День лжецаря

— Ты что, опять заболел речной лихорадкой?

— О чем жители деревни пели в первую очередь? О том, как богата была одета эта женщина — о кольцах на ее пальцах, о ее ожерельях. А что было у нее на голове?

— Золотой обруч, — усмехнулся Шепак. — И что из того?

— Разве это не напоминает тебе о царской диадеме?

Сомнение начало постепенно исчезать с лица Шепака. А Симеркет продолжил:

— Для этих людей царственная женщина, выступающая из темноты, — разве не кажется она богиней или духом?

— Но эта женщина была вся мокрая, сказали они. Как ты это можешь объяснить?

Симеркет пожал плечами:

— Возможно, она пряталась в канале или в реке. — Внезапно он улыбнулся. — Но ведь именно так она могла убежать от них!

— Ты действительно думаешь, что это была Пиникир? Может быть, это была твоя жена?

Симеркет вздохнул, сразу погрустнев, и уткнулся глазами в землю.

— Нет. Найя была всего лишь служанкой. Она не была бы в шелках и драгоценностях. — Он снова поднял голову. — Это должна быть принцесса. Подумай, о чем говорилось в их песне. Демоны наверняка налетчики. Женщина, которая пришла к ним, говорила только на языке духов. Я могу поспорить, что Пиникир не говорила по-вавилонски и пыталась общаться с ними на эламском языке. И если я прав, она сейчас прячется у гагу.

— Но послушай!.. — почти закричал Шепак. — Зачем ей прятаться? Это не имеет смысла.

— Возможно, потому, что был заговор и Пиникир узнала о нем. Очевидно, Мать Милитта знала о нем, иначе зачем бы она побежала на плантацию в тот вечер?

— Но Пиникир наверняка сообщила бы Кутиру, что она у гагу, — ведь он ее брат.

Симеркет с рассудительным видом посмотрел на друга.

— Она бы не сказала ему, если бы подозревала, что он сам стоит за этим нападением, — тихо произнес он. — В конце концов, я знаю, что царица Нарунте ненавидела ее.

Шепак вздрогнул. Однако прежде чем он заговорил, позади них раздался женский шепот:

— Египтянин!

Они обернулись. Им подавала знак жена старейшины; красные блики вечернего солнца отражались в ее черных глазах.

— Мальчик, которого ты ищешь… — начала она.

— Что с ним? — Голос Симеркета внезапно сделался громким, и женщина испуганно отпрянула. Она замолчала, и он повторил свой вопрос почти шепотом: — Что с ним?

Она подавила страх.

— В ночь нападения в оазисе был караван…

— В каком оазисе? Где?

Ответил Шепак:

— На расстоянии нескольких лиг к северу отсюда по руслу реки. Я знаю его.

Они оба снова обернулись к женщине. Она нервно дергала пряди волос, выбившиеся из-под платка.

— Некоторые торговцы из каравана пошли на плантацию, после того как демоны обратились в бегство. Они видели, что там произошло.

— Откуда ты знаешь?

— Они иногда торгуют с нами, когда приходят сюда. Женщины любят поболтать, как ты знаешь.

Симеркет кивнул.

— Они сказали, что все мужчины погибли. Их связали вместе и сразу всех убили.

Симеркет вспомнил залитый кровью двор. Он кивнул, приглашая ее продолжить рассказ, поскольку эта подробность убедила его в том, что она говорила правду.

— Но когда они оглянулись вокруг, один из людей застонал. Он оказался живым — это был тот, кого ты ищешь, египетский мальчик! Он позвал их из-под трупов.

— Продолжай.

— Торговцы перевязали его раны и отнесли в свой лагерь.

— Что с ним случилось? Где он теперь?

Женщина пожала плечами, вытянув вперед ладони. Симеркет снял золотое кольцо со своего пояса и отдал женщине. Она ахнула от радости и, схватив его руки, стала их целовать. Затем, оглядевшись, чтобы убедиться, что никто из деревенских не видел обмена, быстро сунула золото в складки своего платка и убежала.

Симеркет и Шепак решили разделиться.

— Ты иди к оазису, — распорядился Симеркет, — поскольку знаешь, где он находится. Расспроси там всех. Узнай, что случилось с Рэми и, если он еще жив, где он может быть. Но помни, что ты больше не командующий эламцами. Если ты их напугаешь, они тебе ничего не скажут.

На пересечении северной и южной дорог они расстались, дав обещание встретиться позднее в гостинице Бел-Мардук. Симеркет повернул своего коня на юг, поскакав в Вавилон. Он прибыл вовремя, чтобы увидеть движение эламских полков по городу. Они были последними из армий, отступающих из северной части страны. Хотя патруль остановил его, как останавливал любого всадника, они признали его пропуск, данный ему Кутиром, и позволили ехать дальше.

Когда он возвращал лошадь, конюх сказал ему, где находились гагу — в зиккурате Этеменанки.

— Но ты не сможешь проехать туда сегодня вечером, если собрался, — предупредил он.

— У меня есть пропуск, — возразил Симеркет, удивленно подняв брови.

Конюх посмотрел на него так, словно он сошел с ума.

— Так ты не знаешь, что сегодня произошло в Вавилоне?

Симеркет признался, что не знает.

Конюх сказал ему, что эламцы — гори они все в вечном пламени! — отомстили городу за предрассветное нападение исинов. Подозревая, что жители Вавилона прятали налетчиков в своих домах, эламцы обыскали каждый дом. Но они не обнаружили ни одного исина ни в штатской одежде, ни в военной форме. Многие вавилоняне были убиты в этой резне.

— Но этого было недостаточно для проклятых убийц, — причитал конюх. — Они даже закрыли городские зернохранилища. Пойди в город в любое место — и услышишь плач наших голодных детей. Одни боги знают, как еще удается выжить моей жене!

Симеркет не знал, стоит ли ему пытаться выйти в эту ночь на улицу. Но ему необходимо было узнать, находится ли принцесса Пиникир у гагу, и он один отправился в город. Только чудом ему удалось избежать эламских патрулей.

Он обнаружил, что гагу обитали в большом сооружении позади башни Этеменанки, скрытого за высокой стеной и рвом с водой. В центре зиккурата возвышалась высокая цилиндрическая башня, сложенная из сырых кирпичей, вокруг которой вилась винтовая лестница. Он часто видел эту башню издалека во время странствий по городу, но никогда не знал, что это такое и какой цели служит.

Ворота были крепко-накрепко заперты, и мост был поднят над рвом, чтобы ни один человек не мог туда войти. За стенами, однако, Симеркет разглядел свет фонарей и услышал гул многочисленных женских голосов. Чем ближе он подходил, тем сильнее делался серный запах горящего битума. Над стенами он увидел густой черный дым, изрыгаемый в ночное небо какой-то невидимой плавильной печью. Симеркет, не видавший такого дыма днем, сразу заподозрил неладное. Что делали эти женщины с битумом, чего нельзя было обнаружить днем?