Демоническая интермедия. Первый экзорцист

– Лиам устроил поджог одного христианского храма, dominus. Его казнили на месте, – ответ нисколько не удивил Нимериуса: он остался также не заинтересован и вдумчив, как и прежде.

– Это ты знаешь. Буду надеяться, что место чашника рядом со мной не сделает тебя богохульником.

– Вы что, dominus, – снисходительно заметил Энтони, однако уже и этой безобидной фразой позволил себе слишком много.

– Надо занять тебя делом. Так, слушай. Спустись к поварам и прикажи им немедленно испечь четыре солёные лепёшки и вместе с горячим медовым молоком подай их моему сыну. Если его не будет в своих покоях, поставь их подальше от балкона, окон и сквозняка. Я знаю, в новом месте он долго не может освоиться.

По подавленному взгляду ясных голубых глаз Энтони понял, что всё это время Нимериус думал только о Миноре. Он беспокоился за судьбу сына, мысли которого были тревожны и в какой-то степени даже неправильны, и всей душой хотел помочь. Но как Октавий мог направить сына на верный путь, если сам ещё не оправился после смерти жены?

– Что-то ещё, dominus?

– Да, проследи за тем, чтобы от этого всего шёл пар. Ну же, ступай.

Совсем скоро, как Нимериус и планировал, он посетил жрецов. И ради сына навестил также святилище Ювенты в храме Юпитера и Минервы. В своё совершеннолетие каждый юноша приносил жертву этой богиня, чтобы та впредь оберегала его и помогала, и Октавий захотел напомнить ей о своих обязанностях. Минор же почти никогда не молился богам за себя и своё здравие, беспокоясь только о близких.

Серебряная ночь и её тёплые порывы снимали тяготы прошедшего дня. Нимериус возвращался из храма в привычной задумчивости и спокойствии.

Виды, открывающиеся с вершины города, ещё полгода назад нахваливала Кассандра. Свежий, ещё не потонувший в грехах Византий нравился ей гораздо больше разросшегося грязного Рима, который уже сложно было назвать великими или святым. Переезд сюда она считала добрым знаком.

И вот теперь прах Кассандры, доброй и ласковой женщины, покоился в хладном кувшине вдали от любимых ею земель. Но ведь эти же земли и погубили её…

Нимериус никогда не хватался за прошлое, но каждый раз учился на нём, всегда жил настоящим и не стремился заглянуть в будущее. И с самого детства учил этому Минора. И даже в эти тяжёлые времена он старался оставаться бдительным и не предаваться отчаянию, показывая сыну пример и тем самым его поддерживая. Других способов Октавий не видел: он не мог утешить сына словами, хоть и являлся красноречивым поэтом и философом, не мог публично выразить всю ту отцовскую любовь, что испытывал к своему единственному чаду, ведь это умалило бы честь юноши в глазах общественности…

Но, несмотря на все свои принципы и девиз наслаждаться каждым прожитым днём, Нимериуса успокаивала мысль, что совсем скоро он встретится со своей женой по ту сторону реки душ, сможет снова услышать её мелодичный голос и почувствовать запах лаванды, что источали её мягкие каштановые волосы… Минор, ещё сохранивший юношеские черты, был немыслимо похож на неё, и иногда это приносило им обоим необъятную душевную боль.

Но пока Октавий был жив, он горел желанием раскрыть причину погибели Кассандры и непременно сделать это вместе со своим сыном. Ещё в тот роковой день, склонившись над охладевшим телом жены, Нимериус поклялся найти убийцу любой ценой.

Сделав круг по городу, Октавий приблизился к поместью с восточной стороны и обратил взгляд на тёплый оранжевый свет, льющийся из покоев сына. Еще одна невысокая фигура буквально ходила за ним по пятам, и Нимериуса это обстоятельство заинтересовало. Минуя наёмную стражу, он поднялся на второй этаж и сбавил шаг в коридоре, отделяющим его покои от покоев сына. Там капитель колоннады дорабатывали ремесленники: фигуры уже были вырезаны из камня, и оставалось только раскрасить их синей и золотой красками, каждая капля которых стоила целое состояние.

– Я считаю, что эти цветы стоит поставить у балкона. Им нужен свет, – по голосу Энтони казался ведающим в этом вопросе человеком.

Октавий подошёл к распахнутой двери и остановился у самого порога, но так, чтобы юноши его не заметили и не услышали. Он видел лишь часть одной из комнат и почти сразу заметил некоторые изменения: пятнистая шкура леопарда, которого Миас вместе с Минором задушили собственными руками на охоте две недели назад, уже висела на другой стене.

– Я не разбираюсь в растениях, но звучит правдоподобно…

В комнате раздался шелест листьев.

– Она умирают. Нужно будет обязать садовника ухаживать за ними. Скажешь об этом Амелии, когда встретишь её. И да, поставь цветы у окна, как ты и сказал.

– Сейчас, dominus…

Голос Минора и его спокойное снисходительное настроение, потерявшее все подавленные нотки, обрадовало Нимериуса. Юноша даже рассмеялся пару раз, помогая рабу перетаскивать тяжёлые сундуки. Заняться обустройством новых покоев – превосходный способ отвлечься и сделать этот дом хоть немного роднее и уютнее.

Октавий тепло улыбнулся, спрятал кисти в спадающие широкие рукава тоги, как всегда любил, и отправился в свои покои.

***

Организация городской стражи во времена Империи была очень запутанной, особенно, после упразднения Константином преторианской гвардии. И даже Диаваль, теперь стоящий чуть ли не во главе всех городских когорт, не мог полностью разобраться в своих обязанностях. При их выполнение не могло быть и речи.

После расформирования преторианской гвардии на плечи городских солдат и ликторов легла защита общественного порядка и предотвращение пожаров. Некоторые, подобно наемникам и тщательно отобранные, могли служить императору или его приближённым, являясь не то, чтобы телохранителями, ступающими по пятам и никого к не своему господину не подпускающими, а скорее просто охранниками покоев или целого поместья.

После судьбоносной битвы у Мульвийского моста в триста двенадцатом году зажиточные граждане высшего общества были сильно обеспокоены и напуганы, а потому начали платить солдатам за личную охрану. Это не было популярно, ведь лишь у немногих имелись лишние жалования, но семья Нимериуса этим не пренебрегла. Такие отряды по своей редкости были схожи с тайной полицией.

Теперь Диаваль как капитан небольшого отряда городских солдат расхаживал по Константинополю и резиденции Нимериуса в золотой военной форме в гордом молчании. Никто даже лишний раз смотреть на него не хотел: лишь некоторые слуги обращали на него внимание, но потом очень скоро снова погружались в свои душные хлопоты.

Диаваль патрулировал территорию, обходя поместье по внешнему периметру и по внутреннему. Он насвистывал себе какую-то популярную мелодию, что играла по радио в метро в тот день, когда он последний раз этим метро пользовался. И настроение у него было приподнятое.

Одежда солдата была свободной, и чтобы привыкнуть к ней после спортивных штанов и модной куртки, нужно было время. Он до сих пор удивлялся полуобнажённым рабам и ремесленникам на улицах, у которых не было средств на существование, а потом переводил взгляд на состоятельных особ, чьи очертания тел виднелись сквозь лёгкие ткани, и понимал, что это здесь было в порядке вещей. Да, здесь было некоторое подобие нижнего белья, но всё равно одежда оставалась очень открытой и не мешающей движению