Деревянный каземат

* * *

Проснулась Аревик с тяжелой головой, совсем не чувствуя себя отдохнувшей. Вернее, первая мысль, еще питавшаяся прошлыми ощущениями, была спокойной и умиротворенной – она подумала, что сейчас достанет из холодильника коробочку кефира, сделает бутерброд с сыром и перейдя через двор, окажется в привычном обществе медвежьего семейства и молчаливой, отлитой из металла русалочки. Но мысль эта прокатилась, как большой мяч, который, подпрыгнув, исчез в овраге с таблетками. Тут-то голова и наполнилась тяжестью…

Осмотрела комнату, к которой вчера уже начала привыкать, но сегодня будто забыла, и приходилось все начинать заново.

Весь прошедший вечер они с «матерью» провели за просмотром семейных альбомов. Аревик с любопытством смотрела на голенького младенца, ползавшего по постели. Потом младенец подрос, облачился в розовое платьице и отрастил косички. Потом косички исчезли, а в руках появился портфель. При всех этих превращениях постоянно присутствовали какие-то незнакомые люди, никак не ассоциировавшиеся с понятием «мать», «отец», «дядя Боря» (или он был не Борей?..)

Потом повзрослевшая девочка вышла замуж. Вот, жениха Аревик разглядывала долго и внимательно, прикидывая, как выглядела рядом с ним, и пришла к выводу, что Катя – дура, раз ушла от такого красавца с капитанскими погонами (особенно после того, как он нес ее на руках через какой-то мостик). …Может, его еще можно вернуть, ведь, сколько семей восстанавливаются после развода?.. – но эта мысль была мимолетной, и просуществовала лишь до тех пор, пока страница альбома не перевернулась.

Вообще, наплыв информации оказался настолько огромным, что часам к десяти Аревик перестала в ней ориентироваться, а Татьяна Ивановна все рассказывала и рассказывала о чем-то своем. Казалось, ей самой приятно окунаться в воспоминания, ведь одно, делать это мысленно, охватывая взглядом знакомую хронологическую таблицу, и совсем другое – вслух, пересказывая мельчайшие детали.

Наконец Аревик призналась, что устала. Мать разочарованно вздохнула, видимо, оттого, что Кате так не удалось ничего вспомнить самостоятельно, но потом они обе решили, что ночь должна все расставить по своим местам.

И вот ночь прошла. Ничего не изменилось (да и не могло измениться), если не считать, конечно, отяжелевшей головы, не желавшей больше воспринимать никакой информации.

Аревик долго прислушивалась к посторонним звукам, и только определив, что Татьяна Ивановна на улице, все-таки встала. Неизвестно, во сколько вставала «настоящая» Катя, но часы показывали половину седьмого.

…Это она меня разбудила, – подумала Аревик, глядя на огромную черную муху, ползавшую по потолку. Выполнив свою миссию, муха угомонилась; счастливая – она могла спать даже вниз головой, а Аревик поняла, что больше заснуть не сможет. Но и просто лежать с открытыми глазами было невыносимо – какой-то беспричинный страх, исходивший от мебели, от вещей, от всего дома спрессовывался внутри так плотно, что сердце даже начинало пропускать удары. Отсюда надо было бежать немедленно!.. С другой стороны, если быть реалистом, то бежать ей пока некуда, и сюда придется возвращаться, по крайней мере, ночевать. Ох, это спасительное, так внезапно возникшее слово «пока»! Какой глубокий смысл в нем заключен! Оставалось только найти ему материальное воплощение.

Аревик выскользнула из постели (за последние ночи ей так понравилось спать голой, что она решила узаконить это приятное нововведение); сладко потянулась. Да, диван здесь гораздо удобнее, чем в ее прошлой жизни, хотя на нем пока и не удалось по-настоящему выспаться. (Опять это «пока»!..) Чуть раздвинув шторы, выглянула на улицу, и увидела Татьяну Ивановну, склонившуюся к грядкам. Вот бы проскочить мимо нее незамеченной!.. Нет, это вряд ли удастся, зато появилась возможность спокойно умыться, позавтракать, накраситься и уж потом, быстро пролепетав «доброе утро», сбежать в большой город, где, и Аревик, и Катя, по существу, были равны, теряясь в многолюдной толпе.

Аревик набросила халат, пахнущий… как странно, это ведь ее запах. Запах ее дезодоранта и ее тела, но обоняние отказывалось признавать его своим. …Неужели так будет всегда? Нет, когда-нибудь я привыкну, если, конечно, до этого не сойду с ума… а курить-то как охота!..

Чай у Татьяны Ивановны был хороший, гораздо ароматнее того, что обычно покупала Аревик, и сыр лежал в комплекте с колбасой, а не что-либо одно, на выбор. А еще овощи! Аревик поняла, что они сорваны в огороде к ее пробуждению, и еще пахнут солнцем. Вот это, конечно, здорово – не то, что блеклое и безвкусное тепличное изобилие, заполнявшее рынок.

После завтрака Аревик вернулась в комнату. …Блин, дура! И как я не догадалась «стрельнуть» у Ани сигаретку?.. Надо срочно валить в город!.. Она открыла шкаф, так как топик требовал стирки. Нельзя сказать, что гардероб поражал богатством выбора, но он в корне отличался от ее собственного, утраченного навсегда.

…Интересно, что стало с теми моими вещами?.. Об этом Аревик как-то не задумывалась, и сейчас не могла решить, жаль их ей или в новой жизни им нет места? В целом, пожалуй, не жаль, но кое-что я б оставила… хотя размеры уже не подойдут… Аревик не спеша двигала туда-сюда десяток вешалок, разглядывая вещи, и не могла определиться. Все какое-то непривычно яркое… и тут в очередной раз поймала себя на мысли, что ведь и сама стала другой – теперь ей не надо прятаться под личиной «серой мыши». Достала короткое белое платье; усмехнулась, подумав, что будет похожа на собственный негатив, так как обычно кожа у нее была светлой, а одежда – темной. Примерила. Естественно, платье сидело идеально, ведь это же было ее платье.

– Доброе утро, – появившись на крыльце, Аревик улыбнулась. Она минуты три репетировала эту улыбку перед зеркалом, и, вроде, получилось более-менее естественно, потому что мать выпрямилась, улыбнувшись в ответ.

– Доброе утро, Катюш. Куда это ты в такую рань?

– Хочу по городу побродить, пока не жарко. Может, вспомню что-нибудь, – выдала она «домашнюю заготовку».

– Это правильно, – Татьяна Ивановна кивнула, – только не заблудись. Может, записку с адресом в карман положишь?

– Я паспорт взяла.

– Молодец, дочка. Смотри, и платье откопала…

Внутри у Аревик все замерло.

– Так жарко ведь, – сказала она неуверенно.

– Я ж тебе еще неделю назад о нем говорила, но ты ответила, что оно немодное. Влезла в джинсы…

– Ну, модное – не модное, – Аревик облегченно вздохнула и даже улыбнулась, – зато удобное.

– И я тебе то же самое говорила. Ты когда придешь, чтоб я не волновалась?

– Ой, не знаю. Но я позвоню, если буду задерживаться.

– Лучше не задерживайся – ты еще такая слабенькая. Домой из города на чем поедешь?

– На любой маршрутке, где написано СХИ. (Этот вопрос они обсуждали вчера вечером).

– Правильно. Ну, иди. Ты не забыла, что вечером должна позвонить Ане?

– Нет. Кстати, может, поищу этот «Сфинкс» и сама зайду к ней, – Катя вышла за калитку, а Татьяна Ивановна смотрела ей вслед и думала, что произошедшее очень изменило дочь. А если б она еще знала, куда та направилась первым делом, то и вовсе была б шокирована!