Дерево Миранды

— Вот это — от твоей тёти Миранды, — пояснила Эдна, пальцем постукивая по бумаге. Это имя ничего не сказало Элейн, которая вскинула голову и вытянулась, рассматривая написанное изящным спенсерианским почерком^[2], как будто это были следы от пляски блуждающих огоньков.

— Давным-давно я брала тебя к ней, ещё совсем малышкой, но, наверное, ты не помнишь. Она живёт в Ганновере и ухаживала за твоей бабушкой. — Эдна задумчиво смотрела на бумагу.

Худощавый мальчик двенадцати лет поднимался на велосипеде на холм; он прокатил его по пологому газону и прислонил к ступенькам крыльца.

— Джуниор! — Эдна пронзила сына взглядом. — Сколько раз я говорила, чтобы ты не ездил на велосипеде по траве?

— Я не ехал на нём, я его толкал, а, кроме того, если его поднимать по ступенькам, он будет стукаться и это повредит шинам.

— Это не оправдание! А теперь вернись назад и поднимись по ступенькам, как полагается!

— Ой…

Он прижал грязные кулаки к бёдрам, широко расставил ноги, на лице появилась бунтарская ухмылка.

— Джуниор!

Эдна шелохнулась, словно собираясь подняться, её голова двинулась вперёд, как у змеи, расправляющей кольца. Мальчик отступил, нервно облизал губы и уронил руки. Мать и сын смотрели друг другу в глаза. Джуниор спасовал. Он вздёргивал колесо, переваливал его через ступеньку и снова затаскивал наверх, с ненужными усилиями, будто в отчаянной попытке вызвать взрыв — а потом патетически поднять взгляд и вскричать: «Вот, смотри, чего ты добилась и меня тоже заставила сделать!»

Но шины остались неповреждёнными. Он во второй раз, смущённо и разочарованно, прислонил велосипед к ступенькам крыльца.

— Что читаешь?

— Письмо от твоей тёти Миранды.

— Что она рассказывает?

Взор Эдны скользнул по письму в поисках чего-нибудь, что могло быть интересно мальчику.

— Ей одиноко, с тех пор, как умерла бабушка и оставила её одну-одинёшеньку в большом доме.

Элейн погладила материнскую руку.

— Мам, она красивая? Она красивая?

Эдна задумалась.

— Пожалуй, да. Твой папа чуть было не женился на ней, вместо меня!

Она слабо усмехнулась такой нелепой мысли.

— Но заполучила-то его ты, а? — торопливо спросила Элейн с заговорщицким видом. Раздражённая Эдна метнула на неё грозный взгляд.

— Твой отец женился на мне, потому что любил меня, — с достоинством ответила она. — Не было никаких сомнений, кому он достанется.

Она погрузилась в письмо.

— Если ей одиноко, — спросил Джуниор, — может, ты попросишь её приехать и немного погостить у нас?

Мальчик опустился на верхнюю ступеньку крыльца, вытащил складной нож и попытался ногтем поддеть лезвие.

Эдна задумалась.

— Не знаю. Может, лучше сперва посоветоваться с папой.

Пухленькие пальчики Элейн пробрались через качельные подушки прямиком к книге сказок, украдкой подняли её с качелей и положили на подоконник за спиной. Девочка повернулась к матери, невинно округлив глаза.

— Лучше я пойду и посмотрю, не выздоровели ли мои заболевшие куколки, — сказала Элейн. Когда ей надоедало играть с куклами, те считались больными. Она спрыгнула с качелей на пол, так энергично оттолкнувшись, что качели яростно задёргались из стороны в сторону, а Эдна сердито глянула вверх, на цепи, взвизгнувшие в потолочных крюках.

Элейн очень мягко прикрыла за собой дверь и, через захламлённую гостиную, прокралась к выходящему на крыльцо окошку. Эдна вскрывала очередное письмо, а Джуниор испытывал лезвие ножа, срезая кромку с ботиночной подошвы.

Элейн, высунув от усилий язык из уголка рта, медленно просунула руку через прореху в сетке, стараясь не поцарапаться о торчащую проволоку. Она втащила книгу сказок внутрь и с ликованием вновь прижала её к груди. Девочка скорчила поглощённой чтением матери страховидную гримасу и понесла книгу наверх, в сомнительную святыню своей комнаты.

В кресле у торшера, как обычно, сидел Ральф Торп. Когда-то он был жизнерадостным и привлекательным; теперь же стал апатичным и осунувшимся. Он не произнёс ни одного осуждающего слова, пока искал свою незавершённую повесть с продолжением в одном из журналов, которые Эдна впихнула в газетницу, позагибав им уголки. Читал он в молчании.

Эдна сидела на диване, а рядом с ней стояла битком набитая корзинка для рукоделия. Эдна пришивала кружевной воротник к платью, держа его в руках.

— Вот пропасть! Опять вышло неправильно! Ну, мне начхать. Оставлю, как есть. Всё равно никто не заметит.

Ральф перелистнул страницу журнала и отложил его. Элейн увлеклась вырезанием бумажных куколок с последней страницы повести.

— Что это за обедом дети говорили про Миранду? — поинтересовался Ральф.

Эдна уставилась на него. В их взглядах не сохранилось даже остатка чувств — ни любви, ни ненависти.

— Сегодня от неё пришло письмо. Она говорит, что денег от маминой страховки уже не осталось и не знает, куда ещё обратиться. Разумеется, она намекает, что не отказалась бы приехать сюда и погостить у нас — и ведь нет никаких причин, почему бы так и не поступить, верно?

Ральф молчал и смотрел мимо неё, от воспоминаний его лицо помягчело. Эдна забеспокоилась.

— Наверное, она ещё по тебе сохнет! — презрительно усмехнулась она. — Помню, видела твою фотографию в её комнате, когда я возила Элейн в Ганновер, повидаться с ней.

Она весело улыбнулась, но глаза остались жёсткими и замкнутыми.

Её муж поджал губы.

— Кроме того, — добавила Эдна, теребя кружевной воротник, — ещё и дети: я не могу заботиться о них и при этом выполнять всю домашнюю работу. Я не становлюсь моложе и, в конце концов, мне нужен небольшой перерыв, чтобы отвлечься.

Её расчётливый взгляд огорошил Ральфа. Он поднял журнал и уставился в текст, скрывая лицо.

— Я всегда говорил, что тебе следовало бы нанять прислугу, — неуверенно пробормотал он.

— Да, помню. Но я пыталась экономить, занимаясь всем сама. Думала, ты оценишь.

Пальцы её мужа на журнале вздрогнули.

— Но теперь я поняла, что дальше так не могу. Так что… ну, я подумала, мы могли бы сэкономить и всё равно получить помощь в домашних делах, если пригласим Миранду приехать. Она может поселиться в мансарде — там всё равно полным-полно старья и это удержит её подальше от нас, если мы захотим пригласить гостей.