Дерево с глубокими корнями: корейская литература

Итак, закончив МГУ, господин Пак вернулся на родину и смог организовать (то есть убедить начальство и выбить денег) пятилетнюю программу обучения корейских учителей в России. Это обучение включало в себя и приезд корейских учителей в Россию, и работу наших преподавателей в Корее.

Кроме работы с учителями математики мне довелось провести занятие по анализу стихотворения с преподавателями литературы. Я выбрал стихотворение Пастернака «Август» из романа «Доктор Живаго». Меня поразило, что практически все учителя этот роман знали, а многие читали. Я, к своему стыду, на тот момент прочел ровно одну (совершенно замечательную) корейскую книжку — «Верная Чхунхян», — да и то только потому, что она была подарена нам, когда участники программы приехали в первый раз в Россию. Судя по моим филологическим друзьям, я не исключение: корейская литература очень плохо у нас известна, и я думаю, что дело не в качестве этой литературы, а в том, что наша голова в основном повернута на Запад.

Переводчица, с которой мы работали, нашла несколько разных поэтических переводов «Августа», это также было для меня неожиданностью, но ни один ее полностью не удовлетворил. В результате она сделала свой подстрочник, и все варианты переводов мы раздали участникам накануне занятия. Разговор получился более содержательным и глубоким, чем я мог предполагать. Мне хотелось прежде всего обсудить категорию времени в этом стихотворении. Но разговор довольно быстро стал совершенно личным, люди говорили про смерть, бессмертие, творчество — если бы не переводчик и усилие взаимного понимания, связанное с языком, то порой мне казалось, что я нахожусь в русской аудитории. До занятия я думал, что для людей корейской культуры многое в этом стихотворении «слишком христианское» или даже слишком русское, что оно может быть интересно для них как другой взгляд на мир, время, жизнь, смерть, но разговор показал, что, наоборот, почти все в стихотворении универсально, понятно и близко. Впрочем, возможно, это просто говорит о странной близости русских и корейцев. Мне запомнился один анекдот, рассказанный корейским коллегой.

Как кто пьет чай.

Китайцы пьют чай, чтобы насладится запахом, почувствовать момент покоя и созерцания, уйти в себя. Японцы пьют чай ради сложной церемонии, связывающей их с предками, национальными традициями, выстраивающей социальную иерархию. А корейцы пьют чай, чтобы поболтать с друзьями.

Прямо как мы! (Заметим, в скобках, что структура анекдота похожа на нашу серию «русский, немец и поляк».) Надо сказать, что корейцы пьют не только чай. В первую же ночь в Москве корейские мужчины купили достаточно водки, чтобы ощутить, что они в России. Полночи гуляли. Кому-то было совсем плохо, так что он день отлеживался, но все остальные рано утром были на рабочем месте бодры и подтянуты. Русская еда оказалась для корейцев тяжела, никакие взятые с собой приправы их не спасали, а вот мне корейская еда показалось одной из самых легких и простых. В студенческой столовой был шведский стол, можно было выбрать не острую пищу, было много рыбы, морепродуктов и трав. В кафе и ресторанчиках я впервые увидел 3–4-летних детей, свободно орудующих палочками. Тогда я подумал: это такая потрясающая тренировка мелкой моторики, что успехи Юго-Восточной Азии в образовании совершенно закономерны. В Корее мне увиделось, что эти успехи связаны с общим духом подъема, какой бывает в стране, где старшее поколение хорошо помнит всеобщую бедность, а среднее за свои двадцать-тридцать лет сознательной жизни увидело множество ошеломительных перемен. Впрочем, скорость перемен создает и напряжение, и чувство потери почвы. Бьонг Ха с горечью говорил, что традиционных крестьянских хозяйств в стране практически не осталось, что уходит поэзия и приходит стандартизация, что молодые люди скучают продавцами в торговых центрах, а другой работы нет. Все, как везде, неутешительно соглашался я.

После недели работы нас повезли в Сеул, Бьонг Ха был прекрасным экскурсоводом. Показывая нам старейшие деревянные ворота, сохранившиеся в Сеуле, он говорил примерно так: «Может показаться, что форма и конструкция этих ворот есть практически копия таких-то китайских образцов, но опытный взгляд найдет тут существенные отличия: посмотрите на эти линии, в них сказываются формы традиционной корейской архитектуры…» Мне показалось, что в этом высказывании есть что-то хорошо мне знакомое. Потом я понял: это похоже на описание древнерусской иконописи в контексте византийской традиции. Да, канон пришел к нам из Византии, но посмотрите на этот колорит, на эти нежные линии, на эти особенности пластики фигур, на выбор сюжетов…

Корея, как и Россия, — это молодая культура, росшая рядом с более древней и более богатой культурой. Многое приходилось перенимать, осваивать и переиначивать. Пушкин писал о русской «переимчивости». Может быть, это, в частности, и объясняет удивительный феномен Виктора Цоя и Юлия Кима.

notes

Примечания

1

Перевод Е. Кондратьевой.

2

Здесь и далее цитаты приводятся по изданию: С. Кьеркегор. Страх и трепет. Диалектическая лирика Иоханнеса де Силенцио. Перевод Н. В. Исаевой и С. А. Исаева. (Здесь и далее — прим. перев.).

3

Войска Северной Кореи в Корейской войне 1950–1953 гг.

4

Первая строка стихотворения китайского поэта Ли Бо (701–762). На русском языке стихотворение известно под названием «Поднося вино» в переводе А. Ахматовой.

5

Заглавная строка из стихотворения китайского поэта Ду Му (803–852) «Беседка на реке Уцзян».

6

Ялуцзян (или Амноккан) — река, определяющая юго-западную часть границы между КНДР и КНР.

7

Имеется в виду гражданская война в Китае между силами Китайской Республики и китайскими коммунистами в 1927–1950 гг.

8

Имджин — река на территории Корейского полуострова. Течет с севера на юг, пересекая демилитаризованную зону между РК и КНДР, впадает в реку Ханган.

9

Стихотворение «Провожаю Дуна старшего» китайского поэта Гао Ши (702–765). Перевод Л. Эйдлина.

10

Строка из стихотворения Гао Ши (702–765) «На границе слушаю свирель».

11

Проводя параллель со стихотворением «На границе слушаю свирель», автор сравнивает погибших воинов с опавшими лепестками сливы, а грохот снарядов — со звуками свирели.

12

Ванцин — уезд Яньбянь-Корейского автономного округа провинции Гирин (Китай).

13

Мэн Хао-жань (689/691–746) — китайский поэт времен династии Тан.

14

Строки из известного стихотворения Мэн Хао-жаня «Весеннее утро». Перевод Л. Эйдлина.

15

Строки из стихотворения китайского поэта Ван Ханя (687–726) «На мотив Лян-чжоу». Перевод А. Крисского.

16

Строки из того же стихотворения.

17

Цяны — одно из горных племен, враждовавших с Китаем. Чистые Ручьи, Три Бездны — названия водных путей, по которым плыл Ли Бо, направляясь к местности Юйчжоу.

18

Стихотворение Ли Бо «Песнь луне Эмэйшаньских гор». Перевод Э. Балашова.

19

Стихотворение Ван Чан-лина (698?—756?) «В Башне лотосов прощаюсь с Синь Цзянем». Перевод Е. Захарова.

20