Дерзкие. Будешь моей
Шрифт:
Кир вздыхает.
– Не представляю, что чувствует Катюха…
– Я и сам не представляю, – хмурюсь, когда Волкова средняя подставляет мне к носу кусок мандарина.
– О чём треплетесь, мальчики?
– Ни о чём, иди давай, Гербера, налей всем чай, – направляет её Кир.
– Сейчас, ага! Я что, прислуга?! – выдает она разгневанно. Блин…Вот ведь задница, а…Прислуга нашлась. Загнала брата в фартук и ни хрена не делает. Я бы её быстро научил манерам.
– Надя! – рявкает Кир, и та слушается. Она всегда знает, когда терпение Кира достигает критической
Когда Соня и Катя откровенно заговариваются приходится отнимать трубку. Посылаю своей словестные волшебные поцелуи и еду домой. С вечера заказываю кроватку и записку для неё. Хочу, чтобы 31 доставили…Чтобы любовалась в ожидании меня.
Билет на самолёт куплен. Остаётся только прилететь…
***
Ранним утром открываю глаза у себя дома под трель мобильника. На экране отсвечивает «Беата». Недовольно мну свою рожу. На часах восемь. Кто встаёт в такую рань тридцать первого? Дура, блин.
Нехотя отвечаю на её звонок, и она кричит на меня, сообщая, что её бате внезапно стало плохо и его увезли в больницу.
Только этого, блядь, не хватало.
– Успокойся, какая больница? Щас приеду, – быстро собираюсь и выезжаю, даже не принимая душ. Там она встречает меня обеспокоенная и разбитая. Разговариваю с врачами. Выясняю, что что-то с сердцем. Будут проводить операцию. Сидим в коридоре и ждём, когда принесут какие-то бумаги. Домбровская старшая только вылетела из Варшавы, пока младшая исходит на «нет».
– Глеб, что же будет, – ноет Беата, вцепившись в мою руку.
– Слезами горю не поможешь. Сидим и ждём.
– Чёрт возьми…накануне свадьбы. Как же так! – нервничает, будто это единственное, что её волнует.
– Твой отец – крепкий орешек. Выкарабкается.
– Надеюсь, – всхлипывает она, сжимая мои пальцы. В течение часа к нам выходит глав врач и сообщает, что операция будет проведена в течение четырёх часов. В принципе, по окончанию я ещё успею на самолёт.
– Мне нужно до дома, – объясняю ей, но она не стремится отпускать.
– Можно мне с тобой??? Я боюсь оставаться здесь одна, пока мамы нет…
– А что такого страшного в больнице?
– Глеб! Это ведь мой отец. Мне нужна поддержка!
Вздыхаю. Как же неистово бесит.
– Ладно…Едем со мной, – соглашаюсь, и пока везу её в своей машине мысленно сто раз себя проклинаю. Раздражает настолько, что хочется открыть дверь и толкнуть в плечо, якобы случайно по дороге вывалилась…
До дома доезжаем минут за сорок. Иду мыться и пишу ведьме сообщение.
«Люблю тебя очень сильно. Буду сегодня вечером. Скучаю».
Прячу телефон, возвращаюсь обратно. Вещи с собой брать не планирую, чтобы не было палевно. Просто готовлю брюки и рубашку, заранее представляя, как ведьма будет их с меня снимать…
– Знаешь, я так волнуюсь, – мямлит Беата, уткнувшись в свой телефон. Всё время сидит в каких-то группах и читает всякую чушь. Порой мне кажется, что кроме тех самых языков, которыми она якобы владеет в её мозгу нет ничего путного. И когда она кладёт руку на моё колено, а затем беспринципно ведет ей выше, мне вдруг кажется, что и ничего
совестливого там тоже нет.– У тебя как бы отец при смерти, – дёргаюсь, наливая себе кофе. Отхожу к холодильнику, достаю сливки, она же вьётся вокруг меня как волчок. Раздражительность, которой она меня заряжает не ведает границ.
Завтракаю тем, что оставила для меня Анна. Пью бодрящий напиток. Пытаюсь проснуться, но вместо этого, отчего-то наоборот чувствую усталость и заторможенность.
– Эй… – спрашиваю размеренно. – Из…больницы…Не…
Ощущаю, что стены плывут. Пространство движется. Голова кружится. И я, совершенно податливо скатываюсь со стула на пол.
– Бл…Сука…Что ты подсыпала… – звучу как на репите. В голове безразборно мельтешат слова. Слышу её заливистый смех. Противный тошнотворный отталкивающий блядский смех. И окончательно проваливаюсь в сон на полу своей кухни.
***
Просыпаюсь с головной болью и сухостью во рту. Постель помята, толком ни хрена не помню. Вижу только, что повсюду валяются наши вещи, использованные презервативы, а рядом лежит полностью раздетая Беата.
– Ты верно ебанутая, если решила, что я куплюсь на этот спектакль, – говорю, сползая на край кровати. Беру в руки футболку и трусы. Начинаю одеваться. Голова всё ещё дико болит, в висках пульсирует. – Сколько сейчас времени?
– 2 января, 2:30 дня. И о каком спектакле ты говоришь, я так и не поняла, Глеб, – заявляет она высокомерно. – Впрочем…Это и не важно.
– 2 января?! Я был в отрубе двое суток? Ты совсем конченная?!
– Не в отрубе, дорогой. Мы трахались, ты утешал меня, отец в порядке. Ему сделали операцию, – заявляет она довольным тоном, на что я морщусь и смеюсь, и вместе с тем, внутри что-то неприятно скребет.
– Ага, заливай, – качаю головой, отшатываясь, когда она пытается обнять меня.
– Ой, зря ты так…Не гневай женщин, Адов… – цедит она сквозь зубы. – Не веришь…Что ж…Странно…А твоя Катя сразу поверила… – добавляет она и улыбается своей ядовитой улыбкой, отчего я сразу же грубо хватаю её за лицо.
– Ты…Паскуда. Ты ей звонила?!
– Отпусти, псих долбанутый! – она вырывается из моей хватки. – Не я ей звонила, а она сама. Я просто нашла твой второй телефон.
– Ссссука…
Да она бы не поверила…Мало ли что эта дура придумала. Нахожу свой гаджет и начинаю звонить ведьме, но она не берет трубку. Блядь…
Вижу миллиард пропущенных от охранников и Людмилы Эдуардовны. И мне уже становится жутко страшно. Набираю её номер, и вот она берёт почти сразу, со второго гудка, будто ждала.
– Глеб, Слава богу! Боже, где ты?! Почему ты не отвечал?!
– Катя…Где Катя? Всё в порядке?
– Она сбежала Глеб…В ночь с 31 на 1…Просто ушла из дома ночью, никому ничего не сказав…Мы не уследили…Мы не знаем, где она. Всё обыскали…Я голову сломала…Не знаю, что делать. Мы ждали тебя, потом она была вся в слезах. Ей что-то пришло на телефон. А потом…Она сказала, что пойдет спать, утром я проснулась, а её нигде нет. Не ругай охрану, прошу…Праздник…Мы даже не ожидали…