Дело о прокурорше в постели (Агентство 'Золотая пуля' - Сборник новелл)
Шрифт:
Бек приступил к процессу знакомства. Он заключил руку лохматого седого бородача в свою ладонь и потряс ее.
– Рад видеть тебя, Фарух, представь меня своей гостье...
– А, это ты, Толик, - взгляд Фаруха был устремлен куда-то мимо моего спутника, и тут я сообразил, что он слеп, - Ланочка, позволь представить тебе хорошего поэта и утонченного джентльмена, Анатолия Бека.
Адвокат изящно поклонился Вересове кой. Та протянула ему руку. Бек указал на меня.
– Владимир Соболин. Мой друг. Журналист.
Слава Богу, что Анатолий Михайлович не стал уточнять мою специализацию. Даже сказанного хватило
Он раздевал меня догола.
– Очень приятно...
– я вложил в голос максимум сексуальности, пожал ее руку и скроил улыбку в ответ.
Как же, подумал я, так я и поверю, что Вересовской приятно знакомство со мной, - поди, чертыхается про себя, что занесло сюда журналиста. Думает, сейчас начну приставать с дурацкими вопросами про папу. Ну и начну, но чуть погодя. Сперва надо освоиться, а там - поглядим.
Я отметил, что глаза у художницы цепкие и злые. И точно, вся в папу.
Мы с Беком отошли в сторону.
Я старался держаться так, чтобы не упускать Лану из виду.
– Анатолий Михайлович...
– я тронул адвоката за рукав.
– Володя, мы же - на "ты"!
– Анатолий, а кто это с Ланой рядом?
– я кивнул в сторону слепого бородача.
– Это Фарух Ахметов, известный художник, основатель неоакадемизма.
– Слепой художник?!
– Ну, ослеп-то Фарух всего пару лет назад. То ли после менингита, то ли после гепатита, хотя поначалу думали, что у него СПИД. Но до этого он успел стать известным и даже именитым.
Гостей обнесли очередной порцией алкоголя. Хотя среди спиртного наличествовали и не очень крепкие напитки, все же предпочтение отдавалось водке.
Неожиданно я почувствовал на своем локте захват чьих-то пальчиков.
Обернувшись, я нос к носу оказался с Вересовской.
– А вы, Владимир, о культуре пишете?..
– ее низкий грудной голос чуть вибрировал.
– Ну, в общем, да...
– Живопись, театр, литература?
Пропадать, так с музыкой. Раз уж удача сама идет в руки... Я подхватил художницу под руку и повлек ее в сторону, где нам никто не мог бы помешать. По пути я молол всякий вздор, стараясь убедить Лану, что пишу исключительно о событиях в культурной жизни.
– А скажите, Дана, э-э-э, Викто...
– Можно без отчества, Володя, - то ли девушка споткнулась, то ли сделала вид, что споткнулась, но ее ощутимо качнуло ко мне - сквозь ткань костюма я почувствовал касание ее груди.
– Я, Дана, пишу обо всем, о чем мне скажет редактор...
– я ухватил с оказавшегося поблизости подноса стаканчик водки и лихо опрокинул его, приобнял свою спутницу за плотную талию (она не отстранилась), - Вот сейчас меня крайне интересует вопрос, что же это за зверь такой - неоакадемизм, с чем его едят?
Ладонь моя, обнимавшая талию художницы, вспотела - Лана оказалась очень жаркой художницей.
Вересовская начала просвещать меня на предмет неоакадемизма. При этом мы неуклонно двигались к двери, но не к выходу, а к той, что вела в глубь квартиры.
Знаете, Володя, а хотите, я вам на практике покажу, что такое "неоакадемизм"?
Я кивнул. Мы были уже в коридоре. Лана, взяв меня за руку, устремилась в ту комнату, где до завтрашнего утра были складированы ящики с ее работами.
Мягко щелкнул
язычок замка.В комнате стоял полумрак.
– Может, зажжем свет?
– спросил я.
– А то в темноте как-то неловко картины рассматривать...
В ответ Вересовская издала хрипловатый смешок, и ее сильные губы впечатались в мои.
– Ты что, действительно никогда не видел моих работ? Это совсем не картины...
– Дана колдовала над пуговицами моей рубашки.
Ну и темперамент! Если она и инсталляции свои с таким же напором создает, то скоро все выставочные залы будут завалены ее работами. Художница тем временем атаковала мои штаны. Как женщина Вересовская меня не привлекала, но инстинкты оказались сильнее. Я не слишком верю в собственную брутальность, и объяснить Ланину страсть можно было либо тем, что уж очень она по мужику истосковалась, либо тем, что девушка, напротив, привыкла ублажать себя с каждым встречным. Загадку эту, впрочем, я так и не разгадал.
Вересовская крутила меня то так, то этак. Минут через десять я взял над наездницей верх - пускай теперь побудет кобылкой. Моя инициатива, по-моему, пришлась ей по вкусу, хотя, честно говоря, вел я свою партию довольно механически.
В самый напряженный момент в комнату кто-то начал ломиться. Ненавижу коммунальный секс - никакого удовольствия. Слава Богу, дверь с петель сносить не стали - хорош бы я был: звезда криминальной журналистики со спущенными штанами, подмявший под себя дочурку свежеиспеченного секретаря Совета Безопасности.
Дана взвыла, дернулась. Пришлось наподдать - против организма не попрешь. Ящик под нами крякнул, с него слетела крышка. Вместе с ней с грохотом слетели и мы - прямо на пыльный пол.
– А ты ничего, - отдышавшись, Вересовская потрепала меня по щеке.
– Тебе что, обычных трахачей мало,- зачем-то спросил ее я.
В полумраке неожиданно раздались всхлипывания. Вот уж не ожидал от этой сумасшедшей.
– Дана... Дана Викторовна... Господи, да чего ты ревешь?
– я присел рядом с Вересовской на корточки и протянул ей свой отнюдь не свежий платок.
Да, в сущности, все женщины одинаковы. Хотя на что еще она могла рассчитывать с такой внешностью? Да и я - такая же свинья, как остальные.
Правда, мне от нее не деньги нужны, а интервью...
Я повернул Лану к себе и принялся вытирать платком ее зареванное лицо. Что-то говорил, чтобы успокоить ее, а ладонью легонько похлопывал по спине так в детстве успокаивал меня дед. Постепенно девушка стала всхлипывать все реже, колени мои затекли. Я пошарил в темноте рукой, надеясь найти опору. Пальцы наткнулись на какой-то твердый предмет.
Я поднес находку к окну, - это была керамическая фигурка. Наверное, она выпала из того самого ящика, крышку с которого мы так неаккуратно своротили.
– Это что, и есть часть твоей инсталляции,- я показал находку Лане.
– Н-нет...
– сказала она, близоруко щурясь (у нее еще и со зрением проблемы!) на вещицу, лежащую на моей ладони.
Я протянул руку к выключателю.
Лана пыталась протестовать.
– Не волнуйся, я не собираюсь рассматривать твой макияж.
Когда под потолком загорелась неяркая лампочка, она снова всхлипнула. Ящик, не выдержавший нашей страсти, был полон одинаковых коричневых статуэток, изображающих Будду - каждая размером с мой кулак.