Дерианур - море света

На крыше вольных каменщиков сдувало сильными порывами ветра. Обнаружив более или менее ровное место за часами, все двенадцать выстроились в круг и сцепили руки. Колбы были поставлены в середине. Между ними Иван Иванович положил пентакль. Оставалось ждать, пока молния шибанет в него, на что надежды было мало, потому что часовая башенка экранировала.

Однако опасения оказались напрасны. Металл пентакля притягивал электрические разряды. Он светился в темноте, и даже сквозь плотные струи дождя Шувалов видел, как вспыхивает его неестественно белый глаз. Не успели каменщики совершить 12-й круг по часовой стрелке вокруг колб с головами, как сильнейший удар молнии сотряс здание. Казалось, Кунсткамера должна развалиться на куски, но, открыв глаза, люди обнаружили, что дом стоит на месте, а вот с головами творится нечто странное.

Синевато-зеленое сияние исходило от пенкаля. Он приподнялся в воздухе на локоть выше колб и из него к ним тянулись длинные светящиеся корни, заставлявшие склянки гореть безжизненным электрическим светом. Вместе все три предмета образовывали магический треугольник, и в нем... мертвые головы жили, двигались, смаргивали спирт со слипшихся ресниц и шевелили губами.

Это зрелище пригнуло собравшихся к крыше сильнее любого дождя с громом и молниями. Никто не отваживался подняться на ноги. В этот момент Иван Иванович заметил, что на салфетке, которую он предусмотрительно вынул из кармана, расплываются темные пятна. Нацарапанные Брюсом иероглифы обретали цвет, превращались в обычные буквы...

– - Скажите нам, благородные терафимы, -- начал фаворит, машинально повторяя написанное, -- кто станет следующим местоблюстителем российского императорского трона...

"Местоблюстителем? Вот это новость!
– Успел подумать Шувалов.
– Разве государи одевают корону не по праву?"

– - ... в ожидании прихода Царя Мира?
– дочитал он текст до конца.

"Ага, -- хмыкнул фаворит.
– Доигрались! Мы ждем Мессию. Машиах пришел..."

Головы несколько мгновений переваривали сказанное - все-таки это были лишь электрические игрушки и ждать от них быстроты реакции не приходилось а потом затараторили.

– - Мужчина, - сказал Вилим, с вызовом глядя на свою соседку.

– - Женщина!
– Взвизгнула Мария Гамильтон.

– - Мужчина!
– Повысил голос Монс.

– - А я говорю, женщина.
– Гамильтон сверкнула выцветшими глазами.

– - Петр!
– Взвыл любимчик императрицы.

– - Екатерина, - поджала губы фаворитка царя.

"О чем они?
– Мучительно соображал Шувалов.
– Может, у них мозги испортились? Болтают о своих временах. Тогда так и было. Сначала Петр. Потом Екатерина".

– - Петр!

– - Екатерина!

– - Мужчина!

– - Женщина!
– Доносилось из колб.

Все собравшиеся стояли в замешательстве. Страх, а с ним и торжественность момента пропали.

"Чертова рухлядь!
– Думал Шувалов.
– Если они и раньше так предсказывали будущее, то не удивительно, что у нас чехарда на престоле..."

– - Мужчина!

– - Женщина!
– Разорялись головы.

– - Шлюха!

– - Неуч!

– - Тихо!!!
– В голос закричал на них Роман Воронцов. У него первого не выдержали нервы.
– Отвечайте, а то вышвырнем из колб.

Головы захлебнулись и обиженно уставились на него.

– - Сначала Мужчина, потом Женщина, - презрительно процедил Монс.

– - Согласна, - пискнула Гамильтон.
– Мужчина недолго. Женщина до конца века.

– - Согласен, - кивнул Вилим, и оба замолчали.

Свет погас.

Иван Иванович долго шарил по крыше в поисках пентакля. Но ни его, ни салфетки с письменами не было. Последнюю мог унести ветер. Что же касается металлического предмета, Шувалов решил, что он вернулся к своему прежнему хозяину. "Хорошо, что в следующий раз, когда придется вопрошать о судьбе престола, к Брюсу поеду уже не я.

– с облегчением думал фаворит.
– Смерть дает некоторые преимущества... И все же, о какой женщине так спорили головы?"

"Сорвалась с полонеза в присядку", -- думала графиня Брюс, спускаясь по желтой мраморной лестнице Летнего дворца. Ей хотелось выйти в сад и проветриться. Прасковья Александровна считала себя виновницей случившегося. Нет, ей и в голову не приходило, что Като может надолго связаться с этой гвардейской сволочью. Она хотела просто развлечь подругу. Только и всего!

В начале осени часто собирались к обеду у великого князя. Возле Царского Села были разбиты лагеря. Однажды в громадной зеленой палатке Петр Федорович закатил трапезу на 40 персон. Завесы у входа не опускали. Его высочество и голштинские генералы сильно курили. Порывы ветра выносили клубы сизого дыма вон.

"Где он берет такой мерзкий дешевый табак?" - думала Прасковья Александровна, у которой сразу же разболелась голова. Разговор шел по-немецки, и она часто теряла нить беседы.

– - Я с трудом понимаю, о чем речь, - шепнула ей графиня Нарышкина.

– - Терпите, душенька.
– Брюс сделала над собой усилие и улыбнулась. К счастью, вы достаточно хорошенькая, чтобы позволить себе ничего не смыслить.

– - Говорят, у него даже генералы из прусских сапожников, хорошо, если из унтер-офицеров, - тихо заметила Нарышкина, бросив неприязненный взгляд на наследника.

– - Кто говорит?

Графиня побледнела.

– - О, нет. Вы напрасно так подумали. Лева никогда не мог бы сказать такого. Я слышала это от...

"Глупая гусыня. Научилась бы хоть язык держать за зубами, - вздохнула Брюс.
– Болтает где попало, а потом спохватывается, что с ее мужем могут поступить круто. Да и поделом, будет знать, чего при жене брякать".

– - Что-то я не вижу за столом великой княгини, -- сказала графиня, чтоб переменить тему разговора.
– Да и Понятовский какой-то хмурый, ничего не ест. Вы не находите?

– - Ой, что вы, -- зашептала Нарышкина.
– К счастью для себя, вы опоздали и не видели этой стыдобищи. Ее высочество выбежала в слезах.

– - А что такое?
– Встревожилась Брюсс.

– - Его высочество уже в начале обеда были весьма хороши и провозгласили тост за графиню Елизавету. Великая княгиня не стала пить. Тогда он потребовал, чтоб она пила здоровье его любовницы. Ее высочество, конечно, отказалась и хотела уйти...

– - Какой ужас!
– Вырвалось у Брюс.

– - Слушайте дальше. Он догнал ее схватил за руку, подтащил к Понятовскому...

– - Боже мой!

– - Да, да. А потом при всех, вы понимаете? При всех сказал, будто не уверен, что браки действительно совершаются на небесах, что намерен исправить оплошность Господа и дарит свою жену тому, кто ей милее, а себе он давно выбрал кампанию!

– - Что же вы мне раньше не сказали?
– Прасковья Александровна встала.
– У ее высочества такое чувствительное сердце. Боюсь как бы она чего над собой не сделала.

– - Бог с вами графиня, - перекрестилась Нарышкина.