Дэниел Мартин

— Знаешь, Нэлл, я пытаюсь убедить себя поверить в простоту. Так отпавший от веры католик пытается вернуться к вере. Это скорее стремление, чем реальность.

— Думаешь, я сама к этому не стремлюсь?

— За всё приходится расплачиваться.

— Я прекрасно знаю, что Каро обо мне думает. О том, как мы живём.

— У меня создалось впечатление, что сама она не так уж хорошо знает, что именно она думает. Вообще обо всём.

Нэлл поднялась из-за стола и подошла к окну; остановилась перед витой викторианской жардиньеркой и на минуту занялась одним из комнатных растений.

— Я понимаю, она принесла какую-то пользу в роли семейного омбудсмана. 245 Только зачем она ещё строит из себя этакую Минерву, осуждающую нас — простых смертных? — Она раздражённо принялась обрывать потемневшие цветки с мясистого кактуса. Это занятие совершенно по-детски её выдавало: она избавлялась от портящих вид элементов убранства, играя роль хлопотливой хозяйки дома, но в результате, самым нелепым образом, оказалась похожа на высокородную даму, которая когда-то предположила, что хлеб и пирожные взаимозаменяемы. — Мне иногда кажется, что она судит о нас по внешним, самым дурацким проявлениям. Будто у нас нет постоянных проблем с поместьем, всяких треволнений. И всякого такого.

245

Омбудсман — человек, отстаивающий права обиженных, борющийся против нарушения гражданских прав частных лиц; лицо, назначенное правительством для подобных целей (сканд.).

— Это традиционные заблуждения людей, живущих не во дворцах.

— Во дворцах! — Она горько усмехнулась, как человек, знающий всё это изнутри, по личному опыту. — Ты бы видел счёт за починку крыши, который мы только что получили! — Я улыбнулся, но она уже отвернулась от жардиньерки и поймала мою усмешку. — Ну ладно. Только что ты можешь сказать на это, Дэн? Пусть протекает?

Я был избавлен от необходимости отвечать: в столовой появились Джейн и Каро. Тогда я ещё не знал, что Каро наложила запрет на совместные обсуждения её дел; из-за этого Нэлл утратила возможность воспользоваться моим присутствием и сменить тему разговора, когда они вошли.

Наедине с Джейн я смог остаться только после ленча, да и то ненадолго. Вся компания должна была отправиться на прогулку, и мы с ней ждали перед домом, пока будут готовы остальные. В одолженных ей сестрой резиновых сапогах она стояла в неярком солнечном свете, опершись на каменную балюстраду; Джейн никогда не любила сельской жизни и как-то ухитрилась ясно дать понять, что по крайней мере в этом совершенно не изменилась. Она улыбнулась, когда я подошёл:

— Надеюсь, ты не чувствуешь себя здесь слишком уж заорганизованным?

— Неплохо — для разнообразия.

— Vie de campaigne. 246

Перед ленчем Эндрю долго водил меня по всему дому, а потом и по хозяйственным постройкам, разместившимся там, где когда-то был конный двор. Мы поговорили о Каро. Его реакция, разумеется, была гораздо тоньше, чем изобразила Нэлл. Он по-своему разделял мой взгляд на происшедшее: лишь бы не было хуже. Особых чувств против Барни лично он не питал: «если честно, я этих гавриков с телевидения всех не переношу»; меня же он вовсе и не подозревал в каких бы то ни было заговорщических намерениях. Высказался в том духе, что молодняк вредно баловать, а лошадь, пока взрослеет, должна пару раз упасть. И хотя Нэлл он в открытую не критиковал, у меня создалось впечатление (оно подтверждалось теперь и тем, что рассказала Нэлл за завтраком), что ему удалось доказать на деле то, о чём он давно говорил. Наш разговор нисколько не подорвал моего к нему уважения. Эндрю обладал поразительным добродушием землевладельца-фермера: отчасти, вероятно, потому, что сознавал значительность своего социального статуса, но отчасти из-за того, что был хорошо знаком с естественными явлениями природы. Достоинства привилегий обратились в привилегию обладать достоинствами.

246

Vie de campaigne — деревенская жизнь (фр.).

— Ты знаешь, что Каро перешла Рубикон?

— Ещё бы! — Джейн разглядывала гравий у наших ног. — Меня как следует отругали за то, что встаю между матерью и дочерью.

— Вот идиотка!

Она улыбнулась, ничего не ответив. Я опёрся на балюстраду рядом с ней, лицом к дому, и нарушил молчание:

— Забываешь, что дома, подобные этому, всё ещё существуют.

— Тебе везёт.

— А ты ведёшь себя замечательно. Власяницу и не заметить.

Она опять улыбнулась:

— Да дело не в доме. В том, что́ такие дома делают с людьми.

— Овладевают ими?

— Мумифицируют. Так мне кажется. — Она пристально рассматривала гармоничный фасад. — Каро, когда говорит со мной о матери, иногда употребляет одно слово… более многозначительное, чем сама думает. «Мамство». — Джейн помолчала. Потом заявила: — Ну и злючка же я!

— Ну, я вполне могу представить, почему всё это в Эндрю вызывает у меня меньше возражений.

— Так он же родился мумифицированным! Для него это естественно.

— Полегче на поворотах, товарищ!

Она слабо улыбнулась:

— Политика тут ни при чём, Дэн. Всего лишь проблема свободы воли. Каждый раз, как попадаю сюда, переживаю кошмар кровного родства.

Я быстро взглянул на неё:

— В жизни не поверю, что вы похожи.

Она пожала плечами:

— Да нет… не в такой явной форме. Есть разные пути… которыми не уйти от себя самой. От такой, как ты есть.

— А твой друг в Америке? Не помогает?

— Да нет. — Она покачала головой, хотя её «нет» было и так достаточно твёрдым. — Видно, дело в возрасте.

— Может, тебе палочку принести для прогулки?

Она поджала губы:

— Вижу, Роз нашла себе верного союзника.

— Ещё бы. Издеваемся над бедной старушкой по всякому удобному и неудобному поводу.

— Легче всего было бы этот узелок просто разрубить.

— Идиотское заявление.

Она приняла упрёк как должное, но чуть погодя, как бы для того, чтобы мягко упрекнуть и меня и оправдать собственный идиотизм, бросила мне лукавый взгляд искоса:

— Ты мудро поступил, уйдя от всего этого, Дэн.

— Странное какое определение.

— Ну, скажем, удачно.

— Удачно избежал гангрены — путём ампутации, так?

— Да… может быть, именно это я и имела в виду.

Она снова разглядывала гравий, словно моя метафора заморозила в ней что-то, выявив то, чего она не думала говорить. Из дверей появилась Каро с сестрёнкой, мы оторвались от балюстрады и двинулись им навстречу. Я больше ничего не сказал, но упоминание Джейн о мумификации напомнило мне о предложении отправиться в Египет… или, точнее говоря, о том, что стоит только — измени я своё решение — поднять телефонную трубку, как через пять минут с поездкой будет всё устроено. Замечание Джейн о моей мудрости, хоть и высказанное без явной злости, звучало уже знакомым предостережением. Я тоже обладал мумифицирующими привилегиями, оставался в её глазах обитателем низменного, незрячего мира. Мне подумалось, что истинная причина её несвободы заключается именно в неспособности к компромиссам. И неспособность эта оправдывается лишь тем — да и то лишь отчасти, — что менее всего она способна прощать самое себя.

То же относилось и к вопросу Нэлл, так и оставшемуся без ответа: лучше ли было бы оставить крышу протекать? В чём-то Джейн по-прежнему опиралась на глубоко интуитивное убеждение — как это когда-то произошло с её обращением в католическую веру, — что всё, хотя бы в том, что касается её собственной жизни, предопределено, предназначено; это привело её к самому распространённому из всех возможных заблуждений, заставило поверить, что любое из внешних изменений лучше, чем их отсутствие… кредо, нисколько не более обоснованное, чем былое увлечение раблезианской страной грёз, где всё живёт и движется. Всё, чем она сумела заменить раблезианскую мечту и последовавший за нею католицизм (вполне возможно, что такая смена коней была вызвана именно недостижимостью прежнего идеала, что убедительно доказывало и недостижимость личной свободы), — это некая утопия всеобщего равенства, когда Комптон в одночасье превратился бы в дом для престарелых, санаторий для профсоюзных деятелей или бог знает во что ещё… вряд ли я стал бы возражать против такого его использования, если бы это было осуществимо, но ведь речь не об этом. Единственным реальным, истинным пространством, где человек может проверить, обладает ли он личной свободой, является пространство сегодняшних возможностей. Разумеется, все мы могли бы избрать лучший, более благородный, более социалистический, образ жизни, но только не надеясь осуществить всё это в каком-то будущем совершенном государстве. Надо лишь решиться и действовать начиная с сегодняшнего дня в настоящем, сегодняшнем, полном недостатков мире.