Демонтаж народа
Шрифт:
В «Московском комсомольце» (12.02.1992) поэт А. Аронов писал об участниках первого митинга оппозиции: «То, что они не люди, — понятно. Но они не являются и зверьми. «Зверье, как братьев наших меньших…» — сказал поэт. А они таковыми являться не желают. Они претендуют на позицию третью, не занятую ни человечеством, ни фауной» [11].
Не будем уж говорить об элементарной интеллектуальной совести — о том, что люди, которых назвали «приматами», защищали ценности, которые много лет им внедряли в сознание все эти сидевшие в Горбачев-фонде философы.
Примечательно,
Вопреки пошлой пропаганде наших «демократов перестройки и реформы», в самих США вовсе не считают свою политическую систему демократической. Г. Трумэн говорил: «Слава богу, что у нас не демократическая система правления. У нас республика. Мы избираем людей для того, чтобы они, исходя из своих представлений, действовали в интересах общества» (см. [20]).
Эту методологию П. Штомпка применяет в серии исследований ценностного кризиса народов Восточной Европы как следствия «постсоциалистического шока» (см. [23, 24]). В 90-е годы состояние массового сознания этих народов выражалось в вопросе «а есть ли жизнь после перехода?».
Некоторые источники дают другие оценки численности московского отряда «новых русских». Как отмечает экспертный институт Российского союза промышленников и предпринимателей, «август 1991 года показал, что 2 процента политически активных жителей Москвы смогли изменить ход событий во всей стране» («Независимая газета», 28.01.92).
Гипотетически мы можем себе представить, что ГКЧП обратился к населению: «Поддержите! Горбачев предатель, но мы бессильны, мы уже не можем действовать, как власть! Ваша поддержка спасет государство!» Можно с уверенностью сказать, что по меньшей мере миллион человек вышел бы на улицы Москвы, и демос просто разошелся бы по домам. И этот же миллион, обретя сам состояние народа, отвечающего за судьбу заболевшего государства, самим своим появлением заставил бы ГКЧП взять бразды и нести крест власти.
Важным элементом этой программы является, например, кампания против «русского фашизма». Поскольку отрицание фашизма стало частью мировоззренческой матрицы русского народа, внушение ему мысли о якобы присущем русской культуре «гене фашизма» вызывает душевный разлад и подспудное чувство исторической вины и неполноценности.
Подтверждением сказанному служит тот факт, что меньшинствами считаются индейцы Перу, Боливии и Гватемалы, а до недавнего времени считалось и черное население ЮАР, составляющее 80% жителей страны.
Примечательно, что в 1977 г. Сахаров пугал Запад тем же самым, чем сегодня пугают антироссийские СМИ — риском впасть в зависимость от России: «Если экономика [стран Запада] будет и дальше в сколько-нибудь существенной степени зависеть от поставок химического топлива из СССР и находящихся под его влиянием стран, Запад будет находиться под постоянной угрозой перекрытия этих каналов, и это будет иметь следствием унизительную политическую зависимость. Одна уступка в политике всегда влечет за собой другую, и к чему это приведет в конце концов, трудно предсказать» [38, с. 171].
В
НАТО это обращение вызвало замешательство, и МИД разъяснил, что в тексте послания Ельцина по ошибке был пропущена частица «не» — «Сегодня мы не ставим вопрос…». Но на «долговременной цели» настаиваем.Н.И. Ульянов писал по этому поводу: «Допусти Чаадаев хоть слово о какой-нибудь прогрессивной роли православия, он бы погиб безвозвратно, но о католичестве мог безнаказанно говорить дикие вещи, несовместимые с элементарным знанием истории… Если история наша жалка и ничтожна, если мы — последний из народов, если даже на лицах у нас — печать примитивизма и умственной незрелости, причина этому — наше религиозное отступничество… К позорному столбу пригвождалась не власть, бюрократия, произвол, не временное и изменчивое, а вечное и неизменное — наша национальная субстанция» [54].
Недалеко от зала, где выступал российский философ, в маленьком городке Сейлем в 1692 году только за два месяца на костер и на виселицу были осуждены 150 женщин («сейлемские ведьмы»). И судьями были просвещенные профессора из Кембриджа. А сейчас потомки тех профессоров сидели в том же Кембридже и кивали нашему подонку: да, да, Россия — кровавая православная тирания!
О том, что именно православные христиане и их сыновья дали отпор Гитлеру, спасли значительную часть евреев от Холокоста, в книге ни слова!
Мой друг (возможно, еврей) работал в 70-е годы переводчиком в ООН. Как-то он приехал в Москву сразу после нефтяного кризиса 1973 г., который случился после войны Израиля с арабами. Он рассказывал в ужасе: подскочили цены на бензин, и множество американцев (особенно персонал автозаправочных станций) нацепили круглые значки: «Убей еврея!». Значки эти продавались на каждом углу.
Сам Шейнис заявил (в 1994 г.), исходя из своего либерального понимания свободы и демократии: «Не так страшно, если некоторые богатые люди смогут купить голоса избирателей. Государственное финансирование более опасно для российской демократии» [73].
Эту идею, которая поначалу трактовалась как «закон» превращения революционера в тирана и была направлена против сталинизма, чуть позже расширили. Драконом стал немецкий фашизм, но победивший его советский народ тоже, значит, постепенно должен был трансформироваться в того же дракона.
Был запущен слух о том, что Романов незаконно организовал проведение свадьбы своей дочери в Эрмитаже. Расследование установило, что этого не было и даже, по ряду причин, не могло быть. Однако Горбачев не только не пресек распространения слухов, но и рекомендовал Романову не выступать с их опровержением.
Так, в 1993 г. в Тбилиси был убит американец Фред Вудрафф, «советник» Шеварднадзе. Выяснилось, что это кадровый офицер ЦРУ, который руководил охраной Шеварднадзе. Как сообщалось, это был первый известный случай, когда ЦРУ охраняло главу иностранного государства. Видимо, Шеварднадзе был носителем важных государственных секретов США.
Кстати, в советских архивах имелось множество подлинных писем немецких солдат из Сталинграда, их предоставляли историкам ГДР и ФРГ, и они были введены в научный оборот как очень ценные материалы. Они широко публиковались в Германии, но не в нашей перестроечной прессе.