Деревянный Меч

* * *

Очень узкая полоска сумерек отделяла каэнским летом день от ночи. Когда на страницы легла нежно-лиловая полумгла и читать стало невозможно, Кенет с сожалением захлопнул книгу и встал. Он немного полюбовался заливом, по вечернему времени уже усеянным огнями, спешащими к берегу, и покинул порт. Когда Кенет проходил мимо ночного рынка, его ворота уже распахнулись, встречая первых покупателей. Ночь опустилась на город быстро. И едва угас над горизонтом последний отблеск вечерней зари, как в темном небе над Каэном вспыхнул праздничный фейерверк.

Казалось, все вокруг громыхало, гремело, взрывалось, трещало и хлопало. Радужные корабли рассекали черный небесный океан, раздувая под незримым ветром пламенные паруса. Огненные драконы взмывали во мрак и осыпались на город золотыми звездами. Воздвигались и рушились и снова воздвигались полыхающие замки. Огонь крутился колесом, вертелся волчком, плясал и подпрыгивал. Гигантские ветряные мельницы бешено вращали огромные пламенеющие лопасти. Золотые и серебряные птицы, разбрасывая огненные перья, летели куда-то в ночь, прогоняя ее в немыслимую даль. И то и дело вспыхивала и гасла, вспыхивала и гасла и снова вспыхивала огромная сияющая рыба, и из ее разверстой пасти текла нескончаемым серебром дорога.

Восхищенный Кенет не мог себя заставить опустить голову и несколько раз споткнулся. Чудо еще, что в праздничной давке ни один гуляка не попытался затеять с ним свару. Юноша брел наугад, то и дело натыкаясь на других зевак с задранными головами. К лавке каллиграфа Кенет добрался с изрядным опозданием.

Старая служанка неодобрительно покачала головой: как посмел опаздывать какой-то там герой, если его изволила почтить вниманием ее барышня! Не говоря ни слова, старуха взяла Кенета за руку и повела его такими закоулками, что он под страхом смертной казни не смог бы припомнить дорогу. Он уже не радовался фейерверку, не смотрел по сторонам. Он перебирал в памяти слова Хакки и с ужасом думал: “А что, если и это не поможет?” Кенет начал было даже подумывать, не сказать ли Таме чистую правду без всяких затей, хотя Хакка ему и отсоветовала. “Бесполезно, господин воин. Она вам не поверит. Решит, что это пустые отговорки, и возненавидит вас до глубины души. Даже и не пытайтесь!” Кенет хорошо запомнил и этот ее совет, и все другие, но… но если не сработает?

Барышня Тама ждала своего возлюбленного в саду, в небольшом крытом павильоне. Кенет хотя и думал о другом, не мог не восхититься его неброским изяществом. Тама выступила ему навстречу из темноты павильона – бледная от волнения, но одетая с хорошо обдуманной изысканностью. Длинные черные волосы уложены в прихотливую прическу “Ярусы томления”, совсем как у героини какой-то там чувствительной истории – Кенет уж и позабыл, как ее там звали, но Наоки ему что-то такое рассказывал. Все три “яруса томления” отливали золотом в свете фейерверка. Платье из белого шелка на пурпурном чехле, несомненно, было выбрано после долгих поисков: именно оно наилучшим образом выглядит в скользящих сполохах света и тени. Да, барышня Тама в отличие от Кенета прочитала великое множество историй о пылких влюбленных и отлично знала, как одеться для ночного свидания в саду, чтобы произвести впечатление. У Кенета мигом во рту пересохло.

Тама отослала служанку и движением руки пригласила Кенета войти в павильон. Кенет шел за ней, ступая как можно осторожнее. Он чувствовал себя тяжеловесным, неуклюжим, совершенно неуместным здесь, среди изысканных цветов с тонким ароматом и незнакомых причудливых деревьев. В павильоне чувство это только усилилось.

Внутри было темно. То ли из предосторожности, то ли из склонности к возвышенному стилю Тама не стала зажигать в павильоне свет, даже свечи не принесла. Только отсветы фейерверка выхватывали из темноты ее лицо с упрямо закушенной губкой, да шелковое платье смутно белело во мраке.

– Садитесь, господин воин, – прошептала Тама, и Кенет послушно опустился на сиденье. Он по-прежнему молчал. Говорить первому – нет уж, увольте. Сама его сюда затащила – пусть сама теперь и говорит.

– Я не успела поблагодарить вас там, в лавке. – Шепот девушки щекотал шею, и Кенет постарался как можно незаметнее отодвинуться.

– Пустое, – пробормотал он.

– Совсем не пустое, – возразила девушка. – Я так испугалась… всю ночь потом не спала.

“Я тоже”, – мрачно подумал Кенет.

– Я все время думала… о вас.

– По-моему, высокородная барышня, – осторожно заметил ей Кенет, – вы совершаете ошибку.

– Не смейте! – гневно вскрикнула Тама, позабыв про всякую осторожность, и тут же понизила голос. – Только не смейте говорить мне, что я выдумала себе идеал и по-детски влюбилась в него, а теперь примеряю этот идеал на первого встречного. Это неправда, слышите?

“Молва не лгала, – подумал Кенет. – К сожалению, девочка действительно не глупа. И первое из моих возражений она предвидела и высказала вслух сама. Хорошо еще, что я только им не ограничился – хотя это и чистая правда”.

– Конечно, неправда, – спокойно подтвердил Кенет. – Я и в мыслях не имел ничего подобного.

– Тогда что за ошибку я совершаю? – недоверчиво улыбнулась Тама. Раскрасневшаяся от недавнего гнева, с улыбкой на устах, она выглядела очень юной и очень хорошенькой. Слишком хорошенькой. Кенет с трудом отвел глаза.

– Я никогда бы не обидел вас подобным глупым предположением, – горячо заверил ее Кенет. – Нет, вы влюблены не в идеал, а в живого человека. Но как ни горько сознавать, этот человек – не я.

Слова его настолько ошеломили Таму, что заготовленный было ответ замер у нее на устах, и Кенет мог продолжать беспрепятственно. Главное – не давать ей опомниться. На любительницу чувствительных историй, способную наворотить на своей голове целых три “яруса томления”, должно подействовать.

– Истинная любовь возникает в сердце незаметно, – с проникновенной печалью в голосе вещал Кенет. – И расцветает незаметно. Когда приходит срок, она дает о себе знать, и вы внезапно понимаете, что уже давно, очень давно, ваше сердце отдано этому человеку. Но до той минуты ваша любовь таится даже от вас.

Что правда, то правда. За одним только исключением – к барышне Таме она ну никак не относится. Хотя случается подобное нередко – и не только в жизни, но даже и в любимых книжках барышни Тамы. Так что барышня слушала его, приоткрыв рот от изумления, и Кенет без помех продолжал развивать достигнутое тактическое преимущество. Проникновенная печаль в голосе давалась ему легко: необходимость беззастенчиво лгать его и в самом деле печалила.

– Быть того не может, чтобы такая высокородная барышня и в самом деле пленилась незнакомцем. Ни ваш ум, ни ваше чуткое сердце не допустили бы ничего подобного. Нет, вы просто уже любите кого-то неведомо для себя. А я, на свою беду, похож на этого человека. Вот вы и приняли меня за него.

Уверенность, порожденная отчаянием, наполняла голос Кенета. Она заставила бы поколебаться пламенного фанатика – не то что неопытную девушку. Тама была настолько захвачена его рассуждениями, что думать ей было определенно некогда.

– И в кого же я, по-вашему, влюблена? – с простодушным жадным любопытством спросила она. Отблеск фейерверка выхватил из темноты на мгновение ее лицо: полнейшая вера в услышанное, и ничего больше. Она поверила. Кенету стало на мгновение немного грустно. А отчего бы ей и не поверить? Девочка играла с куклами, теперь она выросла и играет в любовь со взрослыми куклами. Какая ей разница, кого одевать в шелка и кормить с ложечки?