другими глазами.Тогда я еще не знал, насколько точным окажется мое предсказание.
– Обещай, что вернешь ее, – потребовала Эмма.
– Обещаю. Мне через пару дней снова надо к Гарри, он прочтет рукопись.
– Я люблю Маркуса, который ездит на “форде”, – повторила она.
– Знаю.
Гарри обещал дать мне знать насчет книги в самое ближайшее время. Но я никак не думал, что он позвонит через сутки, к тому же в самый неподходящий момент. Вечером 30 августа 2005 года, около половины одиннадцатого, я лежал рядом с Эммой в ее спальне и ласкал ее в темноте. Комнату освещали только огни Бостона в окне. Лежали мы еще одетые, она была в короткой юбке, которую я медленно стягивал на бедра. Вдруг у меня зазвонил телефон, забытый в кармане брюк. Я схватил его и хотел выключить, но увидел, что это Гарри.
– Кто это? – спросила Эмма, заметив мое недоумение.
– Гарри.
– Завтра перезвонишь.
– Если он звонит в такой час, значит, дело серьезное.
Телефон не умолкал. Я принял звонок. Эмма вздохнула и поправила юбку.
– Алло, Гарри?
– Маркус…
Голос был замогильный.
– Гарри, с вами все в порядке?
– Я по поводу вашей книги, Маркус. Это очень важно. Я обнаружил нечто, что меня очень беспокоит. Мне надо с вами переговорить. Вы должны приехать в Аврору.
– Сейчас?
– Да, сейчас.
Он был явно не в себе. Я сказал, что немедленно выезжаю:
– Скоро буду, минут через сорок пять.
И нажал на отбой. Эмма смотрела на меня с тревогой:
– Что случилось, Маркус?
– Гарри надо поговорить со мной про книгу.
– Что, прямо сейчас? Ты помчишься в Нью-Гэмпшир посреди ночи разговаривать про свою книжку?
– Он сказал, что это очень важно.
– Важно? – взвилась она. – Важно, что ты сбегаешь, как вор! Твоя книжка подождет до утра! Не езди.
– Прости, Эмма. Гарри мой друг, и, похоже, я ему сейчас нужен.
– Ты не из-за Гарри едешь, а из-за своей долбаной книжки!
Я натянул футболку и обулся.
– Вот только выйди за дверь… – пригрозила Эмма, вне себя от злости.
– И что будет, если я выйду за дверь?
– Если ты выйдешь за дверь, значит, ты больше не тот Маркус, какого я знала.
– Ты меня знаешь месяцев пять от силы.
– Если ты уедешь, Маркус, между нами все кончено.
– Это почему же? Потому, что я еду помочь другу?
– Ты не на звонок Гарри отозвался. А на зов своего честолюбия. Честолюбие будет самым злым твоим демоном. Оно тебя сожрет. Если ты неспособен его обуздать, я с тобой не останусь.
Я ушел.
В следующий раз я увидел Эмму только пять лет спустя, в конце июня 2010 года, у дверей ее магазина в Кембридже.
Тогда, 30 августа 2005 года, я приехал в Аврору незадолго до полуночи. На Оушен-роуд не было ни огонька. Вот и Гусиная бухта. Свет у Гарри не горел, однако мой “форд” стоял перед домом. Он точно здесь. Я постучал – никто не отозвался. Я забеспокоился и решил войти. В гостиной было пусто. Я позвал Гарри. Никаких признаков жизни. Я вышел на террасу и тут заметил фигуру на пляже, сидевшую у костра. Он.