Демоны римских кварталов

– На белом коне? – улыбнулся Жезу.

– Ты так улыбаешься, будто я сказал что-то глупое.

– Я улыбаюсь, как Сын Божий! – вдруг рассмеялся Жезу и хлопнул Давида по плечу; Владу показалось, что он сделал это гораздо сильней, чем достаточно было, чтоб выказать свое дружелюбие.

Давид нахмурился, его руки непроизвольно сдавили бурдюк, и вино кровавой струей брызнуло из деревянной трубочки.

– Давид прав, Жезу, – отозвался сидящий неподалеку мужчина с бритой головой. – Пора идти в Вифлеем. У тебя уже такая слава, что народ готов носить тебя на руках!

– Жезу, мы можем перегнуть палку! – вставил кто-то третий.

– Пора идти в Вифлеем!

– В Вифлеем! – требовательно заговорили ученики.

Жезу слушал их молча и спокойно. На его губах играла улыбка. Влад хоть и не был посвящен в планы этих людей, но ему казалось, что Жезу собирается ошарашить товарищей каким-то неожиданным и, быть может, даже безумным решением.

Он небрежно махнул рукой, обрывая голоса.

– Мы идем в Иерусалим, – спокойно сказал он и даже не обвел взглядом своих учеников, вовсе не интересуясь, какое впечатление произвела на них его воля.

Воцарилась недолгая тишина, наполненная немым недоумением. Ученики переглядывались, пожимали плечами. Никто не понимал логики Жезу.

Первым заговорил Давид. Очень тихо, стараясь сдержаться от наплыва негодования, он произнес:

– Ты же сам понимаешь, что накануне Пасхи в Иерусалим лучше не ходить. Там слишком много солдат. Туда приехал наместник. Там Каиафа.

– Вот и хорошо, – улыбнулся Жезу. – Мне уже не интересно дурачить глупых крестьян. Пришла пора заявить о себе первосвященникам и… – Он обвел взглядом учеников. – И, конечно, Понтию Пилату.

Давид поспешно отвел глаза, пытаясь скрыть и страх, и насмешку, и недоверие – все свое неприятие, но Жезу все увидел и все понял. Он резко поднялся и, не позволяя Давиду проделать то же, толкнул его ногой в грудь.

– Что ты хочешь мне сказать?! – с необыкновенной злостью крикнул Жезу. – Что наместник не так глуп и не уверует в меня, Сына Божьего?! Ты это хотел сказать?! Что вера в приход Мессии – это удел лишь самых обездоленных, больных, бедных и несчастных?! Что это удел дураков? Ты это хотел сказать мне, Давид?!

– Жезу…

– Молчать!!

Он пошел по кругу, заглядывая ученикам в глаза. Они опускали головы.

– Вы думаете, что вы умнее людей? Вы скрываете усмешки и тихонько хихикаете в рукава! Вы, в отличие от остальных, наделены знанием и втайне кичитесь этим! Так я скажу вам, что дураки – это вы, а не они! И ты, Кива, дурак! И ты, Даниэль, дурак! И ты, Озар! И Герш, и Якир! Вы все полные дураки! Потому что вы обделили себя верой! Вы добровольно отказались от самого ценного, чем только может обладать человек! Потому что вера – это бессмертие, вечность и неисчерпаемая сила. А вы торгуете ею, и себе не оставляете ни крохи! Что у вас в душах? Там пусто, как в прогнившей бочке из-под вина!

Он с ненавистью пнул бурдюк, остановился в середине, обвел взглядом опущенные головы.

– Понтий Пилат не поверит… Вы все меряете своей меркой! Вы смотрите на мир сквозь свои потускневшие глаза, не замечая, сколько в них пыли и болезней! Но почему вы расписываетесь за других, вместо того чтобы начать с себя? Кто вам мешает уверовать в меня, в Спасителя вашего? Ответьте мне, Шахно, Иоанн, Фома? Гордыня или знание не позволяют вам упасть передо мной на колени и признать во мне Сына Божьего?

Он схватил за волосы одного из своих учеников и прижал его голову к земле.

– Веруешь ли ты в меня, Иуда?

Ученик вяло сопротивлялся, отворачивал лицо, уберегая его от пыли.

– Я не слышу ответа!

– Да… – тихо, сквозь зубы, процедил ученик.

– Громче!

– Да!

– Еще громче!!

Бородатое лицо ткнулось в землю, на вспотевший бронзовый лоб налипла пыль.

– Верую, Господи!!! – истошно закричал ученик.

Жезу разжал пальцы, выпрямился.

– Для начала неплохо… Но где пальмовые ветви? Почему нет музыки? Почему никто не поет «Осанну»? Мы идем в Иерусалим! В Иерусалим!!!

ГЛАВА 45

Влад не мог объяснить, чем он заслужил особое отношение к себе со стороны Жезу, почему этот человек, стремящийся занять место в синедрионе и править Иудеей, выделил его из всех своих учеников. Жезу требовал, чтобы Влад все время находился рядом с ним. На привалах первый ломоть хлеба или глоток вина доставался Владу. Жезу часто разговаривал с Владом один на один и называл его другом. Может быть, он так выказывал свою благодарность за излечение матери, но, возможно, были и другие причины.

А Влад, уже привыкший к утраченному чувству реальности, взирал на происходящее из глубины своих спутанных эмоций. Иногда его восприятие обострялось до боли, и тогда сознание вбирало в себя мириады единиц информации, и каждая песчинка под стопой Жезу, и каждый волосок на его щеке, и каждое движение его губ фиксировались в памяти Влада с фотографической точностью. Но чаще краски окружающего мира смазывались водянистой сепией, и Владу хотелось протереть глаза, чтобы разглядеть мелкие детали, но все смешивалось, огрубевало, теряло контуры, и вместе с этим резиново сжималось время, и лишь проблески сознания давали знать Владу, что промчались часы и даже дни, и многое случилось за это время, но утрамбовалось где-то в памяти, законспектировалось, и только самые значимые эпизоды легли перед глазами пасьянсом…

– Ты не встречал человека по имени Иисус Христос? – спрашивал Влад у Жезу.

– Нет, я не знаю такого. А кто он?

– Он?.. Как бы тебе сказать… Лекарь, пророк, проповедник.

– Проповедников в Иудее больше, чем динариев в карманах римских солдат. А еще больше шарлатанов, которые прикидываются лекарями. Я им не верю, никто из них не смог вылечить мою мать. Вот ты – настоящий лекарь… А почему ты спросил об этом… как ты его назвал… об Иисусе Христе?

– Да так… Есть одно дело… – уклонился от ответа Влад.

– Не связывайся ты с ними, – посоветовал Жезу, поглаживая нежную пухлую ручку рыжей девицы, примкнувшей к группе. – Все эти проповедники сильно рискуют, могут на крест угодить. Бороться с властью надо с умом, руками той же власти…

Несколько раз Влад замечал в толпе лицо Адриано, но почему-то не смог приблизиться к другу. Какая-то сила разводила их, словно однополярные заряды; Адриано торопливо закрывал лицо капюшоном и смешивался среди сотен оборванцев, которые на почтительном расстоянии следовали за Жезу, стоически переносили ночной холод, дневную жару и голод. Эта толпа росла стремительно, едва ли не по часам. Несколько раз в нее врезались, расчленяя на мелкие группы, отряды римлян, но никто не оказывал солдатам сопротивления. Люди покорно опускались на землю, с благоговейным трепетом взирая на Жезу, своего покровителя и защитника. Солдаты обыскивали людей, но ничего не находили под скудной одеждой: ни оружия, ни золота, ни папирусов с крамольными, обличающими кесаря, словами. Придраться было не к чему, римляне уходили, осененные торжествующей улыбкой Жезу.