Держава (том второй)
Шрифт:
На этот раз Вилли, несмотря на залихватски закрученные вверх усы и весьма бравый вид, не отважился испытать на прочность ладонь кузена, а лишь похлопал того по плечу.
— Ники, ты с каждой встречей становишься всё крепче и крепче…
В Данциге, два года назад, ты выглядел много хлипче, — выкатил грудь вперёд германский император. — Да и прошлым летом в Ревеле уступил мне в рукопожатии.
«Чего несёт… Где это я ему уступил, — тоже похлопал по плечу старшего кузена: — Тебе, Вилли уже пятый десяток пошёл… Старость наступает… А мне только тридцать пять, — расправил плечи русский император, с удовольствием заметив, как кайзер обидчиво понурился, спрятав высохшую левую руку в карман шинели. — Но сорок один год тебе не дашь, — пожалел кузена. — Выглядишь даже моложе меня, — вновь добродушно похлопал
«Царь благожелателен, любезен в обращении, но не так мягок, как зачастую думают».
«Конечно, у всякого человека характер с годами меняется», — уважительно взял под руку русского государя и повёл его к карете. — Ники, сегодня отдыхай, а завтра побеседуем и тет–а–тет, и в компании с министрами иностранных дел. Моим Бюловым и твоим Ламздорфом. Япония активно готовится к войне с тобой. Ты главный выразитель имперского величия России. Ты должен растоптать этих азиатских мартышек…
— Они не осмелятся… У меня миллионная армия.
— Ники, ты молод и наивен. Поверь пожилому человеку, — по–стариковски опустил плечи кайзер.
«Когда Вилли выгодно, согласен и стариком быть», — мысленно усмехнулся Николай.
— Твой военный министр с куриной фамилией, саботирует отправку подкреплений на Дальний Восток.
«И это он знает», — поразился Николай, негромко произнеся:
— Куропаткин боится тебя, Вилли, утверждая, что подкрепление войсками дальневосточных рубежей, ослабит Россию на Западе.
— Ники! Я твой друг, — с жаром воскликнул Вильгельм. — И предлагаю заключить военный союз… Что тебе лягушачья Франция? У твоего отца была своя политика, у тебя — другая… Германия и Россия в прошлом веке всегда являлись союзниками.., а Франция — врагом России. Причём явным. Не тайным, как Англия. Ох, Ники, подведут они тебя… Как это… Под монастырь.., — потрясённо замер Вильгельм, и, набрав в грудь воздух, оглушительно захохотал. — Я самый остроумный из государей, — отсмеявшись, похвалился он, и вновь став серьёзным, продолжил: — Мои военные агенты сообщают, что японцы готовятся к войне с необычайной энергией и моральным подъёмом… Фон Бюлов подтвердит, — кивнул на задумчиво сидевшего министра. — А у тебя в России даже высшие круги к будущей военной компании относятся холодно, с равнодушием, а кто и отрицательно… Ники, неужели ты всерьёз считаешь, что Япония откажется от военных действий, когда сыщет разумный предлог. С тех пор, как ты сел на престол, их армия увеличилась в два с половиной раза. Когда тебя звезданул по башке сумасшедший самурай, их армия составляла по численности всего 60 тысяч человек, но и тогда сколько было гонора… А представь их настрой сейчас…
«Как Вилли иногда бывает вульгарен, — вздохнул Николай, — но он прав. Число орудий у них утроилось».
— Ники. Макаки заново создали флот. Англия построила его на своих верфях. И мечтает… как это… чужими руками загрести жар, — замер, набирая в грудь воздух и самозабвенно захохотал, шлёпая себя в восторге по ляжкам и притопывая ногой. — Ты на меня положительно влияешь, Ники, — вытер ладонью правой руки, слезящиеся от смеха глаза.
«Чудачеством прикрывает ум и железную волю в достижении цели, — с уважением глядя на кайзера, пришёл к выводу Николай. — И смертельно ненавидит главного нашего друга–врага — Англию», — пригладил бородку российский самодержец.
— Я подумаю насчёт военного союза с тобой, Вилли, — заметил, как напряглись оба министра. — Традиции есть традиции…
— Ники, надейся на меня, — бодро и жизнерадостно заметался по просторному кабинету Вильгельм. — Я не ударю тебе в спину, а стану её защищать, пока будешь колошматить япошек. — А что касаемо внутренних врагов — то громишь евреев и громи… Нет насекомого хуже еврея. Разве что — интеллигент…
— Да я их не громлю, — растерялся Николай, — как–то само происходит…
— Газеты врать не станут, Ники, но я тебя не осуждаю… Как–нибудь и я до них доберусь… У меня они тоже поднимают голос… Но только на кухне.., — вытаращил глаза и стал набирать в грудь воздух…
По приезде в Петербург Николай и Александра решили отслужить благодарственный молебен и выбрали
для этого Собор Андрея Первозванного в Кронштадте.Государь с государыней не отгораживались от простых людей, и огромный собор едва вместил желающих послушать пастырскую проповедь и увидеть царя и царицу.
— Дух — это сила, которую вдохнул Бог в человека, завершая сотворение его, — вещал с амвона проповедник. — Это искра богоподобия, горящая в душе человеческой. Зажигает она Совесть, которая есть проявление духовной жизни, зажигает любовь к Богу и Человеку. Всё идёт от души и совести. Нет в мире силы, способной погасить искру духа. Лишь сам человек может погасить её, коли отречётся от Совести и Любви. А лишаясь духовных опор, люди превратятся в стадо, жалкое в своём скудоумии и страшное дикостью нравов. И забудут они о заповеди «Не убий». И много крови прольётся, если люди откажутся от Бога, от Веры Православной и от России. Злобная сила, идущая от дьявола, способна разрушить всё нас окружающее. Способна разрушить Святую Русь и самого Человека, создание Божие… С нами Бог! — должны мы помнить всегда. А значит Сила и Правда, которые помогут бороться со Злом… А самое страшное Зло живёт в самом человеке… Вот с ним–то он и должен бороться, призывая в помощь Господа Бога.
— Ники, отец Иоанн страждет ни столько за нас, сколько за Россию… А нам следует найти Святителя, который бы молился за нашу семью… Отец Иоанн слишком строг и суров. Нам бы молитвенником — простого русского мужика, чтоб получать от него помощь и утешение, — шептала мужу царица, осеняя себя крестным знамением.
После службы царская чета долго беседовала со священником и, услышав, что тот собирается в Петербург исцелять больных, пригласила с собой на яхту «Штандарт».
На пристани, распрощавшись с Николаем и Александрой, благословив их и собравшихся верующих, отец Иоанн прошёл к своей карете, поздоровавшись с кучером Ильёй и двумя, обычно сопровождавшими его женщинами, которые по очереди поцеловали его руку.
— Ефимия, ты что–то сегодня сама не своя, — обратился к одной из них. — Муж опять не начал пить?
— Нет, батюшка, как отвели от него змия проклятого, с тех пор лишь молоко пьёт, — перекрестилась пожилая женщина, — вновь припав к руке отца Иоанна. — У меня просьба к вам.
— Говори, — усаживаясь в карету и ещё раз благословив собравшихся людей, произнёс протоиерей.
— Соседка просила. Молоко у меня покупает. Молодая барынька, а муж ейный приболел. В гимназии учительствует.
— На заклание меня приглашаешь? — сурово глянул на побледневшую женщину. — Поехали, Илья. На Выборгскую сторону нам.
Карета плавно тронулась и пара вороных покатила её по набережной.
Остановились у трёхэтажного дома.
Священника встретила худая женщина в накинутом на плечи пуховом платке и, поцеловав руку, повела в квартиру.
— Паралич разбил мужа, — всхлипнула она. — Сколько дён лежит, не встаёт.
Отец Иоанн сел на поставленный рядом с кроватью табурет и взяв безвольную руку больного, долго смотрел ему в глаза.
— Давно с тобой беда случилась? — тихо спросил измождённого мужчину.
— Аккурат седьмого сентября, на день мученика Созонта, святого Иоанна, — комкая на груди платок, начала объяснять женщина.
— Пусть сам объяснит, — тихим голосом произнёс священник. — Коли в день святого Иоанна произошло — вылечу.
— Да он говорит невнятно, не разберёте, батюшка.
— Разберу, — возразил Отец Иоанн. — Ну, слушаю, — властно произнёс он, обращаясь к больному.
— Уп–пал. В глаз–зах темно стало, — заикаясь, забормотал мужчина. — Дохтор порошков дал, и лежать велели.
— Громче. Громче говори.
— Слабость замучила.., — громче произнёс больной.
— Плохо слышу. Сядь и ещё раз скажи.
— Не могу. Сил не осталось.
— А ну сядь, — громовым голосом воскликнул отец Иоанн, и к удивлению жены и двух прибывших с ним женщин, больной, кряхтя и отталкиваясь рукой от матраца сел, свесив с постели жёлтые ноги в несвежих кальсонах.
— На день Созонта стукнуло, — уже внятно произнёс он.
— Созонт — луков день по народному поверью, — весело произнёс священник. — Ну–ка, женщина, очисть и принеси нам луковицу, — велел отец Иоанн. — А ты вставай, — поднялся с табурета и протянул в сторону мужчины руку. — Вставай сказал… И к столу иди.