Держи меня крепче

— Куда ты? — мне очень не хочется оставаться одной, и я неосознанно хватаю его за руку.

— Пойду покурю.

Почему-то у меня возникает неприятно обжигающее чувство, что он не очень доволен, что я пришла. Может, я действительно обидела его своей безынициативностью? Потому что дистанцию, которую он держит, можно руками потрогать. Это неприятно царапает, заставляя сомневаться. Не слишком ли поспешила я с решением? Хотя, с каким решением? Влюблённость, симпатия… они ведь не спрашивают тебя и решать не дают.

Он уходит, закрыв дверь снаружи на ключ, а я забираюсь в постель, ощущая жгучий осадок внутри. Усаживаюсь по-турецки, завернувшись в кокон из одеяла. Осматриваю комнату, освещённую слабым светом настольной лампы. Даже эта казённая комнатушка, не отличающаяся комфортом и изысканностью, сразу приобрела жилой дух, впустив нового временного хозяина. Спортивная сумка возле кровати, кроссовки у двери, джинсы, сложенные на стуле, небрежно брошенный сверху свитер. На столе макбук, какие-то распечатанные графики, несколько папок. Вот бывают же такие «уютные» люди, которые даже в столь непритязательную обстановку вносят часть себя.

Минут через десять замок щёлкает, и Максим возвращается.

— Не спишь? — складывает пачку сигарет и зажигалку на стол.

Мотаю головой и смотрю на него. Что-то не так. Я чувствую. Не хочу казаться подозрительной, но внутреннее ощущение не заткнуть. Расслабиться, как он просил, не выходит.

— Максим, что случилось? — решаюсь задать вопрос.

— Ты о чём? — он присаживает рядом со мной на кровать и изучающе смотрит в глаза.

— Не знаю, — отвечаю честно. — Но что-то не так. Я ведь уже говорила тебе, что у меня не было отношений, и, возможно, я что-то не так понимаю. Но я чувствую, что ты держишь дистанцию. И не понимаю, почему.

Ларинцев хмурит брови, но продолжает смотреть внимательно.

— Нина, в тот раз я поспешил, признаю. Ты была не готова, и больше я не хочу торопить тебя, понимаешь?

— Мне не пятнадцать. Я прекрасно понимаю, что должны представлять собой отношения с…

— Таким как я? — в голосе снова проскакивает жёсткость, как тогда, когда я предположила, что у нас могло ночью что-то быть, когда ребята из общежития подсыпали мне наркотик в пиво. — Думаешь, я считаю, что девушка сразу должна раздвинуть передо мной ноги? Ты таким меня видишь, Нина?

Максим резко встаёт с кровати и отходит к окну, вперившись взглядом в темноту за стеклом.

— У тебя есть плохая привычка заканчивать фразы за других! — тоже спрыгиваю с кровати. — И не всегда верно.

— Нина, как раз этого я пытался избежать, чтобы ты не считала, что секс для меня важнее тебя самой. Он важен, но не первостепенен.

Мы смотрим друг на друга внимательно и серьёзно. Здравствуй, первая ссора.

— Я просто подумала, — сдаюсь, понимая, что мои переживания привели не к тому разговору. И теперь фразу закончить очень трудно. Сейчас бы пригодилась эта его привычка их заканчивать, потому что я чувствую, что должна сказать честно, но мне трудно произнести. Но Максим молчит. — Что тебе неинтересно… что ты не хочешь меня.

Последнюю фразу получается произнести слишком тихо, но Максим её слышит. Я не успеваю и глазом моргнуть, как он в два шага оказывается рядом и толкает меня на кровать. Склоняется низко, почти касаясь губами моего лица, прижимает плечи к постели.

— Не хочу тебя? — от угрозы в его шёпоте по телу бегут мурашки, и от страха ли или возбуждения, мне трудно сказать. Наверное, от всего сразу. — Ты это специально, Малина? Да у меня перепонки в ушах лопаются, когда я только на губы твои смотрю. Ты бы знала, что я в своей голове проделываю с тобой, стоит мне услышать только как ты пахнешь. И то, что было в классе — только строчка из целой книги из всего, что я хочу сделать с тобой и обязательно сделаю.

Дыхание спирает. Кажется, будто каждый волосок на теле реагирует на его слова. Больше нет того спокойного улыбчивого парня. Кажется, я разбудила кого-то, кого почти не знаю.

Наверное, я сошла с ума, или в меня тоже кто-то вселился, потому что как иначе объяснить мои слова?

— Мне нравится твой голос, — отвечаю негромко. — И я люблю, когда мне читают вслух…

Глава 44

Наверное, я сошла с ума, или в меня тоже кто-то вселился, потому что как иначе объяснить мои слова?

— Мне нравится твой голос, — отвечаю негромко. — И я люблю, когда мне читают вслух…

Максим надо мной замирает, и я вижу, как блеснули его глаза. Полыхнули и обожгли. Или зажгли. Потому что от этого взгляда я загораюсь внутри, ощущаю, как этот огонь зарождается где-то в груди и расползается по всему телу, закручивается вихрем в животе, щекочет в ногах и спине.

— Ты точно хочешь этого, Нина? — Максим замирает. Не целует, не прижимает, вообще не двигается. Только пристально смотрит в глаза, а я расплываюсь от того, как он произносит моё имя — нежно и так волнующе. — Нам не обязательно спешить. Я бы не хотел, чтобы наш первый раз — твой первый раз — произошёл здесь, на этой старой скрипучей койке.

Он даёт мне время и широкий путь, чтобы дать заднюю. Но я не хочу отступать. Может, моё решение слишком поспешное, но сейчас я об этом думать не хочу. Я столько времени была осознанной и правильной, сидела в своей скорлупе недоверия, держала дистанцию не только от отношений с парнями, но и от собственных желаний.

— Мне больше важно с кем это произойдёт.

На губах у него появляется мягкая улыбка, а большой палец скользит по моей щеке. От его тёмных глаз не оторвать взгляда — настолько они глубокие и манящие. Он смотрит так, будто в душу заглядывает, так, что ничего не скроешь и не спрячешь.

— Нина, — говорит серьёзно, — я хочу, чтобы ты знала: ты можешь остановить меня в любой момент. В любой. Если передумаешь или что-то будет для тебя слишком — только скажи, и я остановлюсь. Мы продолжим, когда ты будешь готова.

— Хорошо.

Моё слово как щелчок, после которого даже взгляд у Ларинцева меняется. Он склоняется и целует меня как ещё ни разу не целовал. Ни тогда в подъезде у Богатырёвой, ни в течение всех этих дней. Он покоряет, захватывает, больше не оставляя сомнений и колебаний. Жмёт на газ, получив зелёный свет. Это поцелуй-обещание. Поцелуй-предупреждение. Когда его язык касается моего нёба, я выгибаюсь дугой. Одного только языка в моём рту достаточно, чтобы я ощутила мощную волну возбуждения. В какой-то момент даже кажется, что это слишком откровенно, что так он может подумать обо мне плохо. Интересно, а есть ли вообще какое-то мерило раскрепощённости девственниц? Наверное, я там буду на первом месте.

Вытягиваю шею, когда мягкие губы переходят туда, и зажмуриваюсь. Кроме желания я ощущаю и страх тоже, что отдаётся в кончиках пальцев покалыванием. Замираю в ожидании, сжав кулаки.

Но ничего не происходит. Я чувствую Максима рядом, но не ощущаю его губ или рук. В недоумении раскрываю глаза и напарываюсь на его изучающий взгляд.

— Что? — спрашиваю смущённо.

— Что по-твоему я сейчас должен начать с тобой делать, Пёрышко, что ты вся вытянулась в струну и окаменела? — спрашивает, заломив бровь, чем ещё более повергает меня в замешательство и бесконечную бездну неловкости.