Демоны Черной степи

– Ах… Глупый мальчик. – Послышался старческий голос из той самой палаты, откуда выкатилось инвалидное кресло. – Ты разве не знал, что на месте практически каждого дома в этом мире, когда-то росло дерево? И на месте каждого дерева рано или поздно будет дом… Поверь, так оно и есть. Хотя, можешь ли ты сейчас хоть во что-нибудь поверить? Я сомневаюсь в этом.

– Старик Фурай. – Голос Моджо сделался поникшим.

– А ты не догадался? Как же так? – Голос старика плыл по коридору вместе с туманом. – Да. Это я, древний и давно мертвый Фурай, не пожелавший отправиться дальше. Это ведь я сделал тебя серым существом. Следовательно, я почти отец тебе. А ты меня забыл. Нехорошо, Моджо. Ну да ладно. Зачем тебе эта душа, которую ты подчинил?

Моджо завис над головой Призрака, и вымолвил:

– Он нужен Берте.

– И зачем же он понадобился этой старой кошелке? Ты должен все мне сказать!

– Мне запретили болтать об этом. Я не смогу… – Жалобно пропищал Моджо.

– Что?! – Голос Фурая сделался грозным. – Ах так, Моджо! Мелкий ты негодник… Ну нет! Ты мне все скажешь!!

Из мусорных куч вынырнуло около десятка шприцов, взлетев в воздух, они понеслись, словно маленькие ракеты, прямо над Моджо. Тот взвизгнул и попытался вылететь в одно из окон, однако оно тут же заросло деревянными досками.

– Да не выпущу я тебя, глупец! – Засмеялся старик. Коляска, в это время, вновь пришла в движение, и быстро покатилась на Призрака. – Я и его сейчас превращу в серое существо.

– Бежать! Бежать! – Повинуясь воле Моджо, Призрак развернулся, и побежал обратно к лестнице. Однако, коляска оказалась быстрее, секунда, и вот он уже сидит на ней, и, словно бы в нее врастает.

Оказавшись на коляске, тело мертвого мальчика сделалось еще более физически материальным, более тяжелым и плотным. Боль на месте оторванной руки зажглась мучительным огнем. Чувствуя этот огонь, Призрак захотел закричать, но не смог. Во-первых, в груди его совсем не было воздуха, во-вторых, плотно сомкнутые челюсти никак не хотели размыкаться…

Шприцы продолжали гоняться за вопящим Моджо, коляска же, неумолимо ввозила Призрака в ту самую палату, из которой выкатилась.

Будь разум его не одурманен действием серых нитей, он бы боялся. Но сейчас собственного страха у него не было, лишь страх Моджо. Лихорадочный, на грани истерики, и очень непохожий на человеческий. Ко всему прочему, этот страх был отделен от чувств Призрака четкой границей, и Призрак отлично ощущал его чужеродность…

Коляска медленно вкатилась в палату. Здесь окна были большими, и мутного света из них изливалась предостаточно. Этот свет позволял рассмотреть шесть коек, одна из которых была перевернута, а на одной даже сохранился матрас накрытый изорванной и почему-то поплавленной в некоторых местах, грязной пленкой. Также в палате, соответственно, стояло шесть белых тумбочек, на одной из которых помещался большой кинескопный телевизор с усиками раздвоенной короткой антенны на верхней панели корпуса.

Как только Призрак оказался в палате, телевизор включился. Темный экран медленно начал светлеть, пока не стало возможным ясно различить бело-серую рябь помех… Будто множество маленьких суетливых жучков, помехи роились на экране, и ничего определенного из них вычленить было невозможно. В какой-то момент Призраку показалось, что он видит смутные очертание чьего-то лица, но через миг это впечатление исчезло. Не было там никакого лица, лишь совершеннейший хаос и шипение. Динамики телевизора шипели, передавая звуковую составляющую того, что творилось на экране…

Моджо все еще орал где-то за спиной.

– Как тебе мое скромное жилище? – Сказал старческий голос спокойно. Он доносился сквозь помехи, прямо из телевизора. – Да, я про телевизор. По-моему, это прекрасный дом, и он всегда со мной, а я в нем, как улитка. И мне нравится быть такого рода улиткой. – После этих слов усики-антенны на телевизоре зашевелились. – Ты слушаешь меня, мертвый мальчик? Конечно слушаешь, но говорить не можешь. Верно? Все этот проказник Моджо. Он научился подчинять призраков. Что ж, я мог бы освободить тебя. Я ведь тоже серое существо, такое же ложное, как и Моджо. Когда-то я и сам был призраком, но потом перешел на иной уровень существования. – Помехи начали как бы переливаться за грани экрана, стекая по тумбочке на пол. – Это происходило медленно, по мере изменения моего мышления и разума, постепенно все это начало становиться все менее и менее человеческим, и я стал меняться. Так и становятся серыми существами, если человеческая душа задерживается надолго в сумеречном промежутке, то так и происходит. Человечность медленно теряется. Сначала я думал, что стал демоном. Но нет, демоны – это гипертрофированные в самом плохом смысле человеческие души. А я – наоборот, стал меньше, ущербнее, весь сжался, и в то же время стал другим… Но, поспешу повториться мне нравится подобного рода существование.

Рябь помех изливалась из кинескопа, и постепенно из этой ряби материализовывалась невысокая мужская фигура. В конце концов, кинескоп опустел и погас. Теперь, перед призраком стоял очень худой, облаченный в больничную пижаму с голубыми полосками, старик. Пучки редкой седой бороды совершенно безобразным образом располагались на сухом лице, помехи так и остались на месте глаза, в широких глазницах, и завораживающе бушевали там… Плечи старика дрожали, проткнутые множеством шприцов, что нервно покачивались в такт этой дрожи. Плечи были утыканы шприцами, а также вся шея, сами же шприцы были полны чего-то багрово-серого, слегка светящегося, похожего на странный гной.

Старик двинулся к Призраку, и тот увидел, что из спины у него исходит толстый провод, волочащийся по полу, и протянутый прямо к телевизору…

– Вот такой я и есть. – Вымолвил Фурай, затем прикоснулся к одному из шприцов на своей шее, и выжал все его содержимое внутрь себя. Помехи в глазах старика сделались гуще. – Ох, хорошо… Мне, знаешь ли, на самом деле плевать, за чем таким ты понадобился этой гнусной Берте. Мне кажется, ты будешь отличным серым существом. Я ведь создал уже многих и многих. У меня теперь смысл жизни такой, плодить ложных серых существ разных форм и размеров. Я создал уже более двух сотен. Отлавливаю всяких призраков, и преображаю их. Всегда очень интересно, что же выйдет из того или иного экземпляра.

Тут старик прервался и посмотрел поверх головы Призрака в сторону дверного проема, ведущего в коридор, где продолжал кричать преследуемый шприцами Моджо.

– Надоел он мне. С ним я чуть попозже потолкую. Он – самое бестолковое и жалкое из моих творений. А ну-ка брысь, Моджо!

И тут крик Моджо, резко отдалившись, затих.

Фурай удовлетворенно погладил один из пучков своей отвратительной бороды, затем вытащил из шеи шприц и склонился над Призраком, внимательно вглядываясь в того своими глазами-телевизионными помехами.

– Итак… Что же мы здесь можем сделать?

***

За окнами палаты холодная серость. И игла шприца так мутно отражает этот свет, совсем маленький кусочек света. Призрак вглядывался в этот кусочек света, а вот в глаза Фурая смотреть не хотел. И он мог это сделать, ведь подчинялся воле Моджо, а не старика, и был способен в некоторой, совсем малой степени, действовать в пределах своих желаний…

В определенный момент он начал почти физически чувствовать, как серые нити шевелятся внутри головы, словно какие-то отвратительные черви. Они шевелились в голове, и, конечно же, давным-давно расползлись по телу. И как же их теперь изъять? Может, один лишь Моджо способен это сделать… Нет, еще и старик может, он сам так сказал: “Что ж, я мог бы освободить тебя. Я ведь тоже серое существо, такое же ложное, как и Моджо…”

– Ты мне нужен с чистым сознанием. – Пробормотал Фурай. – Ты должен осознавать момент перехода, перерождения. Ты должен полноценно все чувствовать, иначе ничего не получится. Вот ведь вредитель, Моджо. Испортил такой ценный экземпляр. Мне теперь дополнительный труд. Ну что ж, будем извлекать это из тебя…

Он отложил шприц на тумбочку возле телевизора, затем достал откуда-то из-за пазухи длинные тонкие ножницы.

– Славный инструмент. – Проговорил Фурай, любуясь стальными блестящими ножницами, которые вдруг ожили у него в руках. Лезвия сделались пластичными и начали, подобно каким-то щупальцам, то удлиняясь, то укорачиваясь, переплетаться между собой. – Я постараюсь сделать это быстро, мальчик мой, ведь что-то мне подсказывает, что времени у нас очень мало.