Дело о прокурорше в постели (Агентство 'Золотая пуля' - Сборник новелл)

– Да...

– Намгандорж, это я, Татьяна.

– Я узнал. Есть новости о вашей гостье?

– Ее задержали в каком-то баре с наркотиками...

– Где она сейчас?

– В милиции. Больше я ничего не знаю.

– Спасибо, Таня.

Монах повесил трубку и повернулся к напарнику:

– Надо срочно изымать товар. Пошли людей.

Тот молча кивнул.

***

Подворотня напротив милицейского отделения - не лучшее место из тех, где мне приходилось проводить ночи. Я притаился в тени, чтобы не мозолить глаза постовому с автоматом у дверей. Хорошо еще удалось отыскать какой-то ящик, на нем я и пристроился, скорчившись и пытаясь хоть как-то не растерять тепло под своей легкой курткой. В боковом кармане что-то брякнуло. Я сунул руку внутрь.

Глиняная фигурка раскололась, когда крепыш отправил меня в нокаут и я поддался действию земного притяжения. Среди темных осколков белел какой-то порошок - высыпался из Будды, когда статуэтка разбилась. Порошка набралась почти полная пригоршня. Я осторожно лизнул его кончиком языка. Я не эксперт и не наркоман, но привкус кокаина сложно перепутать с чем-нибудь еще: очень резкий кисло-горький привкус. Из листка блокнота я сделал кулек и аккуратно ссыпал в него порошок. Вместе с осколками Будды сунул сверток в карман куртки.

В сумочке у Даны - героин, а в Будде - кокаин. Интересная картина. Начнем с сумочки: откуда он там?

Сама Вересовская положила? Но тогда каким образом про эти пакетики узнали в милиции? Была ли художница наркоманкой? Судя по тому, что я про нее успел узнать - нет. Да и в сумочке не было ни шприца, ни других необходимых для приема героина приспособлений.

Несмотря на сотрясение, голова работала хорошо. Поверим Вересовской на слово - она не наркоманка.

Значит, героин ей кто-то подложил.

Учитывая последние политические события и взлет карьеры ее папаши, версия не лишена правдоподобия.

Дочь-наркоманка - что может лучше скомпрометировать новоиспеченного секретаря Совета Безопасности?

Неизвестный и драчливый крепыш, которого я не собирался сбрасывать со счетов, подтверждал эту версию.

Даже если наркоту подкинул не он, то, по крайней мере, ему было о ней известно.

Кокаиновый Будда. Хороша задумка: послать местной буддийской общине ящик с фигурками Будды.

Такие в каждом дацане (и наш, питерский, не исключение) продаются по десять-двадцать рублей за штуку всем желающим. И ведь никто не подумает, что внутри может быть кокаин - на несколько тысяч долларов!

Знала ли Дана о начинке в этой посылке? Неизвестно.

В подворотне посерело. Наступало утро. С улицы донесся шум подъехавшего автомобиля. Я выглянул из своего укрытия. От джипа к отделу милиции спешили несколько человек с камерой, треногой, осветительными приборами и микрофонами. Во главе вышагивал скандальный телерепортер, краса и слава питерского телевидения, временно переместившийся в кресло депутата Государственной Думы.

Следом с перекрестка выворачивала целая кавалькада машин, на этот раз милицейских "фордов" и "вольво" с мигалками. Процессия остановилась возле милиции. Из "вольво" высунулись генеральские лампасы, увенчанные фуражкой. Я узнал народного генерала, нынешнего главу ГУВД. Теперь мне уже было не пробиться в помещение. Но поближе ко входу в отделение я просочился.

Минут через семь вся компания вывалила обратно на улицу, первыми телевизионщики с нацеленными на крыльцо камерами. В дверях появился генерал с Вересовской. За ними тянулось милицейское начальство рангом поменьше, лампасами поуже.

– Мы, Дана Викторовна, пошли вам навстречу, - генерал распахнул перед художницей дверцу машины, - помните, вы теперь обязаны явиться по первому вызову следователя.

– Лана, - я отчаянно помахал ей, уже ныряющей в нутро генеральской "вольво".

Она нашла меня взглядом. Что-то шепнула генералу. Тот нахмурился, но дал знак пропустить меня к машине. Я плюхнулся на сиденье рядом с Вересовской.

– Это Володя... мой знакомый, мы вместе были вчера вечером, - пояснила девушка главному милиционеру города.

– Куда вас отвезти, Лана Викторовна?- поинтересовался генерал (меня он ни взглядом, ни тем более словом не удостоил).

– На Пушкинскую, - ответила Вересовская.

– Может, лучше в гостиницу?

– На Пушкинскую.

Процессия медленно ехала по направлению к "Дыре". Нас высадили рядом с небольшим сквериком. На прощание генерал еще раз предупредил Лану о необходимости явиться по первому слову следователя для дачи показаний.

Второй раз за последние двадцать четыре часа я поднимался по этой лестнице. Вот и нужный этаж. Дана потянулась к кнопке звонка.

– Не трезвонь, открыто, - я толкнул старую деревянную дверь, и она со скрипом подалась в сторону.

В галерее было темно. Дана нашарила на стене выключатель. Под потолком вспыхнула лампочка.

– Что ты теперь собираешься делать?
– поинтересовался я.

Залезть под душ, а потом в постель... Фарух!..
– позвала Дана хозяина.

Но про постель тут же пришлось забыть. Фарух лежал на полу в той комнате, где были составлены ящики с инсталляцией. Кровь, натекшая из располосованного от уха до уха горла, уже успела свернуться. С момента убийства прошло часа четыре, не меньше.

Мне пришлось зажать Дане рот.

Она билась в моих руках и кусалась, но я держал крепко. Несколько пощечин наконец привели ее в чувство.

– Только не надо кричать, ладно,- твердо попросил я.

Девушка кивнула.

– Посмотри, что-нибудь пропало?

Но ничего не трогай.

Дана обошла комнату, стараясь не ступать в лужу крови.

– Ящик. Ящик с Буддами. Все остальное на месте.

Теперь я и сам видел, что раскуроченного, а потом на живую нитку заколоченного мной ящика в комнате не было.

– Пойдем отсюда, - я потянул свою спутницу за руку.

Мы сидели на кухне и курили.

– Надо вызвать милицию...
– Лану трясла нервная дрожь - кончики пальцев так и ходили ходуном, да и голос дрожал.

Вызовем... Только скажи мне, зачем убийцам какие-то глиняные фигурки? я знал ответ, но мне хотелось услышать, что скажет Дана.

– Не знаю, не знаю...
– она согнулась в три погибели и уткнулась лицом в коленки.

Кухня была уставлена водочными бутылками. Почти все они были пусты. Но полстакана водки я все же нацедил. Дана поперхнулась, когда я силой влил ей в рот обжигающую жидкость. На щеках ее проступил румянец, глаза приобрели осмысленное выражение.