Денис Артемьевич Владимиров
Шрифт:
О чем в 1984 году, на банкете по поводу защиты моей диссертации, завкафедрой математической физики матмех факультета ЛГУ профессор Нина Николаевна Уральцева напомнила на радость всем:
– Виктор с Миланой – одногоршечные брат и сестра!
И была права.)
Не имев осознанного образа, Владимиров был «дядей Денисом».
Как «тетями» и «дядями» оставались все взрослые, вызывавшие симпатию и уважение. Например, «дядя
«Дядя Денис» находился в разряде добрых персонажей – как Буратино, Чиполлино, мышонок Пик или медвежонок Егорка.
Тому было много причин.
Я родился в 1959 году, мама защитила диссертацию в 1961-м. Все время после окончания аспирантуры она регулярно ездила в Ленинград. Сначала к своему научному руководителю профессору Николаю Андреевичу Лебедеву (1919-1982), потом по делам, связанным с процессом получения документов. И общалась с сокурсниками-ленинградцами, от которых ее отделяло еще совсем немного лет: Тасей Тушкиной, Леной Быковой-Максимовой и, конечно, Денисом Владимировым.
Мама продолжала летать в Ленинград и позже. Часто, привозя новую немецкую модель самолета или красивую книжку с фотографиями животных, говорила, что это «от дяди Дениса».
Про Владимирова мама мне и рассказывала – чем дальше, тем чаще вспоминая матмеховские годы.
(Одним из первых впечатлений о матмехе ЛГУ было упоминание о женщине, которую звали
Изида Пантелеймоновна Пипунырова.
Не помню, кем она была; кажется, работала в деканате – осталась лишь секвенция И – О – Ф, подобной которой я не знаю.)
В годы учебы мама была полностью счастлива.
У нее имелось будущее: любимая математика, любимый матмех, любимые преподаватели (например, Григорий Михайлович Фихтенгольц (1988-1959)), любимые сокурсники, любимый жених (мама упоминала его как «Геню», только я не удосужился уточнить, был он Геннадием или Евгением, не говоря о фамилии).
И был верный друг Денис, какие выпадают по жизни далеко не каждому.
Вырастая сиротой, я долгое время не ощущал материальной ущербности: став доцентом Башгосуниверситета, мама зарабатывала хорошо. Да и дедушка еще какое-то время оставался начальником, потом получил персональную пенсию союзного значения (установленная единожды в размере 140 рублей и не подлежавшая индексации, к концу жизни она стала скромной, но в 60-е годы была солидной). Но тем не менее Денис Артемьевич, оправдывая трактовку имени, никогда не упускал случая послать мне маленький подарок.
Ведь, тонкий и глубокий как никто, он знал, что материальное оставалось материальным, а живое человеческое участие порой оказывалось выше прочих благ.
По маминым рассказам (и по его подаркам) Денис Артемьевич Владимиров представлялся мне…
Кем он представлялся тогда, сказать трудно.
Сейчас (обращаясь к визуальной параллели с актерами) я понимаю, что видел маминого
сокурсника в образе… На самом деле ни в каком образе я его не видел, он был слишком велик даже мысленно.У мамы в Ленинграде имелись старые друзья Брускины: Итта Хаши-Гиршевна (потерявшая руку в 1 мировую войну и носящая странное отчество лишь потому, что полуграмотная паспортистка неправильно переписала составное имя отца Хаим-Гирша), ее незамужняя младшая сестра Рива и совсем младшая Перла с мужем Давидом Юдовичем.
Они жили на улице Декабристов, летом 73-го (как всегда) отдыхали в Сестрорецке, и мы остановились у них. У Брускиных имелся старенький черно-белый телевизор, показавшийся мне небывалой роскошью. Моя радикальная бабушка, ведомая идеей о вредности телевидения, не позволяла купить аппарат вплоть до моего 10-класса. Хотя сейчас я понимаю, что тем самым она принесла пользу: вместо просмотра глупых сериалов о 4 собаках и танкисте я прочитал 50 томов Большой Советской Энциклопедии синего «сталинского» издания (с вырванным портретом и допечатанной вставкой в один из томов, посвященный букве «Б», куда пришелся Лаврентий Павлович Берия).
Прилетев и еще не побывав у Владимировых, по вечерам мы жадно смотрели все возможные передачи.
В 1973 году впервые показывали «Семнадцать мгновений весны». Насколько помню, с интервалом в несколько дней; приступили мы в Ленинграде, кое-что из середины видели на обратном пути в Москве у двоюродного деда, полковника инженерных войск Никанора Андреевича Барыкина (телевизор был цветным, да фильм имел монохромный релиз…), а последнюю серию смотрели в Уфе у «дяди Бори» – соседа по площадке Бориса Алексеевича Климова.
Впрочем, вспомнил я эпохальный фильм в контексте книги лишь потому, что мама, увидев на экране пастора Шлага, закричала:
– Вылитый Денис!!!
Мой образ почти что разведчика, сложившийся за годы детства, сильно пошатнулся.
О встрече с реальным Денисом Артемьевичем Владимировым, состоявшейся через неделю, я напишу в следующей главе; сейчас возвращаюсь к доленинградскому детству.
Как я уже сказал, женился мамин друг поздно; будущий архитектор Артемий Владимирович Владимиров осчастливил свет своим появлением, когда я находился в сознательном возрасте и с интересом воспринял весть о том, что у дяди Дениса появился сын.
И хорошо помню, с какой радостью отдал маме одну из любимых книжек – иллюстрированную, напечатанную большим форматом повесть Гарина-Михайловского – для того, чтобы ее отослали в Ленинград.
Денис Артемьевич с рождения относился к воспитанию сына серьезно и решил, что первой прочитанной книгой должна быть «Тёма и Жучка».
(Для читателей 21-го века поясню, что в 70-е годы книги – особенно детские и с картинками! – были на вес золота, их передавали из руки в руки многие поколения.
Например, я был счастлив подаркам тети Оли – Ольги Серафимовны Хабаровой (в замужестве Барыкиной) – маминой двоюродной сестры и по совпадению жены папиного брата дяди Миши: «Лесной газете» издания 1948 года и «Марке страны Гонделупы» 1941-го.
Поэтому подарок, сделанный неизвестному Тёме был царским.)
Одним из ярких воспоминаний предотрочества остался осенне-зимний период 1971 года, когда мне было 12 лет и я учился в… пожалуй, 6-м классе.