Дерево ангелов

— Не прошло и недели, как кто-то швырнул камень в окно нашего музыкального магазина. К камню была привязана записка: «Твой отец был поганым Гансом, и ты не лучше его». Я тогда как раз приехал домой из университета и утром отправился с матерью открывать магазин.

— Кроме Руби у тебя есть еще сестры?

— Нет. У меня есть еще младший брат, Эдвард, ему тринадцать. Слава Богу, еще слишком мал, чтобы участвовать во всем этом. — Внезапно он потянулся через столик и обхватил пальцами ее запястье. — У тебя такие же запястья, как у Руби. Ты во многом напоминаешь мне сестру.

Нина смотрела на пальцы Гарри, сомкнутые на ее руке, завороженная интимностью этого жеста и вожделенным ощущением его прикосновения. Она хотела, чтобы оно не кончалось. Немного погодя она спросила:

— Руби тоже младше тебя?

— Старше, на год и три месяца. У нее волосы такого же цвета, как у меня, и очень длинные. Мы с Руби пошли в бабку по матери, которая была ирландкой.

— Вы католики?

— Официально — да, но наша семья не слишком-то религиозна. Правда, в детстве обе мои бабки иногда брали нас в церковь — с тех пор я питаю слабость к свечам. — Гарри осторожно выпустил ее руку и полез в верхний карман. — Хочу подарить тебе кое-что. Я купил это в Каире и собирался послать Руби на день рождения. Но для нее я найду что-нибудь другое, в Лондоне.

Развернув бумажный пакетик, Нина увидела золотой браслет с затейливым орнаментом из скарабеев — священных жуков древних египтян.

— Каково было там, в Египте? — неожиданно для самой себя спросила Нина.

— Ты про эвакуацию? — Он пожал плечами. — Тем, кто там служил, не позавидуешь — это был сущий ад. Мне повезло, что я прибыл туда под конец. Жара была ужасающая. Я-то думал, что, родившись в Австралии, привычен к жаре, но такого я еще не испытывал. И была страшная грязь. Гнус, вши — все кишело ими, они пожирали нас заживо.

Нина оторвала взгляд от браслета и посмотрела на него.

— Египет… Я думала, это что-то необыкновенное.

— Это и было необыкновенно, невзирая на жару и грязь. Приехать из такой молодой страны, как Австралия, и увидеть пирамиды, воздвигнутые тысячи лет тому назад… Я вырезал свои инициалы на подножии одной из тех, что поменьше. — Гарри потушил сигарету. — Ну что, выпьем чаю, а потом побродим по городу?

Они перекусили в маленьком кафе и дошли до Темзы. Солнце снова показалось из-за туч, и они, облокотившись о мокрый парапет набережной, глядели на реку. Мимо прошел баркас с моряками. Нина проводила его взглядом.

— Наверно, это ужасно для твоих родителей — знать, что ты так далеко от дома…

— Да. — Гарри помолчал. — Конечно, я ожидал, что мама расстроится, но я считал, что поступил правильно, записавшись в добровольцы. В общем, я сообщил им о том, что сделал, за ужином — и странное дело: мама сказала, что понимает меня, а вот отец просто сидел и молчал. Зато потом, после ужина, он предложил мне выйти на улицу и сказал, что события в Ирландии переменили его взгляд на вещи и теперь он по-другому смотрит на эту войну. По его мнению, я совершил ошибку, сказал он… Ну да ладно. — Гарри выпрямился. — Пойдем дальше? Я хотел поговорить с тобой кое о чем…

Пройдя еще немного, Нина с Гарри вышли к небольшому газону с несколькими скамейками. Если не считать няни, которая качала детскую коляску, они остались наедине. Под буком стояла скамейка; сверху, сквозь листву, просачивался солнечный свет.

— Как хорошо, что ты смогла приехать, — начал Гарри. — Нина, я не хочу портить такой чудесный вечер, но кто знает, когда мы свидимся в следующий раз… Некоторые вещи так трудно обсуждать — легче было бы вообще не заводить об этом речь.

Нина испугалась: к чему он ее подготавливает?

С минуту они сидели в молчании, а потом он очень спокойно продолжил:

— Ваши с мужем отношения — это целиком твое личное дело, но есть вещи, которые ты должна знать. Один человек, очень мне близкий, человек, которого я люблю, — одним словом, ей причинили очень сильную боль, и я бы не хотел, чтобы нечто подобное случилось с тобой. У меня такое чувство, что я за тебя в ответе, поэтому буду сейчас говорить с тобой так, будто ты — моя сестра. Надеюсь, ничто в моих словах не покажется тебе оскорбительным.

Когда Гарри закончил, повисло молчание. Потом он спросил:

— Сколько тебе лет, Нина?

Она чуть было не ответила — двадцать два, — но спохватилась.

— Восемнадцать.

— Восемнадцать… — пробормотал он.

Никто не мог видеть их в этом уединенном местечке, и Гарри положил руку ей на плечи. Нина повернула к нему лицо, и их губы тут же встретились. Она так желала его, изнемогала от желания. Они долго целовались, позабыв обо всем на свете, а потом Гарри тихо сказал, прижавшись к ее щеке:

— Милая, пожалуй, нам пора идти, ты же не хочешь опоздать на поезд.

Если она заплачет сейчас, то ей уж будет не остановиться. Поэтому она просто взяла его под руку, и они пошли по траве.

Они двинулись в обратный путь по тому же маршруту. Не может быть, чтобы это происходило на самом деле, думала Нина. Неужели все кончилось? Гарри говорил что-то.

— Я не буду провожать тебя до вокзала — мало ли мы столкнемся с кем-нибудь из твоих знакомых.

Когда они вышли на Флит-стрит, то увидели приближающийся кеб. Гарри остановил его, и не успела Нина опомниться, как он уже усадил ее внутрь и захлопнул дверь.

— Ты мне напишешь?

Она ничего не могла ответить — у нее перехватило горло. Он стиснул ей пальцы. Когда извозчик щелкнул вожжами, Гарри быстрым шагом пошел рядом с кебом.

— Твой муж… Ричард… Он ведь тебя не обижает, нет?

— Нет-нет, — успокоила его Нина. — У нас полное взаимопонимание!

Но кеб все ускорял ход, и вскоре Гарри пропал из виду, исчез в море военных форм и зонтиков.

Глава двенадцатая

«Через год война кончится, здесь все в это верят, — писала Катя. — Вмешательство американцев приведет к неминуемому разгрому Германии. А меж тем у нас только и разговору, что о событиях в Петрограде, где, как говорят, улицы запружены черными лимузинами — правительственные чиновники со своими семьями покидают город. Я скорблю об императоре и его семье, скорблю о России. Спасаюсь от мрачных мыслей лишь тем, что веду дела Ивановой фирмы и нянчу своих ненаглядных крошек».

В свое письмо Катя вложила письмо от тети Лены, адресованное обеим сестрам. Тетя со своей семьей успела добраться до Финляндии еще до того, как в Петрограде началась смута, а через несколько дней после отправки этого письма они должны были отплыть в Канаду. «Скоро Россия, которую мы знали, перестанет существовать, — писала Елена. — Ни я, ни мои дочери, ни вы, Катя и Нина, — мы никогда больше не увидим ее».

Перед отъездом Елена побывала в имении Карсавиных. Нининого отца она видела лишь издали. Как только Андрей увидел сестру, идущую по подъездной дороге, он вскочил на лошадь и умчался прочь через Северное поле.