Дембельский альбом

И вот, наконец, когда брага созрела, боцмана шепнули Ирке: Заходи, подруга, вечерком, не пожалеешь. Подруга Ирка вечерком зашла и не пожалела. Пароход - это маленькая деревня. Уже через полчаса все, кому не лень, похихикали над механиками, что, дескать, любовь за спирт не купишь, она хорошей бражки стоит. При этом многие с притворным сочувствием говорили, что, по слухам, Ирка не только брагу с боцманами пьет, но и выказывает им явные знаки личного расположения. Этого маслопузые выдержать уже не могли и заявились в боцманскую каюту целой делегацией с требованием вернуть им Ирку, которой они владеют по праву влитого в нее за месяц казенного спирта. Боцмана грудью встали на защиту с таким трудом обретенной подруги, заявив, что она свободная женщина и выбор ее - добровольный. При этом Ирка сидела в углу каюты, спрятавшись за плечом боцмана Петра, и с интересом наблюдала за происходящим. А происходила в этот момент могучая драка, поскольку палуба (боцмана) исторически, уже лет сто, враждовала с машиной (мотористами). И те, и другие просто сладострастно отводили душу, разбивая друг другу морду.

В итогах драки разбираться пришлось командиру и другим судовым начальникам, включая доктора. Я залечивал враждующим сторонам боевые раны. А тем временем Ирка сдружилась с особистом, который правдами и неправдами, вплоть до шантажа, добывал ей спирт у командиров судовых частей. Их любовь закончилась печально. По приходу в Питер Ирке закрыли визу - разрешение на уход в море, а его сослали на Северный флот, на подводную лодку. А еще говорят, что мужики подлецы, а бабы - дуры. А, по-моему, это мужики - дураки, хоть, конечно, и подлецы.

Особенности судовой любви

Все корабельные романы имели строго определенную длительность и силу, и их делили на любовь до Скагена и на любовь до Толбухина. Любовью до Скагена (Скаген - мыс на входе в проливы из Северного моря в Балтийское) занимались запуганные женами мужики, которые боялись, что их драгоценные половины догадаются о том, как они сил не берегли. Хотя, по мнению боевых корабельных подруг, эти мужики сил на женщин и так не имели. Были слабаки, не способные порадовать даму раз пять за ночь. Поэтому, начиная от Скагена, они прекращали всякое общение с любимой судовой женщиной, чтобы за оставшуюся неделю накопить сил в организме на жену. Подобное поведение считалось недостойным настоящего моряка и единодушно осуждалось женским коллективом парохода. К чести морских офицеров подобные явления наблюдались только среди гражданских лиц. Как я уже говорил, на флот хилых не брали. Во всех отношениях.

Существует байка, как одна буфетчица наказала трусливого возлюбленного, который бросил ее у Скагена. Когда пароход уже стоял у причальной стенки и мужик в каюте, пуская сопли, рассказывал жене о том, как он по ней скучал полгода и все силы любви хранил лишь для нее, родной и единственной, в дверь постучали. Услыхав разрешение войти, вошла буфетчица и с очаровательной улыбкой, глянув на помертвевшего мужика и удивленную жену, промурлыкала:

– Ох, простите! Я не знала, что у вас гости. Но я только возьму кое-что, вчера ночью забыла.

С этими словами она извлекла из-под подушки на койке изящный кружевной бюстгальтер и, еще раз очаровательно извинившись, вышла. Не требуется особой фантазии, чтобы описать, что было потом в каюте бедного моряка. Говорят, что он после этой истории долго замаливал грехи перед женой - в дальних странах не ходил даже пива выпить, а всю валюту тратил на подарки разгневанной супруге, придурок. Такие только позорят флот и весь мужской пол. А из кают-компании он попросился перевестись в столовую команды, потому что от буфетчицы, проходившей мимо него с гордым видом и независимо взмахивающей юбкой, его тошнило.

Зато уж до Толбухина - маяка на входе в Кронштадтскую гавань, любили настоящие мужчины. Уже жена вместе с другими встречающими поднимается на борт, а они с корабельной пассией еще только торопливо выпрыгивают из койки и судорожно разбирают одежду - где чья. Таких хватало и на жен, и на возлюбленных, и все оставались довольны - и жены, и любимые женщины! Это были настоящие моряки и настоящие мужчины, и я, молодой лейтенант, всегда старался брать с них пример, и они, как мне кажется, могли гордиться в те годы достойным учеником!

Если женщина хочет…

Конфликты на судне между женщинами были редкостью - мужиков-то на всех хватало, и даже в избытке. Хотя, на моей памяти был один случай. Когда я служил на «Аджарии», работала у нас буфетчицей дама по имени Оля. Женщина она была высокая, фигуристая, крашеная блондинка, слегка за сорок пять. А все нормальные мужчины знают, что в этом возрасте баба ягодка опять, в смысле, она думает, что в последний раз и такое вытворяет в койке... Но характер ягодка имела такой скандальный, что даже после нескольких месяцев рейса мужики к ней не приставали, опасаясь непредсказуемых последствий. Это ее раздражало, и она очень своеобразно мстила корабельным особям мужского пола, истерзанным неудовлетворенными порывами за невнимание к ней, как к женщине, готовой на все. Чаще всего она одевала для этого предельно декольтированный топик. А, надо сказать, формы она имела очень объемистые, и, войдя в столовую команды, замирала в величественной позе, давая всем морякам рассмотреть ее формы. Кто-нибудь из поварих обязательно смущенно шептал:

– Оля, ты что, здесь же мужчины, а ты так одета!

В ответ Оля обводила презрительным взглядом всех обедающих мужиков и громко, чтобы все слышали, произносила с непередаваемым презрением:

– Где вы видите здесь мужчин?

Мужики тихо утыкали глаза в тарелки и не рисковали что-нибудь ответить, а из столовой уходили лишь тогда, когда Оля, наконец, соизволяла освободить выход.

Иногда, для большей убедительности, она клеила на открытые участки бюста мелко нарезанный елочный дождик. Когда это случалось, все мужчины высокого роста, а именно таких особенно предпочитала Оля, начинали прятаться по каютам, потому что понимали, что девушка вышла на тропу войны. Единственные, кто по достоинству оценил ее выдумку, были негритянские женщины в Сьерра-Леоне. Когда Оля вышла в город, ее, прямо у ворот порта, окружила толпа местных красавиц, и они стали знаками и звуками выражать свой восторг по поводу елочного дождика на груди северной дивы. Оля щедро поделилась со своими африканскими подругами блестящими кусочками фольги. Негритянки тоже украсили открытые части бюста нарезанным дождиком для новогодней елки и, распевая от счастья, разбежались прочь, очевидно, чтобы поразить своих мужчин новыми веяниями в европейской моде.

Никогда не забуду нашу с ней первую встречу, когда она принесла медицинскую книжку. Она задала единственный вопрос:

– Сколько в вас роста, доктор.

– Сто восемьдесят два - испуганно ответил я.

Оля посмотрела на меня оценивающим взглядом и отметила почти про себя:

– Ну что ж, это не плохо, пригодится.

В тот миг я искренне испугался. Она была из тех женщин, которым легче было дать, чем объяснить, почему нельзя. А я все-таки был лейтенант - молодой и неопытный.

Так вернемся к нашим баранам. В кают-компании плавала буфетчицей очень симпатичная женщина по имени Вера. Она была всегда спокойна, уравновешенна и приветлива со всеми. Мягкая и безотказная. Очень романтичная. Искренне верила, что офицер - тоже человек и женщину не обманет. Больше я ни разу не встречал таких наивных. Самое интересное, что мы ее ни в чем не обманывали, хоть и были офицерами - подлецами в отношении женщин. У гражданских мужиков на пароходе она тоже имела не менее грандиозный успех. Олю этот факт всегда приводил в бешенство. Оно и понятно, на паре глупых лейтенантов далеко не уедешь, даже в койке. И вот однажды…

Машинка для нарезки хлеба стояла в помещении буфетной, рядом со столовой команды. Каждое утро, перед завтраком, Вера спускалась туда и нарезала хлеб для подготовки завтрака в кают-компании. Так было и в это раннее тропическое утро. Когда она уже заканчивала резать хлеб, в буфетную ввалилась Оля, с утра глубоко не в духе, поскольку подлые, как все мужики в мире, лейтенанты, стали успешно обхаживать других женщин, и, увидев ненавистную счастливую соперницу, сразу на нее взъелась:

– Шляешься тут, мусоришь, убирай потом за тобой!