Держава (том второй)

Неожиданно прозвучал сигнал горниста.

— Сейчас в атаку пойдём, — обрадовано подскочил с бурки Рубанов и потянулся, выгнув спину и сцепив за затылком ладони.

Зерендорф поднялся солидно, как и полагается бывшему портупей–юнкеру, и велел Сидорову залить костёр водой.

— Строиться, господа, строиться, — выскочил из тумана на лохматом коньке командир 1-ой роты Святополк—Мирский. — Ординарец от Кашталинского с запиской прибыл. Приказ — выдвигаться на сопку, — исчез он в тумане.

«Никогда чин портупей–юнкера не имел», — подумал о ротном Зерендорф.

«Словно призрак является и исчезает… Его бы способности — да в разведке», — отвлекшись от испарившегося ротного, строго глянул на Козлова Аким. — Никита. Упакуй, как следует, вещи. Особенно мой сундучок. К двуколке привяжи конька–горбунка. Три рубля отдашь повозочному, — протянул ему деньги, — чтоб тот проникся важностью задачи, — ответил на недоумённый взгляд денщика. — И сразу сюда. На сопку сейчас полезем, чертей япошкам навтыкать, — вновь ввёл в задумчивое настроение Никиту.

Солнце поднималось, рассеивая туман и временами являя взору вершину скалистой сопки.

Там творился ад. Канонада не стихала ни на минуту. Раздалась команда, и батальоны двинулись вверх.

— Живее, живее, орлы, — из клочка густого тумана вновь образовался ротный.

Аким даже вздрогнул от неожиданности:

— Взлетаем на вершину скалы к солнцу и свету, — отрапортовал командиру.

— К шрапнели и пулям, — поправил товарища Зерендорф, весело козырнув Святополк—Мирскому.

— Ох уж эти гвардейцы, — улыбнулся тот. — Молодцы, что присутствия духа не теряете, — нырнул в набежавшее туманное облачко.

— Не тропинка, а божье наказанье, — спотыкался о камни выполнивший команду офицера Козлов. — Того и гляди, что шмякнешься и нос расквасишь, — собрав складки на лбу, что показывало тяжёлый мыслительный процесс, мозговал, правильно ли сделал, что отдал трёшницу повозочному.

— Крепись, Никита, — хмыкнув, поддержал его Рубанов, не догадываясь о тяжких раздумьях. — На середине сопки ты станешь горным Козловым.

— Муфлоновым значит, — поддержал шутку Зерендорф и весело заржал.

«Как был я Козловым, Козловым и останусь. А трёшницу правильно отдал… А то, что случись ненароком, Боженька и спросит: «Что, сукин кот… Или, как его, козий муфлон … Трёшенку–то зажал… Будешь в аду орехи собирать под обстрелом», — споткнувшись, перекрестился, и стал внимательно обозревать горную тропу под сапогами.

На вершине сопки свистели пули и рвалась шимоза. В батальоне появились раненые.

— Рубанов, занимайте с 1-м взводом во–о–он тот участок высоты. Нашим батальонам эта высота, под кодовым номером 84, отведена, — запыхавшись, отдал приказ штабс–капитан Рава.

— Слушаюсь, Николай Феликсович, — спокойно ответил Аким, приложив руку к околышу фуражки.

— Наконец–то честь отдавать научился, — когда начальство ушло, высказался Зерендорф. — С ног никого не сбил, — подбодрил себя и приятеля.

— То не я, вашбродь. То Витька Дубасов по кличке Дуб, — вновь поднёс руку к козырьку Аким, почувствовав, как рядом с головой чиркнула о скалу пуля.

Другая взрыхлила землю у ног Зерендорфа.

— К бою! — закричал Рубанов, подумав: «А где же полковник Лайминг? Как он смог целые сутки прожить в этом аду… Если, конечно, прожил…».

И тут показались японцы… Маленькие и невзрачные, они не вызвали ненависти у офицеров и солдат.

— Вот они, мартышки кусючие, — укрывшись за валуном, словно на охоте, палил по ним ефрейтор Сидоров.

Глянув по сторонам, Аким увидел, что солдаты его роты залегли, и, прикрываясь складками местности и валунами, открыли прицельный огонь, сбив нападающих с вершины сопки. Подняв к глазам бинокль, поразился тому, что наша артиллерия ещё огрызалась, и около пушек суетилась прислуга. Тут раздался пулемётный стрёкот, и атака японцев полностью захлебнулась.

Не успели солдаты немного расслабиться, принявшись для подъёма боевого духа шутить над япошками, как последовала ещё одна атака.

Тут уж стало не до шуток!

«Банзай», — слышалось, казалось, со всех сторон. Батальоны умело отстреливались, удерживая позицию.

— Господа, — на этот раз Святополк—Мирский явился из облака артиллерийского разрыва. — Пришла команда генерала Засулича — отступать. А нашему полку приказано прикрывать отступление.

— Полковник–то жив? — спросил Зерендорф, шарахнув куда–то из револьвера.

— Покуда жив. Видел его недавно. Но от 3-го батальона ничего не осталось, — вздохнул он, вспомнив своего погибшего друга, командира одной из рот.

Воздух гудел от артиллерийских выстрелов. Сопку застилал густой буро–серый дым. Постепенно превосходящие силы японцев охватили с флангов два русских полка. 12-й полк сумел выйти из охвата, а 11-й восточно–сибирский, прикрывая отступающие русские войска, попал в окружение.

— Ребята, отходим, — появился из дыма сражения полковник Лайминг. Китель на нём был разорван, лоб залит кровью. — Раненых не оставлять.

Над полем боя стояла плотная завеса дыма от непрерывных разрывов шимоз.

Остатки полка, отстреливаясь, отступали по ущелью, и оказались зажаты врагом в теснине между двух сопок. Выход перекрыл японский полк.

— В штыки их! — закричал вставший перед остатками полка Лайминг, и тут же грудь его окрасилась кровью, а другая пуля пробила голову.

Запрокинувшись, он закачался и упал на руки ординарца и подпоручика Сорокина.

— Командир убит! — пронеслось по рядам и полк, потеряв управление, остановился под градом японских пуль.

И тут место убитого командира занял не офицер, а полковой священник отец Стефан.

Подняв над головой висевший поверх рясы крест, он как–то тихо и обыденно произнёс:

— Вперёд ребята. Мы русские, — и первый бесстрашно пошёл на врага.

— Музыканты — гимн! — приказал вставший рядом со священником князь Святополк—Мирский.

Оркестр грянул «Боже, царя храни!», и прокопченные от дыма и гари, истекающие кровью солдаты и офицеры, пошли вперёд, забыв о чуть было не начавшейся панике.