Дело о мастере добрых дел

На ночной город сыпалась мелкая снежная крупа. Опять. Мостовые не обмерзли коркой льда, спасибо за это. Под чистой белой простыней чавкала грязная слякоть. А то с горы, на которой стоит госпиталь, к карантину так прямиком вниз и покатишься. Хорошо, если сумеешь остановиться в нужном месте. Со стороны залива порывами налетал холодный ветер. Кружил густо взвешенные в воздухе крупинки и без промаха бросал их в лицо и за шиворот. Получив на крыльце снежный заряд в нос, Мышь что-то недовольно пискнула Илану в спину. Одели ее в госпитале неплохо, но обувь у нее осталась старая драная. Шел Илан как будто бы один. Мышь тенью держалась у него за спиной, он ее даже не видел, только слышал иногда. На темных улицах было пусто, они шли от одного далекого фонаря до другого, и Илан со своей гвоздем сидящей лишней мыслью старался думать о чем угодно, только бы о чем-нибудь другом. Не о последнем ходжерском корабле. Например, у него не складывалась картина с визитерами из префектуры. Снять кольцо с пальца не такая уж проблема. В префектуре есть свой врач в подвале. Работает с покойниками, да. Ну и что? Джениш вел себя очень натурально. А вот второй начал Илана рассматривать до того, как Илан дал понять, что повод пялиться действительно есть. Может, просто не доверял молодому доктору, такое случалось. А, может... Посмотреть приходили.

И чего на Илана смотреть? Есть люди, которые в префектуре Илана знают, как облупленного. Или им прежний Илан неинтересен, нового подавай? Подозрения, почему и зачем они явились, у Илана имелись. Но это была еще одна очень лишняя мысль, которую простым походом в карантин из головы не вытравишь.

Еще деньги эти в ящике. Нет, не Илана деньгами прельщать. Илан мог бы купить всю Арденну вместе с префектурой. Ну, если бы госпожа Гедора ему позволила. Но все равно мог бы. Другое дело, что Арденна ему не нужна. В какой-то момент Илан обернулся поглядеть, где отставшая Мышь, и, под пройденным недавно фонарем, увидел, что они с Мышью ступают по девственно чистой белой улице, оставляя за собой две цепочки следов. А кварталом выше, хоть никого и не видно, но цепочек, вроде бы, четыре.

Карантин встретил их дымом от факелов, копотью от разожженного в железных бочках мусора, вечным грохотом, шумом и растаявшей грязью, которую никаким снегопадом не прикроешь. Хлопали двери, шли вереницы носильщиков, ехали телеги. Северная навигация закрыта, зато направление на Бархадар даже концом света не остановишь. Мышь наступила в кучу размокшего навоза и громким шепотом выматерилась у Илана за спиной. Илан обернулся.

– Здесь не госпиталь, не буду извиняться, - прошипела Мышь.

– Ты, главное, не потеряйся, - сказал ей Илан.
– А уши я тебе и в госпитале надеру.

Они пришли в головную контору, открытую день и ночь. Илан пробился через чернильных пиявок, толпящихся с бумажками, и задал дежурным писарям пару вопросов. Оказалось, он не один такой, кто разыскивает пропавших с горевшего парусника. Список, составленный крупным понятным почерком, специально был вывешен на стену. Пять листов бумаги канцелярского формата, уже заляпанные пальцами тех, кто водил по строчкам в поисках не давших о себе знать. Два листа команды Илан пропустил. Оставшиеся три пассажирских рассматривал едва ли не четверть стражи. Мышь извелась возле него. Она и подпрыгивала, и пританцовывала, и пыталась читать вместе с Иланом, и ковыряла в носу, и ходила кругами. Илан ее почти не видел. Нет, Руты на корабле не было. Но список получился донельзя странный. Старательный писарь пометил всех, кто вернулся, кто вернулся, но попал в госпиталь, кто погиб. Нашлась в списке и четвертая категория - "предположительно, захвачен в пиратский плен". Причем, кого попало пираты не хватали. С десяток военных инженеров, откомандированных с Ходжера на арданскую Южную верфь, два химика с Ишуллана, горный мастер, ученый-астроном, три чиновника, собирающих государственную статистику для столичного департамента (какого - не сказано), пять кадетов мореходного училища тоже с Ишуллана... Как-то неправильно. Это не потенциальные рабы. Это даже не совсем те, за кого можно взять выкуп. Особенно если сравнить их с представителями нескольких знатных ходжерских и таргских фамилий, которые добрались до Арденны почти без урона здоровью. Ну? И что это было, доктор Илан?..

– Вот какого черта ты приперся?
– раздался тихий голос за спиной.
– Я тебя в префектуре почти отмазал. А ты взял и пришел сюда. Еще и как плохой вор - ночью.

Илан, при первых словах не уверенный, что в толчее и беготне большой портовой конторы обращаются именно к нему, обернулся.

Перед ним стоял рыжий ходжерец в форменном плаще войска Порядка и Справедливости. Видимо, у префектуры крепкие позиции в городе, раз ее служащие даже на скрытом задании не стесняются показать свою принадлежность к ведомству. Илан поздоровался полукивком. Наследникам арданских царей кланяться кому-то при встрече не положено. Ходжерец ответил точно так же. Улыбнулся понимающе.

– Где Джениш?
– спросил Илан.

– Пошел купить чего-нибудь согреться. Я тут за тобой как бы слежу. Но мы с тобой не говорили, и ты меня не видел. Понял?

– Спасибо, тайный друг, - еще одним полукивком поблагодарил Илан.
– Надеюсь, ты не очередная подстава. Зачем золота насыпал?

– Затем, чтобы ты пошел в префектуру. Я думал, ты поймешь.

– Я понял. Просто не хочу.

– Сюда зачем пришел?

– У меня невеста должна была плыть на этом корабле.

Ходжерец нахмурился:

– Неудачно?

– К общему счастью, она, похоже, передумала выходить за меня замуж. Ее вообще нет в списке.

– Извини, не знаю, порадоваться с тобой или посочувствовать.

– Мне без разницы, - сказал Илан.
– Ты читал? Видел, что творится?

– Приходи в префектуру, - посоветовал Аранзар.
– Пока к тебе там не накопили столько вопросов, чтоб тащить силой. Заодно обсудим, что творится.

– Я понимаю, что вам от меня надо. Не понимаю, зачем это надо лично мне.

– Понимание, что почём, не делает жизнь легче, - усмехнулся ходжерец, накинул капюшон и растворился в конторской суете.

* * *

– Сколько же тебе лет, сынок? Ведь это ты мне помереть не дал?
– спросил Илана пожилой тарг во время перевязки.
– Молодой совсем...

Илан пытался осторожно отделить присохшую салфетку, смачивая ее слабым раствором сулемы. День был не операционный, дежурство не его, но сегодня он торчал с утра пораньше в госпитале потому, что ночевал в лаборатории. Вернее, бдил Мышь. Взял на свою голову, это верно. Помимо того, что питалась в госпитальной столовой, Мышь к третьему дню работы сгрызла в кабинете все запасы сахара к чаю. Или отнесла часть своему однорукому другу, которого собирались выписывать и отдала ему в дорогу, в чем небольшая разница. Наказывать голодного ребенка из трущоб из-за еды у Илана душа не повернулась, вместо этого он дал ей два лара и велел спуститься в город, купить новые башмаки. Она обернулась мигом. Купила. Красные. С тиснением и вырезным под кружево краем. Немного ношеные, поэтому уложилась в два лара. На сдачу принесла полтора медяка и честно пыталась их вернуть Илану, он не взял. Красовалась теперь в черной бесформенной робе, сером застиранном платке, повязанном на матросский манер, в белом не очень чистом фартуке, в сползающих непонятного цвета чулках и в вызывающе красных ботинках с лакированными каблучками. Ей самой очень нравилась обновка, это у Илана при взгляде на Мышь текла глазами кровь. Она-то чувствовала себя прекрасно и даже пыталась пару раз кокетничать с разными встречными подходящего возраста. Плакать или смеяться над этим, Илан уже не знал.

С задачами по лаборатории, с подай-принеси-отойди в операционной, с автоклавом, бинтами, мышами и чистотой на полу она, вроде бы, справлялась. Получше многих. Операционную укладку инструмента выучила слёту, стоило ей однажды взглянуть. Смела была настолько, что хоть ставь крючки держать, но Илан, конечно, не доверял пока. И перчаток не было ее размера, приходилось ей руки обматывать стерильными салфетками, превращая ладони в клешни, а так немного наработаешь. В остальном она вела себя - оторви и выбрось.

Стоило ей раз позволить заговорить вне устава или браниться, она уже считала себя вправе повторять без разрешения. Ругалась она похлеще, чем матросы в порту. Даже Илан с удивлением открыл для себя несколько новых поразительно ёмких вариаций давно ему известного. Любое проявление доброго и терпеливого отношения сразу воспринимала, как послабление правил. Аккуратность к колбам и ретортам проявляла не постоянно, пришлось снова делать внушение - бережем их не потому, что они дорогие, пес с ними, с деньгами; если расколотить то и это, нового в Арденне достать негде. Сбегала она тоже с завидной регулярностью. Каждый раз ненадолго, но дважды в день точно. Может, и больше. Первая и единственная ее записка на серой упаковочной бумаге, которую нарезал для нее Илан, гласила: "Я ПОСАТЬ".

– У воспитанных людей это называется "в уборную", - объяснил Илан.

– Не знаю, как пишется, - нетерпеливо встряхнула фартуком она и умчалась на время, за которое не только поссать, теленка родить было можно. Хорошо, что к ночи, когда дела закончены. А если экстренный случай?..

Потом еще раз приходил доктор Гагал в обнимку с толстым анатомическим атласом. В отдачу долга помог наладить алхимическую печь, показал, как заставить ее не перегреваться сразу, мгновенно сжигая все дрова или уголь, отчего она раскалялась докрасна за восьмую часть стражи. Поддерживать нужную ровную температуру в течение длительного времени новая старая печь вполне была способна. У нее снизу оказалась целая система заслонок и поддувал, с которыми нужно было уметь управляться. С печью в лаборатории, несмотря на щели в ставнях и сквозняки, стало намного суше и теплее. Теперь дуло только по полу, хоть руки к столу примерзать перестали. А спина к деревянной лавке, на которой Илан иногда спал.