Дело пропавшей балерины

Герр Бое начал разыгрывать дебют двух коней, Тарас Адамович собирался превратить его в дебют четырех коней. Эта партия обещала быть интересной. Если бы балерина исчезла, скажем, в январе или феврале, когда от сада и огорода он мог отдохнуть!

– Я возьмусь за ваше дело, – наконец Тарас Адамович вслух произнес то, над чем рассуждал все время от своей первой встречи с Томашевич. И сразу подумал, что ни один из руководителей сыскной части не одобрил бы его решения начать частное расследование.

– В Российской империи, в отличие от наших западных соседей, это неприемлемо, – сказал бы педантичный Репойто-Дубяго.

– Разве что вам хорошо за это заплатят, мой друг, – сказал бы Спиридон Асланов, отправленный в отставку за взяточничество.

– По приказу императора закрыли даже справочные бюро, поскольку их деятельность напоминала розыскную. Государственный розыск не имеет желания конкурировать с частным. Это может быть опасно и непросто, – заметил бы Красовский, очень осторожно сотрудничавший с криминальным миром Киева.

– Может, вам просто вернуться на службу? – спросил бы Рудой, днюющий и ночующий в отделе.

– Я возьмусь за ваше дело, – повторил Тарас Адамович, – но только как частное лицо. Попробую выяснить, что случилось. Не могу ничего обещать.

– Я понимаю. Благодарю, – ответила она быстро. И повторила: – Благодарю.

Едва не прожгла его влажным взглядом синих глаз, чуть коснувшись рукой соломенной шляпки, прикрывавшей от палящего солнца корону из русых волос. Курсистки щебечущими стайками потянулись к центральному входу в помещение курсов.

– Вам пора на лекцию? – спросил Галушко.

– Неважно. Я объясню причину отсутствия профессору. Я… Вам нужны мои показания?

– Да. Потому я здесь.

Улыбнулась. Жестом пригласила присесть на скамью.

– С чего мне начать? – спросила, когда они расположились под раскидистым ясенем.

Тарас Адамович пристроил чемоданчик у ног, положил шляпу на скамью. Мира отложила в сторонку небольшой ридикюль.

– Начните с рассказа о себе и сестре. И вспомните подробности того вечера.

Мира кивнула.

– Вера младше меня на два года, ей девятнадцать. Мы переехали из Варшавы, когда началась война. В Киеве… здесь у меня появилась возможность поступить на курсы, а у Веры – заниматься балетом. Наша тетя в Варшаве, с нами ехать отказалась. Отец погиб в начале войны, мама – умерла шесть лет назад. Оставили нам небольшие сбережения, что дало возможность снять комнатушку и заплатить за первый год моего обучения на курсах. Вера занималась балетом в школе на Прорезной – ей разрешили посещать занятия бесплатно. Чтобы заплатить за мою учебу в следующем году, я устроилась гувернанткой, а Вера стала выступать в городском театре. Казалось, все наладилось, через год мы даже сняли всю квартиру. Выступлений у Веры было много, ее все время куда-то приглашали. В тот вечер она должна была выступать в Интимном театре.

Мира вдруг умолкла, будто ей не хватило воздуха. Отвела взгляд, подавила волнение и продолжила:

– Большую часть времени Вера проводила в Оперном, однако небольшие этюды и пластические композиции могла танцевать и в других местах. Мне они даже больше нравились, в них была какая-то удивительная легкость, почти невесомость, – девушка задумалась. Тарас Адамович не торопил. Через секунду она добавила:

– Вера говорила, что и ей они больше нравятся – можно экспериментировать с движениями и костюмами. Я часто видела выступления Веры. В театре она была одной из самых лучших, жена балетмейстера, госпожа Нижинская, тоже балерина, говорила, что Вера будет примой.

– Расскажите о театре, как вы сказали… Интимный?

– Да. Часто думают, что там показывают что-то… – Мира слегка зарделась, однако вернула самообладание и спокойно молвила, – что-то неприличное. Публика жаждет фарса. Вера говорила, что основатели театра выбрали такое название в расчете на особенную, интимную атмосферу между зрителем и актером.

Тарас Адамович прищурил глаз, вспомнив рассказы своих бывших коллег об этом театре. Просто тогда он не обратил внимания на их слова. Полиции билеты в театр предоставлялись бесплатно. Высшие полицейские чины должны были сидеть не дальше пятого ряда. Делалось это в первую очередь ради безопасности зрителей – по крайней мере, количество краж уменьшалось. Один из помощников Тараса Адамовича радовался, что побывает в Интимном театре, а на следующий день после спектакля громко возмущался. Зарекся туда ходить, изредка появлялся только в Оперном.

– Что же ты там увидел? – спрашивали следователи под общий хохот.

– Сходи и узнаешь! – огрызался тот.

С тех пор, кто бы из их отдела ни ходил на спектакль Интимного, никогда не рассказывал об увиденном, даже если это был обычный водевиль или вечер романса. Хохот сопровождал традиционную реплику:

– Сходи и узнаешь!

Но это было давно, лет десять назад. Неужели название театра до сих пор не поменялось?

– Что было дальше? – спросил Тарас Адамович.

– Я почти всегда желаю сестре удачного выступления перед выходом на сцену. Только в этот раз… я вошла в гримерную, а Веры там не было. Другая балерина сказала, что Веру позвал знакомый. Я не удивилась, села подождать, однако Вера не возвращалась. Девушка предложила мне спуститься в партер, чтобы успеть занять место. Сказала, что к своему выступлению Вера точно вернется. Вера действительно успела, я видела, как она танцевала. Однако после завершения этюда, в то время, как зрители выходили из зала, я задержалась у двери. Когда поднялась в гримерную, застала там опять ту же девушку. Она сказала, что за Верой зашел тот же знакомый, она улыбнулась ему, и они вышли.

– Она описала вам этого знакомого?

– Сказала только, что он – высокий бородатый господин в дорогом костюме и шляпе.

Тарас Адамович внимательно посмотрел на Томашевич:

– Вы видели кого-то похожего среди знакомых сестры?

– Приметы не уникальны, – пожала плечами Мира. – В дорогих костюмах ходят почти все Верины знакомые, через одного носят бороды. Думаю, шляпы у них тоже найдутся, – печально ответила она. – Тогда я не догадалась расспросить подробнее. Я думала… думала, она вернется через минуту.

– Однако она не вернулась. Что вы делали потом?

Девушка коснулась воротничка, будто хотела его поправить. Снова опустила руку на скамью, наморщила лоб:

– Я ждала. Балерина собрала свои вещи и ушла. Я вышла с ней, поняла, что надо спросить еще у кого-то, кто мог видеть Веру. Она посоветовала мне поговорить с художником, работавшим над гримом и костюмом.

Тарас Адамович слушал и быстро что-то записывал. Мира удивленно посмотрела на его руки. Он объяснил:

– Записываю некоторые детали.

– Да, конечно, – она устало кивнула. – Просто я не заметила, когда вы достали записную книжку.

– А вы случайно не помните, куда именно Вера вышла со сцены? – спросил он, не обращая внимания на ее реплику. – В какую сторону?

– Влево. Это если смотреть со стороны актера на сцене. С той стороны лестница сразу ведет в гримерную.

– Сколько времени нужно для того, чтобы попасть в гримерную со сцены?

– Меньше минуты.

– А сколько времени потратили вы, добираясь туда из партера?