Деньги на ветер

— Отвратительное место. Надо было ехать с ними в Лос-Анджелес, — сказал Пако с досадой.

— Тебе, — ответила я, — а мне нужно быть здесь.

Чувствуя, что я чего-то недоговариваю, Пако долго смотрел на меня.

— Расскажи мне, — попросил он наконец.

— Да нечего тут рассказывать. — Я устало махнула рукой.

— О, вот эту я знаю, — обрадовался Пако.

Я прислушалась к незнакомой мелодии:

— А я — нет.

— Да что ты! Называется «Танец призраков», очень известная. Это про День мертвых, [16] — объяснил Пако, смерив меня скептическим взглядом.

16

День мертвых — праздник поминовения усопших. Приурочен к католическим праздникам Всех святых (1 ноября) и Всех душ (2 ноября).

— Кровь и смерть! Кровь и смерть! — кричал наш работодатель, пока совсем не охрип.

Наконец магнитофон выключили, кто-то, видимо, помог Эстебану улечься в постель.

Небо прояснилось. Между ветвями голубой ели висел Марс, рядом с ним Венера, а потом начинался огромный стеклянистый берег звезд, Via Lactea, Млечный Путь.

— А! К черту всё! Пошли укладываться, — сказала я.

Пако улыбнулся.

— Порознь, — сочла я необходимым внести ясность.

— Конечно, — ответил он с еще более широкой улыбкой.

Но ни один из нас не двинулся с места.

Так мы и сидели на балконе, курили, глядя на Млечный Путь, слушали тишину. Мне было необычайно спокойно и легко в этом городе, где нашел приют мой отец, где жил и любил.

— Такой покой долго не продлится, — вздохнула я.

— Это верно, — согласился Пако.

Покой не может длиться долго, потому что кровь и смерть всегда где-то рядом.

— Кровь и смерть, — прошептала я, и Пако ухмыльнулся.

Глава 9

Люди из Саскачевана

Эстебан растолкал меня в полпятого, спросил:

— Машину водишь?

— Что?

На соседней кровати проснулся Пако.

— Я вожу, — сказал он.

Эстебан покачал головой, объяснив:

— Нет, ты нужен на стройке. Подходит срок сдачи объекта. Не закончим к Рождеству, будем платить неустойку по тысяче долларов в день. Эти предатели, удравшие в Лос-Анджелес, подрубили нас под корень.

— Машину я вожу, — вмешалась я.

— Хорошо, вставай, идем.

— А который час?

— Не важно.

— Дайте хоть в туалет сходить.

— Только если по-быстрому.

Через пять минут мы уже сидели в «ренджровере». Правая рука у Эстебана висела на перевязи. Перевязку явно делал любитель.

— Куда ехать? — спросила я.

— Поезжай в центр города, заскочим в «Старбакс», он с пяти работает.

— И куда потом?

— В Вайоминг.

— Вайоминг? — удивилась я. — Вайоминг — это где мормоны и…

— Нет-нет, то — Юта. А Вайоминг неподалеку, часа два по шоссе. Давай, ногу на тормоз, поворачивай ключ, да, вот так.

Я выехала со стоянки и повернула в центр. Напротив мотеля, по другую сторону улицы, на разворотном круге стояла большая, взятая напрокат «тойота-тундра» с нью-йоркскими номерами. Я не обратила на нее внимания, только машинально отметила, что в машине, по-видимому, спит человек.

В «Старбаксе» мы оказались первыми посетителями. Кофе был дрянной, не кофе, а помои. Но Эстебан выпил его, как мне показалось, с удовольствием и еще взял к нему печенья, а для меня два желтых банана и небольшой яркий апельсин.

Как выяснилось, Вайоминг находится в полутора часах езды на север от Фэрвью. По федеральным шоссе туда не добраться, но есть неплохая двухполосная дорога, очень тихая — редко когда кто проедет. За все время пути нам встретилось всего несколько фур и два пикапа. В общем, добираться было несложно. Повсюду стояли знаки, предупреждающие о лосях, оленях и медведях, но я никаких животных не видела.

«Ренджровер» хорошо справлялся с путешествием, только верх иногда здорово парусил. Желая обсудить с Эстебаном качества машины, я позволила ей отклониться от курса чуть больше, чем следовало, но он этого даже не заметил.

— Хорошо держит дорогу, — заметила я.

— Угу.

— Центр тяжести высоковат.

— Да?

— Я вижу, у вас вмятина впереди.

— Что?

— В аварию попали, что ли?

— А, так, пустяки.

— Что было-то?

— Да просто веди, твою мать, Мария, недалеко уже.

Вскоре после пересечения границы штата Эстебан велел свернуть на дорогу, которой пользуются служители парка. Она вела к замерзшему озеру, вокруг высился заснеженный лес.

Мы остановились на небольшой, совершенно пустой стоянке.

— Где это мы? — спросила я.

Эстебан ухмыльнулся.

— Нравится? Идеальное место. Сотрудники Службы национальных парков не бывают здесь со Дня благодарения до конца апреля. Сюда никто не приедет. Подледная рыбалка запрещена: озеро хоть и замерзает, но лед недостаточно прочен, чтобы выдержать человека. Так что место идеальное, — ответил он.

— А мы на рыбалку приехали?

— Нет. Ты что, не слышала? Лед недостаточно прочен. Ходить по нему можно, но для домиков, которые ставят рыболовы, он ненадежен. Будь уверена, тут до конца зимы никто не появится.

— Не понимаю. Тогда что мы-то тут делаем?

— У нас встреча.

Тут до меня стало доходить.

— Понятно. А с кем?

— С людьми из Саскачевана.

Я хотела расспросить поподробнее, но Эстебан приложил палец к толстым обветренным губам. На этом разговор и закончился.

Через несколько минут стало холодно, и он велел включить двигатель и обогреватель.

Ругая уже жару, Эстебан пытался поймать какую-нибудь испаноязычную радиостанцию, но горы блокировали прием из Денвера, а в Вайоминге можно было выбирать лишь между песнями об Иисусе в исполнении бездушных белых людей и песнями в исполнении бездушных белых людей об их любовных страданиях.

Незадолго до семи Эстебан выключил радио, развернул машину, вынул ключ и убрал к себе в карман.

— Что происходит? — заволновалась я.

Он достал из бардачка лыжную маску и натянул себе на голову.

— Вы что, вашу мать, делаете?

Он открыл дверь у переднего пассажирского сиденья, пошел к багажнику, вытащил спортивную сумку и охотничий карабин. Потом подошел к дверце у водительского сиденья и поставил сумку мне на колени.

— Слушай меня, Мария, все очень просто. Ты отдаешь им сумку, они дают тебе другую. Нам нет нужды проверять товар, а им нет нужды пересчитывать деньги. Мы все друг другу доверяем. Просто сумка за сумку — и все.