Дело при Ляхово
Шрифт:
Орлов-Денисов доносил: «Опрокинутый во всех пунктах неприятель искал спасения в бегстве, но, окруженный со всех сторон, отрезанный от всякого сообщения со своими, не имея и в том успеха и претерпел жестокое поражение. Все поле, на котором было действие, покрыто его телами, стесненный ото всюду бросился он в бегство обратно в д. Ляхово, заняв пехотою все въезды в оную», и вспоминал потом: «…усмотрев наносимое удачным действием артиллерии нашей отряду Ожеро поражение и видя уже совершенное его стеснение, послал к нему штабс-ротмистра Чемоданова парламентером с уведомлением о состоянии и бегстве Наполеона, большой французской армии, и с предложением сдаться военно-пленными». {35}
35
Давыдов. 298; ВУА. XIX. 115. В тот день был ранен лейтенант 3-го конно-егерского полка Прюво (Pruvost), командовавший маршевым эскадроном в дивизии Барагэ.
Однако торжествовать победу партизанам было ещё рано, ибо в тот момент, по словам Давыдова, «Орлов-Денисов уведомлен был, что двухтысячная колонна спешит по дороге от Долгомостья в тыл нашим отрядам и что наблюдательные войска его, на сей дороге выставленные, с поспешностию отступают». Сам генерал позднее писал: «…открыли сильную неприятельскую колонну, составленную из 2 тысяч кирасир, идущих по дороге от Смоленска на помощь Ожеро; вследствие сего Быхалову приказано было ни мало не медля атаковать колонну сию, а полкам Иловайского 9-го и Мельникова занять его позицию. Быхалов после многократных но безуспешных атак двумя полками не составлявшими и 600 человек не мог устоять противу многочисленного отряда сего и при том свежаго и, будучи сильно тесним, начал отступать в порядке. В следствие чего полковнику Мельникову
36
Давыдов. 298; Богданович. III. 94Е—95; ВУА. XIX. 115–117; РГВИА. Ф. 103, Оп. 208 а, Св. 0. Д. 61, Л. 56; Хатаевич. 62; Кибовский (РГВИА. Ф. ВУА. Д. 3465. Ч. 3. Л. 371 об. — 372 об.; Ф. 103. Оп. 1/208 а. Св. 0. Д. 8. Л. 58–58 об.). «История л. гв. казачьего полка» гласит, будто отряд Быхалова был послан к Язвино, откуда и наступали затем 2 тыс. французских кирасир (С. 249–250). В этот полк входила черноморская сотня полковника А. Ф. Бурсака. При Ляхове, пишет некий автор, «кубанский герой Бурсак захватил в плен генерала Ожеро с его бригадой и наголову разбил пехоту (500 чел.), шедшую ему на выручку» (НАПОЛЕОН В РОССИИ В 1812 Г. СПб., 1911. С. 552; PC. 1877. № 3. С. 571; Бардадым В. ЧЕРНОМОРСКИЕ КАЗАКИ — ГЕРОИ 1812 Г. // КУБАНЬ. 1990. № 1. С. 57). Иногда пишут, будто в контратаке участвовал Нежинский полк (Хатаевич. 60). О.К. Пархаев выдумал, будто бригада Ожеро была кавалерийской, и находившиеся в ней «5 эскадронов кирасир пробились было из окружения, но в преследование за ними были пущены 3 сотни казаков и 2 эскадрона гусар и улан» (РУССКАЯ АРМИЯ 1812 ГОДА — Набор открыток. Вып 2. М., 1988. Откр. 8).
Подчеркнём, что изначально сами партизаны определяли численность приближающейся колонны либо в 2000 человек, либо в 500 пехотинцев и 1000 кавалеристов. В рапорте Кутузова Александру I говорилось уже о «кавалерии числом 2000 человек», а в 1836 г. Орлов-Денисов всех их объявил кирасирами, и эту нелепицу повторил Богданович и другие историки. {37} Достоверно не известно, какой это был отряд. Ермолов писал, что «с рекрутскою своею конницею генерал Шарпантье»; он явно опирался на добытые партизанами неточные сведения, будто бы этот генерал находился в Долгомостье. Однако невероятно, чтобы в день вступления императора в Смоленск генерал-губернатор этой провинции пребывал в богом забытой деревеньке; Жюно писал супруге 9 ноября из Смоленска: «Вчера я прибыл сюда…, я встретил генерала Шарпантье, который принял меня к себе». {38} Так что, скорее всего, это были 3 маршевых эскадрона кирасир, прикрывавшие транспортную колонну (как можно заключить из рапорта Орлова-Денисова), и эти слабо обученные конскрипты могли насчитывать около 300 человек, но никак не 700–800, и уж тем более не 2000! Если бы это была дивизия (!) тяжёлой кавалерии, то вряд ли её можно было разбить наголову атакой 5 казачьих полков (около 1500 чел.). Напомним, что меньшую по численности бригаду Ожеро партизаны смогли одолеть лишь совместными усилиями после многочасового боя.
37
Кутузов. IV. 2. 254; Богданович. III. 94.
38
ЗАПИСКИ ЕРМОЛОВА. 235; PC. 1907. № 12. С. 564; Goriainow. 224.
Д. В. Давыдов
Орлов-Денисов уверял: «…более 700 кирас (переданных генералу Корфу для Псковских и других драгун) снятых с убитых и доставшихся нам в добычу доказывают поражение их». {39} Эта версия кажется нам весьма сомнительной и нуждается в проверке; если кирасир было 1 или 2 тысячи и их «истребили совершенно», то почему кирас с убитых сняли меньше? Союз «и» позволяет понимать эти слова так, что часть кирас была снята с убитых, а часть захвачена в другом месте. В донесении генерала, написанном сразу после боя, о кирасах не упоминается. Вероятнее всего, часть кирас была обнаружена позднее в захваченном в ходе этой атаки обозе. (Заметим, что, к примеру, саксонский полк Гардю Кор вплоть до Москвы не имел кирас и ожидал их прибытия из Варшавы). П. Пущин записал в дневнике 30 октября (11 ноября): «Орлов-Денисов уничтожил полк французских кирасир и прислал 800 кирас главнокомандующему. Наши три партизана — Сеславин. Фигнер и Давыдов, соединив свои отряды, напали на склад императорской гвардии Наполеона, взяли 2000 пленных». {40} Как бы там ни было, после разгрома кирасир Орлов-Денисов отрядил полковника Быхалова с двумя полками преследовать остатки неприятеля к Долгомостью, а сам возвратился к Ляхову.
39
Полагая, что три эскадрона кирасир могли насчитывать 350 латников, и учитывая, что каждая кираса включала в себя две половинки, именуемые при подсчётах словом «пара», Кибовский предположил, что «с каждого убитого кирасира сняли 2 “кирасы”, коих и набралось всего около 700 штук или 350 пар».
40
Пущин П. ДНЕВНИК. Л., 1987. С. 70. Ф. Шуберт писал, что драгуны захватили кирасы в боях 22 сентября у Воронова и 4 ноября под Красным. Более вероятной выглядит версия К. А. Крейца о том, что полк получил кирасы, захваченные 6 октября при Тарутино. По свидетельству прапорщика В.Д. Богушевского, русские тогда взяли неприятельский «лагерь, много пленных, багаж Мюрата, множество кирасирских лат, которых французы не успели надеть». Н.Н. Муравьёв писал, что «в сражении под Тарутиным Псковский драгунский полк, опрокинув французских латников, надел неприятельские кирасы, в коих и продолжая бой». За этот подвиг Александр I «назвал их кирасирами, и они сохранили также во всю войну приобретенные ими французские желтыя и белыя латы» (Schubert F. Unter dem Doppeladler. Stuttgart. 1962. S.; Харкевич В. И. 1812 ГОД В ДНЕВНИКАХ…. Вып. 1. Вильна. 1900. С.; РА. 1885. № 11. С. 368). Кибовский установил, что в сентябре 1817 г. Псковский полк имел трофейных кирас; 90 жёлтых с медною накладкой (видимо карабинерских. А. П.) для офицеров, 575 белых полированных с медной чешуёй для нижних чинов; остальные 679 нижних чинов имели обычные русские черные кирасы.
Генерал вспоминал, что «Ожеро в минуту отступления казаков, льстясь надеждою в присоединении кирасир, в сдаче войск штабс-ротмистру Чемоданову решительно отказал». Сеславин и Фигнер доносили, что русская артиллерия, «не будучи угрожаема стрелками действовала свободно по стеснившейся в деревне пехоте и коннице, наконец, взорвала вдруг все их патронные ящики», и далее: «Усмотрев, сколь расстроился неприятель последнею потерею, потребовали мы сдачи именем графа Орлова-Денисова». Парламентёром на сей раз отправился Фигнер, причём, судя по контексту рапорта, произошло это ещё до возвращения самого генерала. В рапорте Кутузова царю так и сказано: «В продолжении сражения с кавалериею происходили переговоры с окруженным неприятелем». Орлов-Денисов утверждал иное: «По истреблении кавалерии я тотчас послал парламентера к засевшему в Ляхове неприятелю с требованием его о сдаче, грозя ему в случае неповиновения совершенным истреблением». Позже он писал,
что после поражения кирасир «снова отправил для переговоров с ним Фигнера, приказав сказать ему, притом, что и корпус Бараге-Дильера находится в обстоятельствах подобных ему; к которому тоже был послан парламентер для уведомления о состоянии Наполеона, большой французской армии, и с предложением сдаться». «Наконец Ожеро, видя себя не в состоянии более держаться, выехал сам лично для переговоров с графом Орловым-Денисовым и сдался в плен». Вопреки этому, Сеславин специально подчёркивал: «Выехал Ожеро лично к нам, партизанам, и положил оружие пред моими пушками», и еще: «…мне с Фигнером сдался с корпусом своим». Впрочем, в другом месте он писал об Орлове-Денисове: «Посоветовавшись со мною и с Фигнером, отправился сам для переговоров и убедил Ожеро к сдаче».«Вечерело, — вспоминал Давыдов. — Ляхово в разных местах загорелось; стрельба продолжалась… мы услышали барабанный бой впереди стрелковой линии и увидали подвигавшегося к нам парламентера. В это время я ставил на левом моем фланге между отдельными избами присланное мне от Сеславина орудие и готовился стрелять картечью по подошедшей к левому моему флангу довольно густой колонне. Граф Орлов-Денисов прислал мне сказать, чтобы я прекратил действие и дал бы о том знать Чеченскому, потому что Фигнер отправился уже парламентером — к Ожеро в Ляхово. Переговоры продолжались не более часа». {41}
41
Богданович. III. 95; ВУА. XIX. 115–117; Давыдов. 298, 299; Кутузов IV. 2. 255.
Итак, Фигнер, возможно по собственной инициативе, вёл переговоры о капитуляции, но вёл их, разумеется, от лица старшего русского начальника. При этом он явно блефовал. «Хотя мы, — доносили партизаны, — окружали его токмо двумя тысячами, неприятель поверил, что нас 15000, и по некотором колебании сдался». Действительно, Ожеро сообщал императору, что «был окружён авангардом Главной армии, состоявшим из 15 тысяч человек и 8 орудий под командой графа Орлова». {42}
42
ВУА. XIX. 117; Chuquet. LA GUERRE. 131.
Давыдов писал, что переговоры о капитуляции начались вечером, а пленных уводили уже ночью. «Наступила ночь, мороз усилился; Ляхово пылало; войска наши, на коне, стояли по обеим сторонам дороги, по которой проходили обезоруженные французские войска, освещаемые отблеском пожара. Болтовня французов не умолкала: они ругали мороз, генерала своего, Россию, нас; но слова Фигнера: “Filez, filez’’ (Пошёл, пошёл) — покрывали их нескромные выражения. Наконец Ляхово очистилось, пленные отведены были в ближнюю деревеньку…» (вероятно, село Козлово). Французские офицеры определили время прекращения боя 16.30 вечера. Сдались на следующих условиях: «1) генерал и офицеры сохранят свои шпаги; 2) все чины сохранят свою собственность; 3) раненые будут отвезены в Можайский госпиталь. Пункты подписаны генералом бароном Ожеро и артиллерии капитаном Фигнером». {43}
43
ВУА. XIX. 116; Давыдов. 298–299; Семевский. 48, 45. ВУА. XIX. 116. В другом месте Сеславин писал, что Орлов-Денисов, «посоветовавшись со мною и с Фигнером, отправился сам для переговоров и убедил Ожеро к сдаче» (Семевский. 48); видимо, это ошибка памяти, ибо условия капитуляции подписаны Фигнером.
Ожеро так оправдывал своё решение: «Многочисленные атаки неприятеля вынудили нас удерживать лишь очень незначительную часть деревни. Наконец, после семи часов очень упорного боя, исчерпав все боеприпасы, потеряв весьма значительную часть своих войск, не имея надежды соединиться с генералом Барагэ д’Илльером, поскольку все коммуникации были прерваны значительно превосходящими силами, я вынужден был принять условия генерала графа Орлова, который, вследствие моего упорного сопротивления, считал меня гораздо более сильным. Я сдался в плен с немногими силами, каковые у меня оставались, на условиях следовать с воинскими почестями, сохранить весь наш багаж, а офицерам — шпаги». В приписке, обращённой к Бертье, он добавил: «Упорный бой, который я выдержал, и почётные условия, которых я добился, послужат мне, смею надеяться, оправданием перед Его Величеством». {44} Во всех партизанских донесениях число пленных определяется одинаково: 1 генерал, 60 офицеров, 2000 рядовых; при этом Орлов-Денисов уточнил, что «гораздо более еще пало на месте сражения». Чичерин записал в дневнике, что 11 ноября «светлейший… сообщил, что взято еще 29 пушек, 3200 пленных, 130 офицеров из корпуса генерала Ожеро». В письмах Кутузова потери противника увеличены до 65 офицеров, 2000 нижних чинов пленных и более 2000 убитых. Эти цифры обычно используются в отечественной литературе, хотя иногда приводятся официальные французские данные — 19 офицеров и 1650 солдат; впрочем, и эта цифра отражает, вероятно, численность войск Ожеро перед началом боя без учёта понесённых затем потерь убитыми. {45}
44
Chuquet. La Guerre. 130–131.
45
Chuquet. La Guerre. 133; ВУА. XIX. 115, 116, 163; Кутузов. IV. 2. 264, 270; Давыдов. 184–165; РОССИИ ДВИНУЛИСЬ СЫНЫ. М., 1988. С. 254. Наиболее точно определил потери французов Кастеллан, записавший 10 ноября в дневнике: «Взята в плен одна временная полубригада из дивизии Барагэ д'Илльера под командой майора Траси; генерал Ожеро также взят в плен» (Castellane В. Journal. Т I. Paris. 1895. Р. 184; Goriainow. 293). Советские авторы завышали численность войск Ожеро. Один писал, что «была полностью разгромлена крупная группа войск генерала Ожеро. Из 3 тыс. окруженных 1669 сдались в плен, а остальная часть была почти полностью истреблена», другой выдумал, будто «крестьянские и войсковые отряды партизан, действуя совместно,… заставили сложить оружие целую неприятельскую дивизию» или, по другой версии, партизаны, «соединившись под Копысом с местными крестьянами-партизанами, взяли в плен остатки корпуса генерала Ожеро» (Бабкин. 173, 161; Вершигора П. П. ВОЕННОЕ ТВОРЧЕСТВО НАРОДНЫХ МАСС. М., 1961. С. 387, 412).
«Наступившая ночь, — вспоминал Орлов-Денисов, — помешала усилить действия противу Бараге-Дильера, а он, пользуясь темнотою оной, отступил проселочными дорогами к Смоленску». Барагэ сделал это вовремя, так как на следующий день сюда подошли русские войска. Милорадович сообщал 29 октября (10 ноября): «Сего утра на разсвете узнал я из рапорта г.-м. Панчулицова, следуемаго впереди авангарда, что неприятельский отряд находится в Холме, а г.-л. Раевский с корпусом в Рукине», и приказал первому следовать на Ляхово, а второму — идти на неприятеля по большой дороге к Холму, однако вскоре получил известие о том, что Орлов-Денисов уже «взял генерала Ожерова, 60 офицеров и 1500 солдат в плен». В тот же день Давыдов со своей партией прошёл через Долгомостье, а Кутузов, прибывший с главной армией в Балтутино, написал Орлову-Денисову, что «с нетерпением ожидает довершения поражения запершегося неприятеля в Язвине, о чем просит немедленно ему донести». {46}
46
ВУА. XIX. 119, 159; Кутузов. І.2. 244. Пожелание фельдмаршала не могло осуществиться, так как, по словам Давыдова, «вместо того чтобы немедленно идти к Долгомостью на Бараге-Дильера, встревоженного разбитием кирасиров своих, или обратиться на отряд, стоявший в Ясмине, мы все повалились спать и, проснувшись в четыре часа утра, вздумали писать реляцию» (Давыдов.
299-300)
В день, когда происходил бой у Ляхова, Наполеон прибыл в Смоленск. Он приказал выслать на две мили к югу от города корпуса Понятовского и Жюно. «8-го, — вспоминал унтер-офицер Ф. Л. Вагнер, — мы двинулись через Днепр, через город на Адамово и оттуда на Дрозжино, чтобы наблюдать за дорогой на Ельню. Здесь мы оставались стоять до 10-го». На самом деле приказ направиться к Дрозжино был отдан 8-му корпусу 9 ноября. Ф. В. Лоссберг записал в дневнике: «Генерал Барагэ д'Илльер имел неудачный бой с русскими, в котором потерял более 1000 человек, не считая отставших от изнеможения, после чего отступил на нас, а мы последовали за ним». 11 ноября вестфальцы отступили и стали лагерем между Адамово и Смоленском. {47}
47
Corr. 19329; Wagner F. L. TAGEBUCH // JAHRBUCHER FUR DIE DEUTSCHE ARMEE UND MARINE. Bd. 111. 1899. S. 214; Giesse. 183; Лоссберг Ф. В. ПОХОД В РОССИЮ В 1812 Г. // ВОЕННО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ВЕСТНИК. 1912. № 3. С. 85–86.