Дело при Ляхово

П. Деннье рассказывал, что в Смоленске «император надеялся получить известия от генерала Барагэ д’Илльера, позиция которого стала весьма критической… Дело было как раз у ворот Смоленска, когда один офицер Барагэ д'Илльера прибыл доложить императору, что его генерал, атакованный значительными силами, отступает к Смоленску, а арьергард силою в 1,2–1,5 тысяч человек и 500 коней под командою генерала Ожеро сложил оружие в Ляхове». Император был чрезвычайно разгневан, так как он возлагал большие надежды на это соединение. Дивизия Барагэ включала подкрепления для всех корпусов, и потому, как писал генерал А. Жомини, в то время губернатор Смоленска, «рассчитывали, что вид этих дисциплинированных и находящихся в полном порядке солдат поднимет дух ветеранов и побудит их не покидать свои ряды». Секретарь- переводчик императора Э. Лелорнь д’Идевиль написал тогда герцогу Бассано: «Генерал Барагэ д’Илльер весьма кстати находится на дороге в Ельню, так как сдерживает отдельный казачий корпус под начальством графа Орлова-Денисова, который командует 12-ю донскими полками, двумя полками регулярной кавалерии и возможно одной пехотной дивизией». {48} И вот часть этих войск сложила оружие, и перед кем?! Перед партизанами!

48

Denniee. ITINERAIRE DE L’lMPEREUR NAPOLEON… Paris. 1842. P. 126–127; Chuquet. LETTRES. 141; Jomini H. PRECIS POLITIQUE ET MILITAIRE DES CAMPAGNES DE 1812 ET 1813. T. I. Paris. 1886. P. 171; PA. 1907. № 12. C. 571.

Партизан Д. В. Давыдов

11 ноября Наполеон приказал расформировать отряд (le corps) Барагэ, а остатки войск, его составлявших, — 3993 человека и 858 коней — присоединить к соответствующим корпусам. Это были: два батальона маршевого полка гвардии (966 чел.); 2-я маршевая полубригада (1565 чел.), влившаяся в состав 1-го корпуса; 4-я маршевая полубригада (550 чел.), присоединившаяся к 3-му корпусу; 9-й, 10-й, 11-й маршевые эскадроны улан и отряды 6-го, 7-го, 8-го, 9-го и 11-го гусарских полков, вошедшие в корпус Латур-Мобура; рота 1-го батальона минёров и различные отряды артиллерии, рабочих и обоза. Барагэ было велено отправиться в Кёнигсберг и принять губернаторство вместо Луазона. Явно под впечатлением ляховской капитуляции император в тот же день приказал губернаторам Минска и Вильно «не посылать против неприятеля маршевых полков, ни кавалерии, ни пехоты; это бесполезное истребление сил; такие полки не в состоянии сражаться… подлинное безрассудство посылать их на неприятеля; погублено таким образом много народа»; эти полки должны были оставаться в гарнизонах. {49} Очевидно, что поначалу император видел главную причину позорной капитуляции в слабой боеспособности маршевых войск (молодых конскриптов). Быть может Барагэ выдвигал это обстоятельство в качестве своего оправдания, ведь именно о нем писал своей супруге неделею раньше; в поведении же самого генерала императору предстояло ещё разобраться.

49

Corr. 19331, 19334; Chuquet. LA GUERRE. I. 134; Kukiel. II. 352; Fain II. 295–296; Meneval. C. MEMOIRES. T. 3. Paris. 1894. P. 80.

Не до конца ясной остается судьба одного из подразделений дивизии Барагэ — 3-й полубригады майора Абержу. Согласно приказу, Абержу оставил в Вильно часть своих войск, принадлежавших полкам 2-го корпуса (10 рот), но у него ещё оставались роты из полков 3-го корпуса. Можно предположить, что эти войска вместе с отрядом поляков под командой Абержу по неизвестным пока причинам двинулись к югу и самостоятельно пыталась пробиться в Смоленск. Либо они были посланы на фуражировку, либо Барагэ отправил их, чтобы эвакуировать в Смоленск находившиеся в том районе магазины. Пролить свет на судьбу этого подразделения позволяют недавно опубликованные мемуары лейтенанта Родольфа Вьейо.

Заблудившийся отряд

Свое повествование Вьейо начинает с того момента, когда в начале ноября его дивизия располагалась где-то в российской глубинке, видимо, в районе Ельни. Однажды (точных дат он не указывает, кроме дня своего пленения) генерал заявил своим подчиненным, что они обнаружены неприятелем и немедленно должны тронуться в путь. Русский помещик дал французам проводников, чтобы провести их в Смоленск. «В нашей дивизии, — говорит Вьейо, — было три роты польской пехоты, офицеры и несколько унтер-офицеров которой весьма хорошо говорили по-русски»; поэтому было легко общаться с местным населением. Вечером первого дня отступления шеститысячная дивизия расположилась биваками в одном великолепном и громадном поместье, где войскам были выданы продукты: хлеб, мясо, пиво, водка, рыба; во дворах развели костры, все входы забаррикадировали и выставили посты. От помещика Вьейо узнал, что казаки уже наведывались сюда и знали о приближении французов, что главная квартира Кутузова расположена в нескольких верстах от Смоленска, а сами они находятся от него на расстоянии 80—100 верст.

Весь следующий день шли по бесконечному лесу, а ночью сбежали проводники и далее двигались, ориентируясь по солнцу, на запад и северо-запад. «Неожиданно, — пишет Вьейо, — мы вышли на необъятную равнину, до горизонта покрытую снегом. Прошли через несколько деревень; удивленные мужики выбегали с семействами из своих изб посмотреть на нас. Они не знали, победители мы или побежденные, и с нашими маркитантами и солдатами вели себя обходительно, но не смогли сказать, далеко ли до Смоленска». Некий учитель-немец сообщил, что город находится справа от них в 24-х верстах.

В следующий раз заночевали в большой деревне в 18 верстах от Смоленска, пораженные обитатели выбежали поглазеть на них. По требованию польского офицера староста дал им трех проводников. Двинулись в путь, распевая «Марсельезу», в полной уверенности, что к концу дня соединятся с главной армией. Пройдя более двух часов, неожиданно обнаружили вдали большую русскую колонну, пересекавшую дорогу, по которой шли французы. Допросили проводников, те были так взволнованы, что едва могли отвечать. После множества вопросов, сопровождаемых угрозами, они признались, что видели эту русскую дивизию с артиллерией, но собирались пройти так, чтобы не встретиться с ней; очевидно, она изменила направление и теперь движется на Смоленск. Скорее всего, французы столкнулись с летучим отрядом Ожаровского (два Полтавских, два Донских казачьих полка, Мариупольский гусарский, 19-й егерский полки, 6 орудий конной артиллерии), получившим приказ следовать в деревню Гостомлю, откуда посылать сильные партии в сторону Смоленска, и для установления связи с отрядами Давыдова и генерала Шепелева. 28 октября (9 ноября) этот отряд прошел через Балтутино и Стригино до Бербедяки на Рославльской дороге, где и заночевал. {50}

50

Vieillot. 97-110; ВУА. XIX. 108; Кутузов. IV. 2. 229.

Оставаясь незамеченными за пригорком, послали на разведку двух польских офицеров, переодетых в крестьянские тулупы и шапки. Поначалу хотели атаковать русских, но начальство решило, что имеет дело с численно превосходящим противником, а французские войска обессилены маршем и ощущают недостаток в боеприпасах. К тому же проводники обещали привести их в большую деревню в 12–15 верстах от них, откуда есть хорошая дорога прямо на Смоленск и уверяли, что русских там нет.

Итак, колонна двинулась вслед за проводниками, вскоре повернувших налево, то есть на юго-запад. Шли более 4-х часов и до деревни добрались глубокой ночью. По приказу польских офицеров проводники потребовали от старосты (lе starik) разместить на ночь дивизию, якобы с победой возвращавшуюся из Москвы, которую прикрывают справа и слева еще две дивизии. Это была военная хитрость, чтобы обмануть крестьян. Деревня оказалась одной из самых больших, встречавшихся на пути, с двумя господскими домами (deux chateaux). Было решено остаться здесь на 2–3 дня и восстановить истощенные силы. Квартиры распределили среди офицеров, дивизия расположилась частью в домах, частью на биваках. В селении находились магазины с водкой, табаком, сушеными овощами.

Р. Вьейо

На следующий день Вьейо, посланный на рекогносцировку, в одном поместье встретил человека, хорошо говорившего по-французски, и весьма удивился, когда тот сообщил, что утром в имении побывало около 20 казаков, отряженных от полка, находившегося в 4-х верстах отсюда, которые знали о пребывании отряда в Хморе (Zmora), наблюдали за его перемещением из окружавшего леса. Отсюда до Смоленска примерно 40 верст, но добраться туда французы не смогут, так как при первом же движении казаки атакуют их со всех сторон. Вьейо сообщил эти новости своему генералу (следует понимать — майору Абержу, которого он именует также полковником). Что касается упомянутых казаков, в данном случае речь идет о партии штабс-ротмистра лейб-гвардии гусарского полка Нащокина, который доносил в главную квартиру, что был отряжен 28 октября генералом Ожаровским из Строганова к селу Хмаре, где обнаружил неприятеля в числе 900 человек пехоты. Село Хмара (Хмора) Ельнинского уезда Смоленской губернии находилось на почтовой дороге из Рославля в Смоленск, в 66 верстах от последнего; на французской карте оно обозначено как Khmara. {51}

51

Vieiltot. 111–120; ВУА. XIX. 121; Кутузов. IV. 2. 289.

Ночью французы были потревожены двумя ружейными выстрелами; в один момент все были на ногах и простояли под ружьем до рассвета. Когда утром стали сменять пост, расположенный недалеко от опушки леса, то нашли его целиком вырезанным. 25 солдат и один офицер были захвачены врасплох и изрешечены ударами сабель и пик; офицеру нанесли 32 раны. Мужик, пришедший из другой деревни, рассказал, что все они окружены русскими войсками, главным образом, казаками, ожидавшими, когда те двинутся в путь, чтобы атаковать их на равнине. Собравшиеся офицеры приняли решение покинуть селение под покровом ночи. Посты были удвоены. Поздно вечером неожиданно раздалась ружейная стрельба и ужасное «ура!». Вьейо выбежал во двор и увидел, что он весь заполнен казаками, бившимися с французскими егерями, которые стойко выдержали первый удар, со всех сторон к ним спешили на помощь. Казаки, полагавшие, что застигнут неприятеля врасплох, были удивлены таким сопротивлением, и, опасаясь, что путь к отступлению будет отрезан, повернули назад к воротам, а поскольку бросились туда все разом, то не могли быстро выехать, и многих из них убили. Когда выход освободился, французы выстроились в боевом порядке на равнине, по которой во всю прыть удалялись казаки, последних не стали преследовать, т. к. вдали увидели поджидавшую их большую колонну, и приняли все меры для отражения возможной атаки.

Русская колонна развернулась, чтобы окружить противника со всех сторон. Теперь не оставалось сомнений в их замысле: произвести общую атаку, заставить неприятеля покинуть деревню, выманить его в поле и задавить числом. Отбивая атаки в нескольких местах, французы отстреливались через щели палисада, как через амбразуры. Несмотря на значительные потери, русские продолжали нападать в течение четырех часов и не давали покоя противнику весь день. Нащокин 29 октября (10 ноября) доносил: «На разсвете я их остановил ротою егерей и малым числом кавалерии; бой продолжался

4 часа, и я решился отступить, найдя невозможным неприятеля принудить оставить занятое имсело, из котораго он сделал род крепости, окопавшись со всех сторон. Отступил я на вершину (на одну версту, написали в «Журнале военных действий»), окружив их цепью казаков, послал просить подкрепления к гр. Ожаровскому». {52}

Незадолго до наступления ночи в село возвратился мужик, который видел русские войска, блокировавшие французов. Он уверял, что на следующий день те ожидают артиллерию, чтобы заставить их выйти из деревни и сломить упорное сопротивление без риска понести большие потери. Обсуждать больше было нечего, необходимо было отступать под прикрытием ночи. «Наконец, — пишет Вьейо, — тронулись в путь; эту позицию покинули в темноте и в полнейшем безмолвии… Все мужики остались в своих избах, разожгли, как обычно, большие бивачные костры, чтобы ввести в заблуждение неприятеля, который, видя их, подумал бы, что мы проводим ночь в деревне». Французы спешили пересечь поле, чтобы укрыться в лесу; огни русских биваков указывали, где сосредоточены их силы. Встретившийся на пути русский ведет, крикнул: «Кто идет?», не получив ответа, разрядил в них оба своих пистолета и ускакал.

52

Vieillot. 121–126; ВУА. XIX. 121; Кутузов. IV. 2. 289.