Дерианур - море света

Грицу вдруг сделалось так больно, что он заплакал, и тут понял, что уже не на шутку захмелел и надо бы кончать опрокидывать в рот стакан за стаканом, но не мог.

Еще через пол часа он выбрался на лестницу, чувствуя себя совершенно пьяным и несчастным. Привалился к стене и заснул. Точно провалился в глубокий обморок.

Внизу заскрипели ступени. Кто-то поднимался наверх, большой и неуклюжий. Кажется, он хромал. И еще прижимал к груди обернутую во что-то белое руку.

– - Эй, Гриц, что это у вас за сборище? Эй, да ты совсем пьяный! Эй, эй, не падай.

Но Потемкин все-таки упал и снизу вверх с удивлением уставился в лицо гостя.

– - Чур меня, чур, -- прошептали побелевшие губы.

– Уходи, Гришан, покойным надо на кладбище лежать.
– - И дальше весь хмель из Потемкина вышибло, как ударом кулака в висок.

Он дернул бы от удивления головой назад, но поскольку под ней и так были жесткие ступеньки, предпочел просто повертеть ею.

Гость жалостливо склонился над ним и, с трудом орудуя одной рукой, усадил друга у стены.

– - Перебрал маленько, -- констатировал Орлов.
– Эй, милый, как же я рад тебя видеть!
– и он, взяв Потемкина за уши, сочно расцеловал в обе щеки.
– Вернулся я. Хоть и калечный, зато в чинах. Капитаном теперь. А что это у вас? Вроде и пьют, а крику нету?

– - Твои поминки, -- с трудом выдавил из себя Гриц.
– Он яростно замотал тяжелой головой, пытаясь прийти в себя.
– Тебя отпеваем...

Орлов на мгновение опешил, а потом разразился диким, булькающим хохотом.

– - Отпиваете, братцы, отпиваете! Господи, да кто ж вам сказал?

– - Капитан Б-болотов, -- Потемкин все еще не мог справиться с языком.
– Он утром сюда пришел.

– - Да-а, други, -- протянул Григорий. Он почесал в затылке и на его лице появилось одно из тех нагловато-мечтательных выражений, которые, как хорошо помнил Потемкин, всегда показывали, что у Орлова на уме какая-то новая веселая каверза.

– - Слушай, а ты ведь по-церковному поешь?
– Осведомился он, тряхнув друга за плечо.
– Ну?

– - Конечно, -- кивнул Гриц, уже догадываясь, куда клонит гость. Может, не стоит? Иван и так сам не свой. Вдруг с сердцем не совладает?

– - Совладает, совладает!
– Давился смехом Григорий.
– Представляешь, какие у них у всех рожи будут? Особенно у Болотова. Ведь он-то дурачина своими глазами видел, как меня ядром в куски разнесло.

– - Как это?
– Удивился Потемкин.
– Как же ты жив остался?

– - Да зацепило маленько.
– Хмыкнул Орлов.
– Садануло-то ядром и правда возле меня. Сам не помню, как вышло, чудом, наверное. Меня саженей на пять в сторону отбросило, возле перевернутой телеги. Там еще лошадь рядом раненая была, так вот ее в шматки разметало, ну и тела, конечно, тех, кто уже погиб. Там, Гриц, знаешь, к концу дня не видать было, где свои, где чужие лежат, и шагать приходилось по людям, как по полу. Вот так-то.
– он вздохнул, и Потемкин вдруг заметил, как постарел и осунулся его друг, став чем-то неуловимо смахивать на Ивана.

– - Мы всегда так мечтали о Полтаве, о Лесной...
– - протянул Гришан.
– - Думали на наш век баталий хватит. Запомни, студент, это другое, совсем другое. Иван потому так все и перенес, что он знает об этом.

– - Но Иван не воевал, - удивленно поднял брови Потемкин.

– - Не важно, -- Гришан ласково взъерошил ему волосы на затылке.
– - Он просто умный, он жизни во как хлебнул с малолетства, не то что мы, дураки, за ним, как за каменной стеной. Потому и знал. Ну да ладно.
– Орлов поднялся.
– Хватит о плохом. Пошли. Потешь мне душу. Ну и рожи у них сейчас будут! Ну и рожи!

Потемкин поплелся за другом. Он вовсе не разделял жестокого юмора Гришана, но перечить сейчас Орлу было все равно что совершать святотатство. Живой! Вернулся с того света!

– - Я там потом долго на поле лежал, -- вдруг сказал Орлов.
– - Думал, что все, преставился. Была минута, -- он понизил голос, -- вдруг увидел и себя, и поле, и людей на нем точно со стороны... Потом прошло.

В гостиной орловской квартиры тлели свечи, расставленные на столе, на подоконниках и на шкафу. Мужики уже грузно навалились на доски столешницы и угрюмо гудели: "Ой, ты степь широкая, степь раздольная...", -- временами всхлипывая в кулак и прихлебывая из рюмок разлитый по ним огуречный рассол. Когда песня оборвалась на самой протяжной ноте, повисла короткая пауза. Никто еще не успел сказать ни слова или даже просто хрипло вздохнуть.

В этот момент дверь распахнулась с натужным по сырой погоде скрипом, и под звуки сильного, хорошо поставленного голоса Потемкина: "Вечный покой подай ему, Господи! И сотвори ему вечную память!" -- В полутемную комнату, озаренную слабыми язычками пламени, вступил Григорий.

Эффект был силен.

Многие повскакали с мест. Другие взялись за палаши на поясах, третьи творили крестные знамения. Федор вцепился в сероватую, залитую вином скатерть и непроизвольно рванул ее на себя. Алехан шустро обернулся к серванту и схватил с его пыльной крышки свои форменные пистолеты. Впрочем, не заряженные.

Паче чаяния, один Иван сохранял полное спокойствие. При виде Гришана он только крякнул, с минуту помолчал, а затем грузно поднялся из-за стола.

– - Ну здорово, братка!
– Они обнялись.
– Живой! Как есть живой!

Поцелуи и удары по плечам посыпались со всех сторон.

На потрясенного Болотова жалко было смотреть.

– - Скажи-ка, -- молвил Старинушка, садясь и чуть заметно потерев рукой сердце, -- это ведь твоя пакостная шутка была заслать к нам вперед себя лазутчика.
– - Он показал пальцем на бледного капитана.
– - Чтоб потом явиться, как в театре?

– - Нет, что ты, Ваньша, нет, -- замотал головой Григорий.
– Нечаянно вышло. Я здесь на лестнице от Потемкина узнал, что вы меня пропивать вздумали!

– - Ври, ври, -- оборвал его Старинушка и яростно поглядел на Грица.
– - А ты, подпевала церковный, и не грех тебе Гришке помогать?

– - Оставь его, -- Гришан хлопнул друга по спине.
– - Не видишь, он совсем пьяный.
– Орлов проводил Потемкина в угол на диван, а сам отправился к столу.

– - Федь, а Федь, чего харчи-то на пол покидал?
– Весело осведомился он.
– С возвращением меня, братцы! Отпраздновать бы надо.

После возвращения Гришана из армии, его роман с великой княгиней разрастался, как гангрена, пожирая уже не одну душу. Со свойственным Орлову упрямством он провозгласил свою возлюбленную лучшей на свете и убедил в этом всех своих приятелей.

– - Если ты себя не щадишь, то пожалей хоть ее доброе имя! Возмущался Потемкин.
– Язык, как помело.

– - Ну я сам не знаю, как вышло, - искренне каялся Гришан.
– Сидели в "Тычке"...

Он был так переполнен счастьем, так восхищался великой княгиней, что просто не мог не делиться этим со всяким встречным и поперечным. Потемкин вскоре бросил читать ему морали, тем более, что ничего дурного с Гришаном не случилось. Друг ходил по краю пропасти в открытую и, кажется, намеренно бравировал связью с цесаревной перед товарищами.