Держава (том первый)

— Во, как подрос, — погладил по голове малыша Максим Акимович.

— Ну как столица? — сидя за столом на балконе, задал банальный вопрос старший брат.

— Страсть как пушки палили, когда девчонка родилась, — по–деревенски зачастил Георгий, мелко при этом крестясь.

Отсмеявшись, обсудили царскую невезуху.

— Вот у меня — двое сыновей, — похвалился Рубанов–старший.

— Тихо, тихо, — остановил его профессор, — понял, что ты хочешь сказать, но его величество сам пусть трудится, — оглянулся, нет ли поблизости детей.

— Как вам не стыдно, господа, — покраснела Любовь Владимировна, — один — генерал, другой — профессор.., и к тому же взрослые люди.

— Вот именно, что генерал, — развеселился чуть опьяневший Георгий Акимович, — кость, она и есть — кость! — постучал себя по лбу.

— А ежели на дуэль вызову? — обиделся старший брат. — Я, между прочим, академию кончил… Вот ответь, господин профессор, какова глубина устья Волги?

– ???

— Молчишь? А Сены? Скажи, сколько пристаней от Рубановки до Астрахани?

— Может ещё сказать, сколько колец в носу папуаса из племени Ханги—Манги? — перебил Максима брат. — Зачем мне всё это нужно знать? Это вам, душечкам военным, особенно академикам, свойственно кичиться своей эрудицией… Как же. Зная, сколько колец в ноздрях, вы путём математических подсчётов определите, сколько в стране добывают металла, а ещё маленько покумекав, определите и число копей в армии Ханги—Манги и на какое расстояние их можно запулить.

— Зато вы, господа профессора, точно знаете, с какой ноги встал с постели Гоголь на третий день после написания «Мёртвых душ», и в каком кармане носил носовой платок Белинский.

— Мы служим народу, а вы — престолу! — отодвинул от себя тарелку Георгий.

— Ага! Как Петрашевский, [7] который ляпнул: «Не находя ничего достойного своей привязанности — ни из женщин, ни из мужчин, я обрёк себя на служение человечеству!»

— Да разве плохо служить человечеству?

— Господа, господа, перестаньте! Вы же не на студенческом диспуте, — попыталась разнять их Ирина Аркадьевна, но мужчины не слушали её.

— Оглянись, какая вокруг тебя красота, — обвёл рукой луга, далёкий лес и небо Максим. — Есть прекрасная проза. Великая поэзия… Вот и следует думать не о страждущем человечестве, а об умном, гармоничном, духовно развитом человеке, который поднимается ввысь, к Богу, а не опускается вниз, к земле, как Толстой. Благодаря таким вот опростившимся эстетам, мир катится в пропасть хамства и невежества, вместо того, чтобы взлететь к высотам культуры и красоты… А цветущая культура возможна лишь в сильном, могущественном государстве… Вот с того и идёт трагедия России, что русские дворяне с одинаковой гордостью носят ордена и кандалы…

7

Петрашевский М. В. (1819 – 1867 г. г.) Основал в 1848 г. либеральный кружок, в котором состоял и Достоевский. В 1849 г. сослан в Сибирь.

— В этом не трагедия её, а благо! — перебил брата Георгий.

— Благо в служении престолу и России, а не в раскачивании государства, — оставил за собой последнее слово Максим Акимович.

Поздней ночью, когда все спали, Аким схватил одежду, на цыпочках спустился на первый этаж, вылез в окно, и по ночной прохладе устремился в сад, полюбоваться ночной Волгой.

Высоко–высоко в тёмном небе блестели звёзды, а далеко–далеко внизу, по чёрной воде, бесшумно скользили плоты с горевшими на них огоньками.

И где–то там, в непроглядном сумраке горизонта, небо сливалось с рекой, а огоньки на плотах — со звёздами.

«Вот бы попасть туда и точно узнать — река течёт к небу или небо опускается к реке…».

Поздно утром, позавтракав, большой компанией спускались по старинной лестнице вниз, к Волге.

Первыми шли взрослые господа, следом дети, а замыкали шествие работники с баулами и чемоданами.

— Спасибо, нет старичка–лакея, — запугивал детвору Аким, — он бы точно выронил саквояж и нас всех смело бы в Волгу.

— Вас бы смело, а мы бы остались, правда, Максимка, — вела за руку младшего брата Лиза.

— Друзья мои, как замечательно было бы искупаться, — нараспев произнесла Любовь Владимировна, поплескав рукой в тёплой воде.

— А зачем же дело стало? Вон за беседкой купальня…

— Нет, нет, нет. Мы не одеты к купанию, — сходу отверг предложение брата Георгий Акимович.

— Георгий, ты шутишь, купаться следует раздетыми…

Но младший брат оставался неумолим, и бодро топал к небольшой пристани с двумя катерами и полудюжиной лодок, находившейся в сотне саженей [8] от купальни.

8

Сажень — 2,13 метра.

— Один катер ваш, ромашовский, вон тот, дерьмовенький, а вот этот белоснежный красавец, наш, рубановский, — подначивал брата Максим Акимович. — Сегодня располагайтесь и привыкайте к деревенскому быту, а завтра нанесём к вам в Ромашовку визит, — помог затащить баул в катер Рубанов–старший.

Настал июль.

Няня варила за домом, на двух примусах, клубничное варенье. Ей помогала крепкая девка в широком сарафане и с русой косой по спине. А снимал и ставил тяжёлые тазы молодой работник в закатанных до колен штанах и когда–то светлой, а теперь потемневшей от пота и копоти, идущей от примусов, рубахе.

Но в основном он сидел на корточках, и пялился на статную молодую работницу.

С другой стороны, на небольшой скамейке под деревом сидел Аким, тоже наблюдая за молодкой, хлопотавшей у одного из тазов.

Рядом с Акимом сидел брат с блюдцем в руках и ждал появления пенок.

— Манька, ну накладывай, накладывай детям пенки, — руководила нянька. — А ты, Федька, чо тут расселся как статуй? Тащи сюды энти вёдра с клубникой.

Потом всей семьёй обедали на выходящей в сад веранде, за накрытым белоснежной скатертью столом.

Казалось, весь мир плавился от зноя. Есть не хотелось, хотелось пить.

В неимоверных количествах поглощались холодные компоты, и квасы из ледника.

После обеда взрослые шли отдыхать в спальную, а ребята мчались на речку. Для присмотра, с ними отправляли недовольную, изнывающую от жары, гувернантку.

— Господа! — язвительно морщилась от этого слова. — Далеко не заплывайте, — направилась она ополоснуться в купальню.

— Мадемуазель Камилла, а Клеопатра Светозарская плавать умела? — крикнул ей вслед из воды Глеб.

И это была глубокая его ошибка. Даже глубже Волги.

Гувернантка в задумчивости пару раз открыла и закрыла зонтик и вернулась к ребятам, остановившись у кромки воды.

Собрав в лёгкие весь кислород, находящийся в ближайших десяти саженях, Глеб нырнул, бойко работая под водой руками, но течение было на стороне мадемуазель Камиллы. Вынырнул он на том же самом месте, успев выслушать, пока проморгался, отдышался и вновь запасся для нырка кислородом, лекцию о благовоспитанных мальчиках, которые не станут задавать собеседнику бестактные вопросы.