День Победы

Альгирдас Жемайтис, убийца Дины, возникал в его снах не случайно. Альгирдаса Юда знал хорошо. Этот литовец прекрасно ладил с евреями, мог переброситься словечком на идиш, а младший брат его, Казне, сразу же после прихода русских вступил в комсомол. Да и сам Альгирдас был у новой власти на хорошем счету. Если бы не рассказ Ривы, Юда не поверил бы, что Альгирдас стал убийцей. Но он им стал, и просыпаясь после очередного кошмарного сна, сжимая кулаки, Юда воображал, как он возвращается в Каунас, конечно же с винтовкой, находит Жемайтиса и мстит. Только для того, чтобы возвратиться в Литву с винтовкой, надо было попасть на фронт, а чтобы добраться до Альгирдаса и убить его, надо было научиться стрелять, а значит – пойти на войну. Но Юда боялся войны и лишь в мечтах становился мстителем. Он сознавал свое ничтожество, ненавидел себя, но ничего не мог с собой поделать. И что только нашла в нем Рива?

А Рива, сойдясь с земляком и старым знакомым, стремилась найти защиту от возможных посягательств Антанаса Рашиса, если тому удастся ее разыскать. О том, что Антанас может объявиться, Рива думала с содроганием и одновременно с каким-то новым, непонятным ей чувством. Ничего подобного она не испытывала ни с покойным мужем, ни сейчас, живя с Юдой. Рива поймала себя на том, что не только перестала со страхом ждать появления Рашиса, а напротив – думает, как все это произойдет. Если бы Юда предложил брак, пусть даже советский, в загсе, Рива согласилась бы с радостью. Это помогло бы ей справиться с душевным разладом. Но Юда не предлагал.

Айзексон знал, что жив и относительно свободен до тех пор, пока в продовольственной схеме, где он был задействован, не случится сбой. А в том, что это может раньше или позже произойти, он почти не сомневался. Поэтому, получив вызов в милицию, Айзексон был готов к самому худшему. Как раз накануне с Ривой случилась истерика. Она требовала, чтобы Юда прекратил свои дела.

– Но это же ради тебя и ребенка. Кроме вас, у меня никого нет.

– Умоляю тебя – перестань! Не нужна мне твоя колбаса! Как-нибудь проживем. У меня теперь другая работа.

Рива больше не мыла полы. Ее перевели учетчицей в цех.

– Конечно, – спокойно, но уже начиная раздражаться, сказал Юда. – Твоя работа накормит. Между прочим, я сам ничего не делаю. Все через людей.

– Если их возьмут, ты будешь там же, где они. Прекрати, пока не поздно.

Юда знал, что Рива права, много раз давал себе зарок не подставлять больше голову – и всякий раз находил отговорку. И дождался. Интересно, почему его вызывают днем, когда нет никакой проблемы прийти за ним ночью? Или это у них прием такой запутать человека?

Юда не понимал, почему его вызывают днем, когда нет никакой проблемы прийти за ним ночью, и ожидал, что либо его заставят рассказать о своих знакомствах и объяснить, откуда он берет сыр и масло, в то время как у других челюсти сводит от голода, либо сначала арестуют, а потом уже будут пытать. У входа он предъявил повестку, и дежурный, едва взглянув, показал в глубь коридора:

– Третья дверь налево.

Не зная, к чему готовиться, но на всякий случай готовясь к плохому, Юда переступил порог. Сидевший за столом молодой военный, чин которого Айзексон не смог определить, кивнул в ответ на приветствие и сказал по-литовски:

– Присаживайтесь.

Юда осторожно сел на стул. Меньше всего он ожидал услышать в этом заведении литовскую речь.

– Старший лейтенант Антанас Рашис, – представился военный. – Уполномоченный по набору в Литовскую дивизию.

Эти слова еще больше сбили с толку Юду. Он даже забыл о том, как мечтал отомстить Альгирдасу Жемайтису. Какая дивизия, какой фронт? При чем тут он? Почему его вызвали: неужели этот уполномоченный с каждым будущим солдатом отдельно беседует? Как его зовут? Антанас Рашис? Не тот ли это Рашис, который спас Риву? Так, может быть, он здесь из-за нее? Ведь Рива не скрывала, что этот Антанас признался ей в любви.

Даже догадливый Юда не знал, до какой степени он прав. Рашис действительно приехал в Илецк из-за Ривы, и был он вовсе не уполномоченным по набору, а сотрудником особого отдела формируемой Литовской дивизии. Правда, не будучи кадровым чекистом, носил армейское звание. Имя, фамилию и место пребывания Ривы Антанас увидел у себя в отделе, в служебном списке эвакуированных из Литвы. Пользуясь довоенными партийными связями, ему удалось получить отпуск для поездки в Илецк, но в Чкалове Рашиса ждал сюрприз. Уточняя в НКВД данные Ривы, он услышал:

– Да, есть. Кауфман Ревекка Евсеевна. Сожительствует с неким Айзексоном Юделем, который у нас на особом учете как бывший военнослужащий польской армии.

– Какой польской армии? Довоенной?

– Армии Андерса.

– А сам он откуда?

– Из Каунаса.

Это был серьезный удар, которого Рашис не ожидал. Сожитель! Но они же объяснились с Ривой! Или нет? Или ему только показалось? Юдель Айзексон? Да, был такой еврейский воротила в Каунасе. Неужели он?

Нужно было ехать в Илецк и разбираться на месте. По дороге у Рашиса созрел план выдать себя за уполномоченного по набору. Правда, мандата, подтверждающего статус, у него не было, зато имелось удостоверение особиста. Используя его, проще всего было бы загнать Айзексона в лагерь. Всего лишь несколько слов в том же Чкаловском НКВД, и находящийся на особом учете соперник отправляется на лесоповал. Другой на месте Рашиса так бы и поступил, но Антанас боялся появиться перед Ривой в роли злого ангела – виновника ареста этого неизвестно откуда возникшегося на его пути Юделя. Та могла обо всем догадаться. Иное дело – армия. Тут не придерешься. Идет набор в Литовскую дивизию. Мобилизуют выходцев из Литвы. Вот Айзексон и будет в их числе.

– А мы с вами земляки, – продолжал по-литовски Рашис. – Я ведь тоже из Каунаса.

«Все обо мне знает, – подумал Юда. – Разве от них куда-нибудь денешься?»

Как бы подтверждая, что ему известно все, в том числе и то, что Юда не один, Антанас сообщил:

– А с Ревеккой я в гимназии учился. Мы вместе бежали из Каунаса.

Эту историю Юда уже знал и со страхом думал, что же будет дальше.

– Вот что, товарищ Айзексон, – перешел на официальный тон Рашис, – сейчас особым правительственным постановлением формируется Литовская дивизия. Вы уже служили у Андерса, значит, с армией знакомы. Не вижу препятствий для вашего призыва в 16-ю стрелковую Литовскую дивизию Красной армии.

И, налегая грудью на стол, приблизив лицо к собеседнику, добавил:

– Ведь вы еврей, не так ли? Вот и сможете отомстить за своих близких, за свой народ.

Следовало сразу же показать справку о том, что он комиссован из армии Андерса и поэтому к военной службе непригоден. Что-то мешало Юде залезть в карман, где лежала эта бумага, но представив себе заснеженное поле, вой снарядов и бегущих в атаку бойцов (нечто подобное он видел недавно в кинохронике), Юда тотчас же вытащил спасительный документ. Поглядев на справку, Рашис понял, что у него остается последний, единственный козырь. Неужели все напрасно? Ему стоило большого труда договориться в милиции, чтобы Айзексона вызвали именно сюда, а не в военкомат, где Рашис не мог выдать себя за уполномоченного. И теперь из-за того, что этот Юдель так хитер и обзавелся справкой, все рухнет? Он встал и, обойдя стол, присел рядом с Юдой.

– Я видел, как убивали вашу семью, – проникновенно заговорил Антанас. – Это было страшное зрелище. Поверьте, я ничего не мог сделать. Меня самого убили бы, и я не спас бы Риву. С такой справкой, как эта, вас, конечно, не призовут, и вы останетесь в тылу, а на фронт, чтобы мстить, пойдут другие. Вы не представляете, сколько евреев-добровольцев записалось в Литовскую дивизию. Ее по праву можно назвать литовско-еврейской. Среди этих людей были такие же, как вы, негодные к военной службе, но они добились, чтобы их взяли. Что ж, если вам все равно – оставайтесь дома. Красная армия отомстит за ваших родных, но не вы. – И, помедлив, добавил: – Если бы с моими сделали такое – я бы умер от стыда, укрываясь за женской юбкой.