Держава (том первый)

— Господа! Если бы знали, как надоели рыбьи блюда с икрой. Все эти стерляжьи расстегаи, заливное из осетрины, котлеты из белужины, с гарниром из белых грибов, эти ужасные постные пирожки с груздями и сиги на пару.., — рассмешила всех Ирина Аркадьевна. — Не знаю, с чего и начать полнеть, расстарался Герасим Васильевич, — в ту же секунду, лёгкий на помине, в дверях появился повар в крахмальном колпаке и внёс поднос с целиком зажаренным поросёнком, а следом — жареный гусь под яблоками, индейка запеченная и так надоевшая икра в вазах, куриные котлеты, и лосиное филе на тонком вертеле, и соусы–подливки, и всякие желе… А напоследок, распаренный повар таинственно внёс фаршированного рябчиком фазана, с настоящим хвостом из перьев.

— Браво! — захлопали в ладоши взрослые и дети, довольно поклонившемуся повару, но есть уже не хотелось.

На столе нетронутыми остались окорока, сыры и колбасы, мочёные яблочки, солёные груздочки, огурчики, капустка… Бутылки с бургундским, мадерой, токайским, хересом. Дети запивали еду грушевым, апельсиновым, яблочным лимонадом и сельтерской водой. А после — ореховый торт и пирожное и, наконец, мороженое…

Всё! Дети уползли в детскую, взрослые — в гостиную.

Так–то вот после поста!..

— Светский человек всё должен запить «Смирновской», — рухнул в кресло Максим, аккуратно поставив на столик водку и две рюмки.

— И этим ты вогнал бы в шок мадам Светозарскую, — рассмеялась жена. — А мы лучше чайку с лимончиком, — глянула на свою подругу.

— А вот было бы ужасно, ежели бы пришлось танцевать, — налил в рюмку огненной жидкости Георгий, и стал внимательно разглядывать её на свет. — Максим, меня много месяцев мучает тайна, — крутил в руках рюмку, — чего вы там раскланивались с государём на коронации… — ждал он ответа.

— Сейчас фазанчика с лосятинкой отведаем, свининкой с котлетками закусим и спляшем, — отдувался Максим, делая вид, что не расслышал вопроса и с усмешкой поглядывал, как женщины машут в его сторону руками.

Согласно разработанной генеральским денщиком диспозиции, пока господа отдыхали, следовало их развлечь в духе народных традиций. Поэтому, по его знаку, шлёпая по паркету валенками, громко стуча в выпрошенный у Акима барабан, и завывая дикими голосами, в гостиную ворвались ряженые: дворник Власыч, укрытый поверх своего пальто, конской попоной, и едва стоявший на ногах от трудов праведных, Пахомыч, в вывернутом мехом наружу тулупе. Он–то самозабвенно и колошматил в барабан.

Дворника украшала маска чёрта с рогами, а сторож, по своей задумке, вырядился под лешего, но таковой маски не нашлось, и он напялил картонное свиное рыло, с дырой под пятачком.

— У–а–а! — завывал он и кружился.

Следом, на негнущихся ногах, появился в стельку пьяный старичок–лакей. На трясущейся его голове был надет высоченный, синий, заострённый вверху колпак со звёздами, а на плечах, застёгнутый булавкой, до пола свисал фартук кухарки Марфы. В руках он держал свёрнутый трубкой кусок картона.

Согласно диспозиции Антипа, старикашка олицетворял своим заморенным видом учёного звездочёта с подзорной трубой.

— Спасибо, что никому не рожать, — подвёл итог увиденному, взяв со стола бутылку, Максим Акимович.

В ту же секунду из свиного рыла вынырнул красный язык, и генерал, от неожиданности, плеснул на мундир из рюмки.

— Ч–ч–ё-ё–р–р-т! — матюкнулся он.

Подумав, что хотят угостить, Власыч мигом сдёрнул чертячью маску и дамы взвизгнули, увидев всклокоченную бороду, красные от перепоя, налитые кровью глаза, стоявшие дыбом седые патлы, и три гнилых зуба на весь плотоядно раскрытый рот.

— Одень, одень, маску, — протянул ему бутылку Максим, — теперь все святки мерещиться дамам будешь. В тёмную комнату побоятся зайти, — обернулся на грохот — то, зацепившись за ковёр негнущимися ногами, со всего маху припечатался об пол учёный звездочёт, и тут же умиротворённо захрапел.

— К детям не ходите, — предупредил оставшихся на ногах ряженых хозяин дома, одаривая их трёшницей.

Довольные жизнью, ловко подхватив тело павшего на ниве искусства приятеля, артисты убрались в людскую.

— Натерпелись мы страху! — сделала вывод Любовь Владимировна.

Утром, под ёлкой, дети достали коробки с подарками.

— А ты, Лизка, говорила вчера, что Деда Мороза не бывает, — распаковывал Глеб коробку.

— Конечно, не бывает! И леших с чертями тоже.., — капризно надула она губки.

— Ты не права, дочка! — погладил её по головке Максим Акимович. — Ночью они были здесь!

У Глеба на дне коробки лежала книга Фенимора Купера в яркой обложке, а сверху конные казаки и орудия с запряжкой.

У Акима «Айвенго» Вальтера Скотта и целый гвардейский взвод из семёновцев, преображенцев и измайловцев, коих тут же сменял у него на книгу брат.

Днём, когда гости уехали, родители легли спать, а брат играл в солдатики, Аким пошёл в людскую поздравить с Рождеством слуг.

На лавке, укрытый фартуком, похрапывал старичок–лакей. На другой лавке, обнявшись, нудили какую–то песню пьяные в лешего друзья. На столе, среди закусок и пустых бутылок, лежали две маски.

— А это что такое? — поднял с пола затоптанный плоский конус с проступающими сквозь грязь звёздами.

— М–м–м-у, — указал пальцем на спящего старичка–лакея дворник, и брякнулся головой в тарелку с остатками каши.

— Настали святки — то–то радость! — грустно сам себе прочёл стихи Аким и хотел уже идти к брату, как в людскую влетела толпа подростков, с ковыляющей сзади Марфой.

Встав под образа, они запели святочную колядную песню, поглядывая не столько на образа, сколько на кухарку.

«Пришла коляда накануне Рождества. Дайте коровку, масляну головку. А дай Бог тому, кто в этом дому, ему рожь густа, рожь ужиниста…»

— Ему с колоса осьмина, — начала подтягивать Марфа, крестясь и притопывая ногой в валенке, — из зерна ему коврига, из полузерна — пирог.

«…Наделил бы вас Господь и житьём, и бытьём, и богатством. И воздай вам Господи, ещё лучше того!».

— Ах, умницы… Это наша, тверская колядка, — одаривала юных портняжек, сапожников и бараночников, всё приговаривая, — ай, молодцы!

Мальчишки довольно шмыгали носами, распихивая по карманам конфеты и пряники.

— Чего орёте, чады? — вытащил голову из каши дворник.