Дембельский альбом

Когда портовый санитарный инспектор получил кулек конфет и, от щедрот наших, еще две банки тушенки, он счастливый ссыпался по трапу на берег вместе с ассистентами, и я его больше не видел. Санитарная граница была нам тоже открыта.

Шапка давай!

Впервые увидел широкомасштабный ченч, так моряки называют меновую торговлю от аналогичного английского слова, которое переводится, как обмен. Офицеры в этом безобразии, запрещенном, кстати, законами всех стран (и отдельно, инструкцией ЦК КПСС), участвовали не сами, а только через подчиненных им гражданских моряков. Зато те ченчили вовсю. Выменивали в основном маски и статуэтки местного производства из так называемого красного или черного дерева - местная пальма или завезенная на судах из Европы в качестве тары сосновая доска, окрашенные в нужный цвет.

У негров огромным успехом пользовались три вещи. Первая из них - хозяйственное мыло. Как я потом убедился в других портах Африки строго определенных размеров куски мыла служат эквивалентом валюты. Вторая - одеколон Шипр. Он имел не менее грандиозный успех - сенегальцы его нюхали, как клей Момент нюхает наша молодежь.

Но особенный успех имел третий объект обмена - офицерская зимняя шапка. Поскольку Родина их выдавала раз в год, то у многих бывалых офицеров этого добра скапливалось в каюте немеряно. За одну единицу (шапка зимняя, мутоновая, с верхом из хромовой кожи) давали сразу несколько масок и статуэток и иногда даже мелкие изделия из слоновой кости. Негры на полном серьезе убеждали, что это и взаправду слоновая кость.

Сенегальцы с утра до вечера бесновались под бортом и на разные лады выкрикивали: Русский, шапка давай, давай шапка! Непонятным было только одно: на фига им меховая шапка, когда здесь в феврале ночью +30, а днем +50! Ответ оказался на удивление прост - в зимней шапке с опущенными ушами очень удобно спать на асфальте: и мягко, и свои уши не пачкаются. Здесь жизнь многих проходит на улице. Здесь их работа, здесь их дом.

Очень много прокаженных. Они сидят вдоль всех улиц Дакара, хватают прохожих за одежду и просят милостыню. От зрелища кистей и стоп без пальцев и раздувшихся лиц (а сенегальские негры и так не красавцы) становится жутковато. Постоянно свербит мысль, что при контакте проказа может легко передаваться. Приходя на пароход, сразу бегу в душ, а руки и лицо обязательно протираю спиртом. То же заставляю делать и весь экипаж. Не хватало мне еще вспышки проказы в открытом океане! Народ не доволен тем, что спирт тратят на протирку кожи. Большинство считает, что надо принимать спирт внутрь и тем самым истреблять заразу в зародыше.

Из этих историй, рассказанных нам греческими рабочими и инженерами, ясно следует, что греки, мягко говоря, недолюбливали турок, хотя уже полтораста лет Греция была свободной от мусульманского ига. Однажды наш замполит Матвеич бывший мичман (школа культуры профсоюзов - заочно, ныне Гуманитарный университет) пытался что-то объяснить греческому работяге, при этом он искренне считал, что если говорить громко по-русски, то все будет понятно, но грек, однако, никак не мог понять, чего от него хочет этот русский, и лишь застенчиво улыбался. Замполит, возмущенный таким непониманием, бросил: Ну, ты, это, совсем тупой, как турок!. А вот это грек понял. Он с такой детской обидой посмотрел на собеседника и вдруг стал что-то сбивчиво говорить, размахивая руками. Похоже, он призывал Бога в свидетели. Потом он сорвался с места и побежал к командиру. Через какое-то время мастер вызвал меня в качестве переводчика и попросил перевести, чего грек хочет. Оказалось, что тот просил объяснить всему экипажу, что он не турок, а грек, православный человек, а не магометанин какой. Командир горячо заверил его, что никто и в мыслях не имел даже подумать о том, чтобы честного человека принять за турка, и добавил, что за двадцать лет службы еще ни разу не встречал умного замполита, но потом одумался и попросил этого не переводить.

– Это наша национальная проблема, зачем им-то об этом знать, - задумчиво пробормотал он.

Второй антитурецкий демарш был более серьезным. 21 февраля вся Греция праздновала день, когда было поднято национальное восстание против Турции. А подняли его, как известно из учебников по истории, два брата-грека Ипсилантисы, которые к тому же были русскими офицерами. По этому поводу греки пригласили наш экипаж принять участие в празднике, но политически бдительные особист и наш замполит закричали, что могут быть провокации. Пришлось пойти без их благословения, да и смешно православному человеку было бы спрашивать разрешения у лица магометанской национальности напиться вина с братьями по вере. Опять же, мусульманам и Коран запрещает пить. А за два дня до этого на верфь пришел турецкий сухогруз с пробоиной в борту длиной 12 метров. Где он так приложился, один ихний Аллах знает, но его приняли в ремонт - коммерция есть коммерция; опять же - ведь не топить его в греческих водах. Однако при этом греки-рабочие посоветовали туркам с борта лишний раз не шастать, чтобы чего не вышло, а особенно 21 февраля. Греки народ горячий, и всякое может быть. Но один турок не внял предупреждениям и пошел гулять по праздничному городу. А почти все мужчины маленького города Эрмуполиса работали на верфи, поэтому турка опознали сразу. В результате его изрядно поколотили, и он чуть живой добрался до родного парохода. Кстати, когда турецкий пароход уходил, греки-рабочие, лучезарно улыбаясь, как только могут улыбаться одни греки, выразились в том смысле, что неизвестно, дойдут они до своего Босфора или при первом же волнении у них отвалится столь старательно наложенная на пробоину заплата.

Русские в Африке

Дакар - одна из основных баз советского рыболовного флота на Атлантике. Сдав улов, рыбаки заводят сюда свои МэРээСы (МРС - малый рыболовный сейнер) для отдыха экипажа и мелкого ремонта судна. За неделю стоянки они пропивают все, в буквальном смысле, до нитки. Периодически рыбаки заявлялись ко мне и предлагали обменять спирт на рыбные консервы или какие-нибудь морские редкости: раковины, акульи челюсти или кораллы. Но мне приходилось отказывать, так как я понимал, что мои боевые друзья- офицеры не переживут такой утраты - я имею в виду утрату шила, которое они по праву дружбы с доктором считали своим.

Особенно ярко мне запомнился наш рыбак в одних шортах и домашних тапочках на босу ногу, встреченный нами в портовом магазине. Глянув на нас мутным взглядом и опознав соотечественников, он оживился, приветственно поднял руку с нашей родимой авоськой, в которой уже булькало несколько бутылок явно дешевого виски, и поздоровался следующими словами:

– Мужики, это пойло здесь самое дешевое, а в город не ходите, там все бухало дорогое!

После чего снова как-то сник и побрел в сторону родного МРС .

Впервые увидел, как русский человек страдает без черного хлеба и селедки пряного посола только в Африке. К нам в гости напросились сотрудники Советского посольства. Видимо, их взяла тоска сидеть взаперти в русской колонии, а к рыбакам в гости не приедешь, они все время пьяные и разговаривают только матом. И вдруг родной научный лайнер с интеллигентными питерскими офицерами. Они матерно ругаться не будут, значит, можно прийти детям и женщинам. Прямо с утра посольские приехали к нам целыми семьями - полный автобус. Дети радостно лазили и носились по всему пароходу, чувствуя себя в полной безопасности среди таких родных русских моряков и, ощущая полную безнаказанность, висли на нас, пытались штурмовать мачту и трубу, плясали какие-то туземные пляски на вертолетной палубе. Моряки пытались изображать суровость на лицах, делать строгие замечания особо расшалившимся озорникам, но детские крики радости будили в душах морских волков воспоминания о доме, и их души таяли и умилялись.

Так удивительно было видеть, как вдруг в детской счастливой улыбке расплывалось лицо главного боцмана, на котором, на моей памяти, всегда лежала, словно маска, печать усталости и озабоченности судовыми проблемами: швартовкой, покраской, уборкой и т.д. И вдруг такая метаморфоза. Неужели это слеза блеснула в глазу моряка, а может - это слишком яркое солнце Африки или ветер из пустыни заставили прослезиться старого морского волка?

И большим и маленьким гостям очень не хотелось уходить домой, опять в тесноту русской колонии, за высокий забор с охранником, в скучный, размеренный и замкнутый быт в такой далекой и чужой африканской стране, где так мало было родных русских лиц. Тогда командир обратился к офицерам с просьбой разобрать семьи посольских по каютам и угостить их чаем, кофе, печеньем и вообще всем, что Бог послал (имелись в виду различные настойки на спирту корабельного производства). Как-то, совершенно интуитивно, мы попросили завпродшу Эллу принести в наши каюты по буханке черного хлеба и по несколько селедок, которая поступала к нам на пароход в больших деревянных бочонках. Принести просто так, для русской экзотики. И экзотика состоялась, но уже для нас. Увидев селедку и черный хлеб, посольские жадно накинулись на них, оставив без внимания и кофе, и печенье. Было удивительно смотреть, как холеные посольские дамы руками с маникюром и в перстнях рвали на куски селедку и черный хлеб далекой Родины. У некоторых в глазах стояли слезы. С набитыми ртами они пытались рассказать, что кто два, а кто три года уже не пробовал такого деликатеса. Разъезжались гости уже затемно, и многие уносили тщательно упакованные кусочки селедки русского пряного посола и черного хлеба, как величайшую драгоценность, как вкус России.

На следующий день мы нанесли ответный визит в русскую колонию. Нас принимали, как родных. Растащили по квартирам, старались окружить домашним уютом, чтобы мы хоть на немного почувствовали себя на суше, чтобы морские бродяги забыли на миг о дальней океанской дороге. Естественно, старались угостить, чем покрепче. Пару бочонков сельдей и несколько пакетов со свежевыпеченным черным хлебом, привезенных нами с собой в дар соотечественникам, посол принял, как великую драгоценность и сказал, что он лично будет распределять все это между сотрудниками посольства в виде премий.

Расизм и апартеид

Каждый день посол предоставлял нам автобус для поездки на пляж. Мы купались, если так можно сказать, у самого острия Зеленого Мыса. На эту крайнюю западную точку Африки даже в не очень ветреную погоду накатываются с ревом огромные тяжелые волны Атлантики - океанский накат. Но нас возили в удивительно тихую бухточку с прекрасным песчаным пляжем, куда докатывались уже усмиренные валы. И лишь два раза в день в нее врывалась высокая приливная волна. Для настоящего моряка было делом чести прыгнуть в этот вспененный вал, который был почти в два раза выше роста человека, и затем быть безжалостно вышвырнутым на берег мордой в песок. Совершенно незабываемые переживания испытываешь в этот миг.